СТИХОТВОРНАЯ ПОЭТИКА ПУШКИНА

1. ЮРИЙ ЧУМАКОВ
СТИХОТВОРНАЯ ПОЭТИКА ПУШКИНА
СОДЕРЖАНИЕ
I. ТЕКСТ И ЖАНРОВАЯ СТРУКТУРА «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»
Состав художественного текста «Евгения Онегина»
«Отрывки из путешествия Онегина» как художественное единство
«День Онегина» и «День автора»
Об авторских примечаниях к «Евгению Онегину»
Поэтическое и универсальное в «Евгении Онегине»
Жанровая структура «Евгения Онегина»
К историко-типологической характеристике романа в стихах («Евгений
Онегин» и «Спекторский»)
II. ПОЭТИКА И ТРАДИЦИЯ РУССКОГО
СТИХОТВОРНОГО РОМАНА
«Евгений Онегин» и «Евгений Вельский»
«Евгений Онегин» и стихотворная беллетристика 1830-х годов
«Дневник девушки» Е. Растопчиной и «Двойная жизнь» К. Павловой в
освещении «Евгения Онегина»
Из онегинской традиции: Лермонтов и Ап. Григорьев
Пушкин - Полонский - Блок: К традиции русского стихотворного романа
«Младенчество» Вячеслава Иванова и «Первое свидание» А. Белого в русле
онегинской традиции
III. ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ НАД ПОЭТИКОЙ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»
Роль творческой истории в художественном существовании романа в стихах
Пространство «Евгения Онегина»
«Евгений Онегин» Пушкина и «Менины» Веласкеса (К исторической поэтике
пространства)
«Сон Татьяны» как стихотворная новелла
Татьяна, княгиня N, Муза (Из прочтений восьмой главы «Евгения Онегина»)
«Евгений Онегин»: Интерпретация, поэтика, традиция
IV. ПОЭТИКА СТИХОТВОРНОЙ ДРАМАТУРГИИ
Дон Жуан Пушкина
Сюжетная полифония «Моцарта и Сальери»
V. ЛИРИКА

2. Композиция двух посланий к Чаадаеву и эволюция пушкинского стиля
Система ассонансов в элегии А.С. Пушкина «На холмах Грузии»
«Зимний вечер» А.С. Пушкина
Жанровая структура «Осени»
Стихотворение Пушкина «К***» («Я помню чудное мгновенье»): Форма как
содержание
VI. ИЗ ДОКЛАДОВ И РЕЦЕНЗИЙ
Об инверсивности у Пушкина. (Текст доклада, прочитанного на III
Международной Пушкинской конференции в Одессе 27 мая 1995 г.)
Лиро-эпическое пространство у Пушкина. (Текст доклада, прочитанного на
научной конференции в Даугавпилсе в 1987 г.)
В глубь пушкинской строки (О книге Ст. Рассадина «Драматургия Пушкина»)
«Роман без конца» (О книге Ю.М. Лотмана «Александр Сергеевич Пушкин:
Биография писателя»)
Еще один взгляд на «Евгения Онегина»
VII. ПРИЛОЖЕНИЕ
Принцип «перводеления» в лирических композициях Тютчева
Пир поэтики: Стихотворение Ф.И. Тютчева «Кончен пир, умолкли хоры»
Публикации
I. ТЕКСТ И ЖАНРОВАЯ СТРУКТУРА "ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"
СОСТАВ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА "ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"
П.А. Катенин писал Пушкину о второй главе "Евгения Онегина":
"Замечу тебе однако..., что по сие время действие еще не началось;
разнообразие картин и прелесть стихотворения, при первом чтении,
скрадывают этот недостаток, но размышление обнаруживает его; впрочем его
уже теперь исправить нельзя, а остается тебе другое дело: вознаградить за
него вполне в следующих песнях" (1)*. Но Пушкин не "вознаградил" ни
Катенина, ни многих читателей, ищущих в романе прежде всего развитой
фабулы. План событий не развернулся и не развязался.
Необычное построение "Евгения Онегина" и не до конца проясненный
замысел автора послужили почвой для многих предубеждений, одно из
которых заключается в том, что роман не окончен. В подтверждение этого
группируются известные факты (2)*. Приводят слова В.Г. Белинского о
"романе без конца", хотя критик несомненно имел в виду открытую
композицию романа.

3. Убеждение в неоконченности "Евгения Онегина" постепенно
укреплялось. "Находка десятой главы показывает, что роман из восьми глав
является в сущности незаконченным" (3)*. В наше время этот взгляд
воздействует на приемы подачи текста (4)*, на исследование,
комментирование и переводы романа (5)*, на попытки реконструировать
отдельные его главы (бывшую восьмую и так называемую "десятую") (6)*, на
концепции школьных пособий и методические рекомендации. "Концовки нет,
"роман остался без конца", так как Пушкин думал продолжать роман и многое
сделал в этом направлении, но не окончил его, что отнюдь не снижает
ценности написанного, его полноты и художественности" (7)*.
Через пушкиноведение проходит и другое мнение, согласно которому
"Евгений Онегин" завершен и окончен. "Произведение это представляет собой
внутренне согласованное единство во всех частях, и это несмотря на
изменение его плана в процессе работы" (8)*. ""Евгения Онегина" следует
рассматривать именно как единое, цельное произведение, пронизанное единой
концепцией" (9)*. Оконченность предполагалась в восьми главах. "В
последней редакции завершающей главой оказалась восьмая" (10)*.
Это мнение, вероятно, давно возобладало бы, если бы не содержало
внутренних противоречий. Не всегда различались завершенность и
оконченность. Поиски смысла оконченного романа происходили
преимущественно в области творческого замысла Пушкина.
Многие исследовали считают, что "под давлением цензурно-
политических условий поэт вынужден был нарушить замечательную
архитектурную стройность целого" (11)*, что "роман, как он опубликован
Пушкиным в составе восьми глав, не без основания представлялся многим
неоконченным" (12)*. Отсюда следует вывод: "...восемь глав романа - это
искуcственно свернутая, неполная редакция его" (13)*. Подобные суждения
вольно или невольно отводят от анализа оконченного произведения в сторону
поисков гипотетически возможного текста, то есть фактически примыкают к
версии о неоконченности "Евгения Онегина".
Все вышеприведенное свидетельствует о многих неясностях и позволяет
еще раз поставить вопрос о составе художественного текста пушкинского
романа.
* * *
Признание оконченности романа в восьми главах неправомерно
оставляет за пределами основного текста "Отрывки из путешествия Онегина".
Их почти единодушно считают приложением к роману. "В 1831 году Пушкин
внес еще одно, уже последнее, изменение в план "Евгения Онегина". Он еще
сократил его, решив выбросить вовсе восьмую главу ("Путешествие
Онегина"), сделать девятую восьмой, а в приложении к роману дать только
"Отрывки из путешествия Онегина"" (14)*. Встречаются и более
категорические суждения: ""Отрывки из путешествия Онегина" не завершены
Пушкиным и не вошли в состав романа" (15)*.

4. Подобные мнения вызвали ряд следствий. "Отрывки" воспринимаются
как необязательный и неравноправный привесок к основному тексту, не
подлежащий рассмотрению внутри художественной системы романа. Н.Л.
Бродский комментирует их на фоне текста бывшей восьмой главы,
сознательно смешивая беловые строфы с черновыми (16)*. Иные переводчики
дают вместо основного текста черновик выпущенной Пушкиным главы (17)*.
Взгляд на "Отрывки из путешествия Онегина" как на приложение уже
подвергался сомнению. Г.П. Макогоненко высказал убеждение, что они "не
приложение, но композиционный конец романа" (18)*. Гораздо ранее Ю.Н.
Тынянов назвал их "подлинным концом Онегина" (19)*. Однако оба
исследователя не развили этого тезиса, и важная мысль осталась
незамеченной (20)*.
Доказать, что "Отрывки" не приложение и входят в состав романа,
можно было бы, сославшись на общий принцип композиционного сцепления.
Любая часть произведения, введенная в него позже или извне или
переставленная из одного места в другое, "становится его органической
частью, осмысляясь от окружающего ее текста и в свою очередь влияя на его
общий смысл" (21)*. Но принцип ограничивается "в случаях вставок или
изъятий, произведенных автором не из идейно-художественных, а из
посторонних соображений или вследствие насильственного вмешательства –
скажем, цензуры, личных отношений и т. п." (22)*.
Пушкин при жизни дважды напечатал "Онегина" целиком (1833, 1837).
Уже этот факт заставляет считать роман оконченным, поскольку неоконченные
произведения, особенно крупные ("Тазит", "Дубровский"), поэт обычно
оставлял в рукописи.
Испытывающий тягостное давление внешних обстоятельств, Пушкин
никогда не издавал своих произведений, искажая их в угоду царю и цензуре.
Он не стал переделывать в роман "Бориса Годунова", не выпустил в свет
"Медного всадника". Мог ли поэт навсегда исказить любимое творение?
Видимо, нет. Роман писался долго. Изменений в плане и замысле потребовала
не цензура, а время. Исследователи часто ссылаются на письмо П.А. Катенина
П.В. Анненкову от 24 апреля 1853 г., где Катенин пишет, что в восьмой главе
"были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для
обнародования..." (23)*. Отсюда делается вывод о вынужденном исключении
главы.
Между тем свидетельство Катенина не допускает категорического
истолкования. Он, вероятно, не читал главы; Пушкин лишь рассказывал ему о
ней. В воспоминаниях о Пушкине Катенин несколько иначе освещает вопрос.
Как видно из вышеупомянутого письма Катенина к Пушкину, он не до конца
понял и принял оригинальную структуру "свободного романа". Пушкин не
"выкинул" главу, а сократил ее и переставил. Сокращению подвергались и
строфы, которые были вполне цензурны.
Принцип композиционного сцепления, следовательно, действует без
ограничений. Фактические обстоятельства не препятствуют считать "Отрывки
из путешествия Онегина" полноценной частью романа.

5. Их квалификация в этом плане опирается также на основные
структурные принципы романа: внефабульность, совмещенная
действительность автора и героев, фрагментарность, зависящая от
графических эквивалентов и т. д.
Внефабульное построение "Онегина", которое так не устроило
Катенина, было предусмотрено заранее. "Выпуск романа по главам, с
промежутками по нескольку лет, - совершенно очевидно разрушал всякую
установку на план действия, на сюжет как на фабулу" (24)*. История героев не
прерывается лишь между пятой и шестой главами. Автор неизменно
выступает в конце всех глав, исключая указанный случай. Выдвижение
"Отрывков из путешествия Онегина" на границу романа подчеркнуло его
внефабульность. Пушкин не стал свой роман "от отступлений очищать".
Самым крупным из них он закончил произведение.
Единство "Евгения Онегина" обусловлено образом автора, точнее,
образом авторского сознания. Роман движется постоянным переключением из
плана автора в план героев и обратно. Планы не отделены друг от друга.
Действительность романа - "гибрид: мир, в котором пишут роман и читают
его, смешался с <...> миром романа; исчезла рама, граница миров,
изображение жизни смешалось с жизнью" (25)*.
Отсюда многочисленные "противоречия", являющиеся "художественно
значимым структурным элементом" (26)*. Все помнят, что письмо Татьяны у
автора:
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
(VI, 65).
Но в восьмой главе Онегин видит, как изменилась
Та, от которой он хранит
Письмо, где сердце говорит,
Где все наруже, все на воле...
(VI, 174).
Кто же бережет письмо: автор или Онегин? Видимо, оба. В плане автора
- автор, в плане героев - Онегин.
В совмещенном мире автора и героев создают роман и живут в нем,
читают его и в нем появляются. Таков автор, творец и приятель своих героев;
такова девушка, увидевшая памятник на могиле Ленского:
И горожанка молодая,
В деревне лето провождая,
Когда стремглав верхом она
Несется по полям одна,
Коня пред ним остановляет,
Ременный повод натянув,
И, флер от шляпы отвернув,

6. Глазами беглыми читает
Простую надпись - и слеза
Туманит нежные глаза.
(VI, 134)
Горожанка внутри и вне фабулы. Как персонаж, она узнала историю
гибели Ленского от очевидцев или осведомленных лиц. Как читательница -
прочла о печальных событиях в главах, где на мгновение появилась сама,
подобно Вяземскому, как-то подсевшему к Татьяне. Читательницу выдает
эпизодичность появления, ее исключительность в деревне (она единственная
представительница онегинского круга), но всего более характер ее вопросов о
дальнейшей судьбе героев, особенно перифразы об Онегине:
И мыслит: "Что-то с Ольгой стало?
В ней сердце долго ли страдало
Иль скоро слез прошла пора?
И где теперь ее сестра?
И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг,
Где этот пасмурный чудак,
Убийца юного поэта?"
Со временем отчет я вам
Подробно обо всем отдам...
(VI, 135).
Естественно, что на вопросы читателя отвечает автор. "Читатель, к
которому обращается Пушкин, сам является участником той жизни, которая
служит предметом изображения" (27)*.
"Отрывки из путешествия Онегина" - характерное "противоречие" в
структуре романа. Переключение из плана автора в план героя и обратно в них
обнажено. Совмещение и несовместимость этих планов выражены в
"двойном" времени. В плане автора "Евгений Онегин" заканчивается в 1823 г.
в Одессе, когда Пушкин в действительности приступил к работе над ним.
Создается впечатление, что роман начинается за его концом.
"Евгений Онегин" построен как большой фрагмент. Перерывы
повествования, фигуры умолчания в важнейших местах, "пропуски" текста
(поэтические эквиваленты) - постоянное явление. "Пропущенные" строфы
встречаются во всех главах, кроме третьей и восьмой.
Поскольку глава в "Онегине" - "отчетливо ощутимая структурная
единица" (28)*, пропуски возможны и на уровне глав. Как обычно, это
означает "не ослабление, а, напротив, нажим, напряжение нерастраченных
динамических элементов" (29)*. Можно предположить, что Пушкин хотел
осуществить такой пропуск, "когда выпустил из своего романа целую главу, в
коей описано было путешествие Онегина по России" (VI, 197). Но, усложняя
первоначальный замысел, он впоследствии вынес фрагменты исключенной
главы в конец романа. Со слов автора читатель ретроспективно ощущает
потенцию текста между седьмой и восьмой главами, получая затем его
фрагменты. Казалось бы, законченный, роман неожиданно продолжается.

7. Теперь по-новому читается заявление Пушкина, что он "решился
выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики" (VI,
197). В связи с предшествующими этим словам похвалами самолюбивому и
мнительному ригористу Катенину (похвалами очевидно неумеренными, а
потому ироническими (30)*) решение о замене целой главы фрагментами
могло быть продиктовано и художественными соображениями.
Будучи фрагментом, "Отрывки не только подчеркивают внесюжетное
построение, но как бы стилистически символизируют" (31)* роман,
манифестируя его как сложную систему поэтических эквивалентов.
"Пропуски" и перестановки текста, мнимая неоконченность способствуют
легкому и непринужденному движению содержания, оставляя "воздух" между
свободно лежащими частями романа. Во многом благодаря "Отрывкам из
путешествия" "Евгений Онегин" осуществляется как роман открытых и
непредвиденных возможностей.
Композиция "Отрывков из путешествия Онегина" и их взаимосвязь с
другими частями и подтверждают их полноценность и значимость в
художественной системе романа. Они не бесформенны, их "отрывочность"
строго организована. "Отрывки" состоят из четырех частей: прозаическое
вступление со стиховой вставкой в середине; путешествие героя, включающее
прозаические строки и сокращения строф; "таврические" и "одесские"
строфы. Здесь будет рассмотрена только последняя часть.
"Одесские" строфы, отличающиеся внутренним единством и
завершенностью, долго не находили себе места в "Евгении Онегине". Их всего
одиннадцать (последняя представлена лишь одним стихом). Пушкин
заканчивает роман рассказом об авторе, обрывая его, как он оборвал в восьмой
главе историю Онегина. Истинный финал романа, светящийся упоением и
счастьем, не отменяет горестно-щемящего финала восьмой главы, но,
взаимодействуя с ним, создает сложное, трагически-просветленное
(амбивалентное) звучание.
Переорганизовав композицию романа, Пушкин восстановил
гармоническое соответствие его начала и конца. Он сделал это не столько
введением письма Онегина, уравновесившим лишь фабулу, сколько
перекличкой и взаимоотражением "Дня Онегина" (первая глава) и "Дня
автора" ("Отрывки"). "Дни" стали двумя композиционными опорами
произведения.
Пушкин не сломал композицию "Евгения Онегина" и не обеднил свой
замысел. Он выполнил новое идейно-стилевое задание. "Отрывки из
путешествия Онегина" не приложение, а художественно-равноправная часть
романа, подвергнутая композиционной инверсии, его истинный конец.
***
Такому прочтению, казалось бы, препятствуют авторские примечания к
роману, сигнализирующие, что произведение заканчивается перед ними. Но
примечания также могут рассматриваться внутри художественной системы

8. романа. Об этом свидетельствует их позиция в окружении художественного
текста, которым они усваиваются (32)*.
Примечания распространились в русской литературе в XVIII в. и в духе
рационалистической эстетики приобрели в основном поучающе-
объяснительный характер. Писатели пушкинской поры - К. Рылеев, А.
Бестужев-Марлинский, В. Кюхельбекер, Ф. Глинка, Н. Гнедич и др. - любили
снабжать свои произведения историческими, этнографическими,
мифологическими примечаниями, также имевшими просветительное
назначение.
"Примечания, пояснительные к неизвестным словам и названиям, -
прием общий и прозе и стихам того времени" (33)*.
Пушкин следует установившейся традиции лишь внешне. Уже
примечания и прибавления к "Кавказскому пленнику" и "Бахчисарайскому
фонтану" носят характер дополнительных сведений и порой сложно
соотносятся с текстом, семантически обогащая его. "Примечания эти
интересны, как прямой ввод читателя в методы работы, как обнаружение
прозаических материалов и связывание стиха с ними" (34)*. По Ю.Н.
Тынянову, Пушкин в "Онегине" делает примечания "средством полемики с
критикой и пародирует самый метод" (35)*.
Примечания к "Евгению Онегину" необычны по функции и сложны по
составу. Они не столько объясняют, сколько соотносятся с текстом, не сужают
смысл, а расширяют его. Примечания продолжают и развивают тематические
линии романа. Обращая внимание на позицию крупных стиховых кусков,
можно предположить намеренное распределение материала. Предлагаемая
таблица показывает, что примечания поддаются классификации, неизбежно
условной в силу сложного семантического взаимодействия между ними (см.
таблицу). Литературные мотивы очевидно преобладают. Объяснения слов,
открывающие примечания и рассеянно возникающие в конце, занимают
совсем мало места.
Примечания тематически взаимозаменяемы со стиховым текстом. Стихи о
"бедном слоге", который "Пестреть гораздо б меньше мог Иноплеменными
словами" (VI, 16), легко представить в прозаическом изложении.
№№ Название или содержание №№ примечаний
разряд разделов и подразделов
I Литературные вопросы
1. Авторы и герои произведений, их
оценки
14, 18, 19, 22, 26, 41
2. Возражения на критику 17, 23, 24, 31, 32, 33, 36

9. 3. Цитаты в прозе или указания
на их источник
4. Чужие стихи или указания
6, 12, 15, 16
на их источник
5. Авторские стихи или пояс-
8,9,20,27,28,29,34,35,38,42
нения к стихам текста 5, 7, 25, 40, 43
6. Литературная жизнь 21
II Объяснения слов 2, 3, 4, 37, 39, 44
III Этнографический комментарий 13, 30
IV Указание на место работы над
строфой
1, 10
V Отсылка к другому изданию романа 11
То же можно сказать о стиховом комментарии к слову vulgar (восьмая
глава, строфы ХV-ХVI). С другой стороны, примечание 31 о коренных
русских словах могло быть написано в стихах. Мнение о балетах Дидло
переводится на язык рифм. Примеры можно без труда увеличить.
Стиховой текст и примечания перекликаются. В примечании 14 читаем:
"Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов". В стиховом тексте:
И бесподобный Грандисон,
Который нам наводит сон...
(VI, 55).
В примечания включены чужие и свои стихи в качестве тематических и
стилевых вариаций. Картина белой ночи в Петербурге (первая глава)
подхвачена в примечаниях отрывком из идиллии Н. Гнедича "Рыбаки",
который усваивается пушкинским текстом, оставаясь в то же время самим
собой (36)*. В стиховом тексте Пушкин развертывает различные варианты
возможной судьбы Ленского, а в примечаниях - различные варианты
окончания шестой главы. Примечания - отвод материала в сопоставительный
план со сложной системой непрямых значений.
Стилевые принципы романа в стихах продолжены в примечаниях.
Сдвигая их традиционное назначение, Пушкин под видом "наблюдения
строгой благопристойности" окрашивает текст иронией и пародией. Благодаря
пародической стилизации возникает образ примечаний (37)*.
К строфе XLII главы первой:

10. К тому ж они (дамы. - Ю. Ч.) так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин (7)
(VI, 22) -
Пушкин сделал следующее примечание:
"7 Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала
прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны,
хвалит Лудовика XIV" (VI, 191). И т. д.
Пушкин умножает иронию, выдав порицание под видом похвалы за
похвалу под видом порицания, усложняет ее, упомянув Буало и Людовика. За
текстом стоит наведение на "Сентиментальное путешествие" Л. Стерна:
"...и наши дамы все так целомудренны, так безупречны, так добры, так
набожны - шуту там решительно нечего вышучивать" (38)*.
В примечании к стиху "Бренчат кавалергарда шпоры" (первая глава),
оставшемуся в черновике, пародийность демонстративно обнажена (39)*:
"Неточность. - На балах кавалергардские офицеры являются так же как
прочие гости, - в виц мундире и башмаках. Замечание основательное, но в
шпорах есть нечто поэтическое. Ссылаюсь на мнение А. И. В. " (VI, 528).
Пародируя критиков-буквалистов, от которых он столько претерпел, Пушкин
поправляет сам себя, затем опрокидывает поправку, сталкивая фактическую
достоверность и поэтическую свободу. Ирония направляется сразу в несколько
адресов; противоречие не устраняется, а подчеркивается.
Примечания представляют, как и в стиховых строфах, ступенчато
построенный образ автора, выступающего то подлинным творцом-демиургом,
то наивным и простоватым рассказчиком. Творец знает, что у него "в... романе
время расчислено по календарю" (примечание 17). Простак признается по
поводу строки из Данте: "Скромный автор наш перевел только первую
половину славного стиха" (примечание 20).
Слова, которые, по видимости, объясняются, воздействуют на читателя,
скорее, стилистической окраской. Иностранная лексика как бы выделяется
стилистическим курсивом: "Dandy, франт" (примечание 2), "Шляпа a la
Bolivar" (примечание 3), "Известный ресторатор" (примечание 4 к фамилии
Talon). Кстати, рестораторов Пушкин никогда не забывает представить.
Стиховой текст и примечания, взаимоосвещаясь и переливаясь друг в
друга, придают "Евгению Онегину" ощущение достоверности,
документальности, сиюминутности. Примечания подчеркивают, что роман
построен в зоне контакта с незавершенной современностью, что он
осуществляется как "отождествленный мир романа и жизни" (40)*.
Примечания служат также "паузой" между двумя финалами романа,
активизируя возвратные ассоциативные силы композиционного сцепления.
Дистанция между восьмой главой и "Отрывками из путешествия Онегина"
помогает дальнодействию сцепляющих сил, которые, преодолевая
"сопротивление" примечаний и слова "конец" после восьмой главы, сопрягают

11. оба финала в нерасторжимое семантическое единство.
***
В результате предлагаемого прочтения "Евгения Онегина"
устанавливается состав его текста, равноправного и полноценного в
художественном отношении: восемь глав, примечания и "Отрывки из
путешествия Онегина". "Десятую главу" не следует печатать сразу после
"Отрывков". Пушкин построил текст, воссоздающий принцип
неоконченности, но роман окончен.
Началом текста является эпиграф на французском языке.
Взаимодействуя с посвящением, перенесенным из примечаний, он
предвосхищает некоторые структурно-семантические принципы романа:
столкновение стиха и прозы, соотнесенность Онегина и автора. Последняя
строка романа - конечная граница текста: "Итак, я жил тогда в Одессе...". Она
открывает роман в будущее, в непредвидимое движение содержания за
пределы текста, и композиционно завершает его, обращая к началу, к его
первым строфам, "писанным в Одессе" (примечание 10).
Изучение структурных принципов "Евгения Онегина" не только
помогает интерпретировать "Отрывки из путешествия Онегина" и примечания
как содержательно и композиционно равноправные части текста, но и
нуждается в такой интерпретации, чтобы полнее ориентироваться в сложном
построении романа. "Онегин" все более осознается как ироническая
композиция с свободной игрой возможностей. Вот почему еще долго не
стихнут споры о судьбе героев и замысле Пушкина.
"Евгений Онегин" не только действительность авторского сознания.
Пушкин взял уровнем выше, создав художественную модель универсального
иронического сознания, субъектом которого может стать любой читатель
романа. Автор, герои, читатели взаимозаменяемы в структуре "Онегина".
Благодаря этому читатель чувствует себя свободно в действительности романа
и, глядя сквозь его "магический кристалл", постигает мир с множественной
точки зрения, то есть наиболее глубоко и верно.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1)* Пушкин. Поли. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1937-1949. Т. XIII. С. 269. В
дальнейшем все цитаты по этому изданию даются в тексте с указанием на том и страницу.
(2)* Советы Плетнева, Жуковского, Вяземского и других продолжать роман; наброски стихотворных
ответов Пушкина; его замечание в предисловии к изданию первой главы: "Вот начало большого
стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено" (VI, 638) и т. п.
(3)* Сакулин П.Н. Русская литература. Ч. 2. М., 1929. С. 443.
(4)* В большинстве изданий роман печатается вместе с "десятой главой", после которой иногда
ставятся даты работы над романом: 1823 - 1831. Возникает полное впечатление постепенного
распада текста.
(5)* Объем статьи не позволяет привести здесь многочисленных отсылок по указанным пунктам.
(6)* См. например: Дьяконов И. О восьмой, девятой и десятой главах "Евгения Онегина" // Русская
литература. 1963. № 3. С. 37-61.
(7)* Амитиров Г.Е. Изучение поэтов в школе. М., 1962. С. 64.

12. (8)* Томашевский Б. Пушкин. Кн. 2. М.; Л., 1961. С. 514.
(9)* Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. С. 139. Подобные
суждения можно прочесть у многих критиков и исследователей, начиная от В.Г. Белинского и
кончая С.М. Бонди.
(10)* Семенко И. Эволюция Онегина (к спорам о пушкинском романе) // Русская литература. 1960.
№ 2. С. 124.
(11)* Благой Д. Мастерство Пушкина. М., 1955. С. 198.
(12)* Его же. "Евгений Онегин" // А.С. Пушкин. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. М., 1960. С. 528.
(13)* Гуковский Г.А. Указ. соч. С. 244.
(14)* Бонди С. Работа Пушкина над "Евгением Онегиным" и изменения в плане романа // А.С.
Пушкин. Евгений Онегин. М, 1960. С. 252. Слово "приложение" в идентичных по общему смыслу
суждениях употребляют Б.В. Томашевский, Д.Д. Благой, А.И. Гербстман, Д.Е. Тамарченко и др.
(15)* Поспелов Г. "Евгений Онегин" как реалистический роман // Пушкин. М., 1941. С. 126.
(16)* Бродский Н.Л. "Евгений Онегин", роман А.С. Пушкина. 4-е изд. М., 1957. С. 334-364.
(17)* См., например: А.С. Пушкин. Евгений Онегин / В пер. Э. Турсунова. Фрунзе, 1967.
(18)* Макогоненко Г. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин". М., 1963. С. 135.
(19)* Тынянов Ю.Н. Пушкин // Пушкин и его современники. М., 1969. С. 156.
(20)* Ю.Н. Тынянов несколько подробнее развил свою мысль в неоконченной и не напечатанной на
русском языке статье "О композиции "Евгения Онегина"". О ней написал В.В. Виноградов в
предисловии к кн. "Пушкин и его современники" (публиковалось отдельно в ж. "Русская
литература", 1967, № 2).
(21)* Гуковский Г.А. Указ. соч. С. 138.
(22)* Там же.
(23)* Цит. по: Попов П.А. Новые материалы о жизни и творчестве Пушкина // Литературный
критик. 1940. № 7-8. С. 231.
(24)* Тынянов Ю.Н. "О композиции "Евгения Онегина"". Цит. по: Виноградов В.В. О трудах Ю.Н.
Тынянова по истории русской литературы первой половины XIX в. // Ю.Н. Тынянов. Пушкин и его
современники. С. 15. Так же поступил Л. Стерн с "Тристрамом Шенди".
(25)* Бочаров С. "Форма плана" (Некоторые вопросы поэтики Пушкина) // Вопросы литературы.
1967. № 12. С. 118.
(26)* Лотман Ю.М. Художественная структура "Евгения Онегина" // Труды по русской и
славянской филологии. IX. Литературоведение. Тарту, 1966. С. 7.
(27)* Винокур Г. Слово и стих в "Евгении Онегине" // Пушкин. М., 1941. С. 168.
(28)* Там же. С. 175.
(29)* Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка: Статьи. М., 1965. С. 47.
(30)* "...Между Пушкиным и Катениным пропасть, и эта пропасть в той стиховой культуре, которою
владеет Пушкин и которую обходит Катенин" (Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин // Пушкин и его
современники. С. 69).
(31)* Там же. С. 156.
(32)* Ю.М. Лотман в докладе "К проблеме пушкинского диалога", читанном на V Пушкинской
конференции в Пскове в 1969 г., говорил о диалогических отношениях текста и нетекста, при
которых нетекст втягивается в текст. Примерами служили примечания к поэмам Пушкина.
(33)* Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. С. 141.
(34)* Там же.
(35)* Там же.
(36)* Любопытно, что Пушкин процитировал отрывок в первой редакции, сделав ее, таким образом,
более известной, чем канонический текст Гнедича.
(37)* Примечаниям к "Евгению Онегину" предшествовали стилевые эскизы в "Подражаниях
Корану" (1824) и особенно в "Оде его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову" (1825). Пушкин, вероятно,
использовал богатый опыт пародийной стилизации, идущий от Ренессанса, а позже от Вольтера,
Стерна и др.
(38)* Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие по
Франции и Италии. М., 1968. С. 618.
(39)* Возможно, поэтому оно не вошло в примечания к отдельному изданию первой главы, а
впоследствии не сошлось с литературными мотивами основного текста.
(40)* Бочаров С. Указ. соч. С. 130.

13. 1969
"ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА"
КАК ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ЕДИНСТВО
Наряду с общими проблемно-теоретическими работами о "Евгении
Онегине", появившимися недавно (1)*, нарастает исследовательский интерес к
отдельным частям пушкинского романа (2)*. В предлагаемом очерке мы
обратимся к "Отрывкам из путешествия Онегина", которые рассматриваются
как полноправное, композиционно-содержательное звено, замыкающее собой
стихотворное повествование.
"Отрывки из путешествия Онегина" (в дальнейшем они будут
именоваться: "Отрывки") по художественной структуре и смыслу
эквивалентны главам и полностью манифестируют черты жанра
стихотворного романа. Мы замечаем в них "расщепленную двойную
действительность" (3)*, в которой неразрывно и неслиянно сосуществуют
миры автора и героев, а также внефабульность, фрагментарность, "пропуски"
текста, стилистическую полифонию, столкновение стиха и прозы и многое
другое. В "Отрывках" особенно выразительно действуют основные принципы
построения и развертывания текста: композиционная монтажность и
постоянные переключения из плана в план на всех уровнях.
Подробный анализ всех этих жанровых особенностей "Отрывков" не
будет здесь произведен. "Отрывки" еще нуждаются в описании их как
художественного единства. Надо показать их как внутренне организованный
компонент. Обычно в таких случаях начинают с творческой истории.
Здесь, однако, исследователя подстерегают почти непреодолимые
трудности. Дело в том, что реконструировать пути создания "Отрывков" как
заключительной части "Онегина" практически невозможно. Исследователю не
на что опереться, чтобы построить схему роста романа, в которую можно было
бы поверить. Стадия окончательного оформления текста "Онегина" не
прояснена, а вся предшествующая работа связана с малопонятной бывшей
восьмой главой ("Странствие"). Не станем погружаться в эти запутанные
гипотезы, тем более что прояснение замысла в нашем случае может и не дать
слишком много. Сложность проблемы "Отрывков" вряд ли упростилась бы,
если бы, скажем, обнаружилось авторское свидетельство о принадлежности их
основному тексту.
Из гипотез о составе бывшей восьмой главы ("Странствие") напомним
лишь об оригинальном построении И.М. Дьяконова, который перевел сюда все
расшифрованные фрагменты так называемой "десятой главы" (4)*. Однако
мысль автора, что "отрывки (из путешествия. - Ю. Ч.) <...> не претендовали
на то, чтобы быть целой главой и занимать место, определенное ей
композицией романа" (5)*, мы решительно не можем принять.
Попытаемся все же представить себе, хотя бы внешне и схематично,

14. переработку бывшей восьмой главы в "Отрывки", считая их истинным
окончанием "Онегина". Бывшая восьмая глава ("Странствие") дошла до нас в
сводной редакции. Это тридцать четыре полубеловые строфы, возникавшие в
разное время и находящиеся в разных тетрадях. Имеют значение и три
фрагмента ("Одесса", "Прекрасны вы, брега Тавриды", Предисловие к
"Последней главе"), напечатанные в 1827, 1830 и 1832 гг.
Из тридцати четырех строф Пушкин полностью исключил тринадцать,
заменив, однако, одиннадцатую ("Поют про тех гостей незваных")
прозаической связкой "Онегин едет в Астрахань и оттуда на Кавказ" (VI, 198),
имитирующей, как и многие другие места, поэтическую "беспорядочность"
"Отрывков". Первая, третья и четвертая строфы переведены в теперешнюю
восьмую главу (строфы Х-Х1), остальные (вторая, пятая - восьмая, тридцать
первая - тридцать четвертая) не нашли себе применения. Стоит заметить
здесь, что исключение пятой - восьмой строф ("Путешествие из Петербурга в
Москву"), возможно, отрезает ненужные для Пушкина "радищевские"
ассоциации.
К двадцать одной оставшейся строфе надо прибавить также начало
"одной из окончательных строф" ("Пора: перо покоя просит" (VI, 197)),
находящееся в середине прозаического вступления к "Отрывкам". В итоге
получается двадцать две строфы, а не девятнадцать, как полагал И.М.
Дьяконов, не считавший вышеупомянутого добавления и двух графических
эквивалентов строф. Всего эквивалентов (в данном случае - частичных замен
стихотворного текста графическими обозначениями) - пять. В трех из них
(добавление, девятая, пятнадцатая строфы) текст присутствует в достаточной
мере, а два (десятая, тридцатая строфы), которые не учел как строфы И.М.
Дьяконов, обозначены звездочкой и одним словом ("Тоска!..") или одной
строкой ("Итак, я жил тогда в Одессе..." (VI, 205)).
"Итак, я жил тогда в Одессе..." - последняя строка "Евгения Онегина",
как думал еще Ю.Н. Тынянов. Можно с известной степенью приближения
восстановить и ее историю. Как заключительная, она возникла и была
испытана за несколько лет до окончания романа. Пушкин не просто отбросил
тринадцать стихов от написанной в 1829 г. XXX строфы:
Итак, я жил тогда в Одессе
Средь новоизбранных друзей,
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей и т. д.
(VI, 504)
Дело обстояло, видимо, иначе. Как известно, Пушкин написал десять
строф об Одессе по горячим следам событий в начале 1825 г. в Михайловском
параллельно с работой над четвертой главой. Ни строфы "Итак, я жил тогда в
Одессе", ни отдельной строки, ее начинающей, в черновом тексте 1825 г. не
было. Строка "Итак, я жил тогда в Одессе" впервые появилась в публикации
отрывка "Одесса" в "Московском вестнике" (1827. Ч. 2, № VI) с целью
создания рамочной композиции, возвращающей читателя к первой строке "Я

15. жил тогда в Одессе пыльной". Одновременно подчеркивалась структура
фрагмента.
Позже, работая над XX строфой, Пушкин начал приписывать черновой
текст к уже существующей первой строке, что, между прочим, подтверждается
ее оборванностью (VI, 491). Когда выяснилось, что "Странствие"
превращается в "Отрывки" и ими завершится роман, то Пушкину было легко,
отбросив тринадцать приписанных строк, сделать концовкой уже испытанную
в этом качестве строку: "Итак, я жил тогда в Одессе...".
Теперь обратимся к композиции "Отрывков", рассмотрение которой
подтверждает их содержательную значимость в контексте романа. Беглый
взгляд на историю переработки "Странствия" уже показал, что
фрагментарность "Отрывков" творчески организована. Непредвзятый анализ
легко обнаруживает четыре части, границы между которыми устанавливаются
достаточно отчетливо. 1 - Прозаическое вступление от имени автора,
перерезанное стиховой вставкой. 2 - Фрагменты путешествия Онегина,
включающие прозаические строки, сокращенные строфы и их графические
эквиваленты (всего шесть строф и три связки). 3 - Авторские "таврические"
строфы (четыре). 4 - Авторские "одесские" строфы (одиннадцать, из которых
последняя представлена одним стихом). По своему количеству они
уравновешивают все предыдущие части, взятые вместе. Таким образом,
"Отрывки" представляют собою двадцать две стихотворных строфы,
перетасованные с постепенно иссякающей прозой.
Во вступительной части проза господствует. Ее наличие в стихотворном
романе оказывается характерной жанровой чертой.
Предшествующим явлением можно считать "Предисловие" Байрона к
шестой, седьмой и восьмой песням "Дон Жуана", помещенное в середине
романа. Проза присутствует также в примечаниях к "Онегину" и в некоторых
эпиграфах.
Вступление трехчастно: два прозаических куска, в которых соотносимы
словесный объем и распределение материала, охватывают неполную строфу.
Внутренняя соразмерность построения очевидна. Изложенное прозой
содержание раскрывает тот же образ автора, который был знаком читателю по
стиховому тексту восьми глав и примечаниям. Первый прозаический кусок по
ходу мыслей автора имеет ряд параллелей в стихотворных главах, например:
В начале моего романа
(Смотрите первую тетрадь)
Хотелось вроде мне Альбана
Бал петербургский описать;
Но, развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем и т. д.
(VI, 114)
Также и для второго прозаического периода, содержанием которого
являются амбивалентные похвалы и ироническое самоумаление,
стихотворных параллелей более чем достаточно:

16. Но, может быть, такого рода
Картины вас не привлекут:
Все это низкая природа;
Изящного немного тут.
Согретый вдохновенья богом,
Другой певец роскошным слогом
Живописал нам первый снег
И все оттенки зимних нег;
Он вас пленит, я в том уверен,
Рисуя в пламенных стихах
Прогулки тайные в санях;
Но я бороться не намерен
Ни с ним покамест, ни с тобой,
Певец финляндки молодой.
(VI, 98)
Особенно знаменательно, что второй прозаический фрагмент
вступления к "Отрывкам" обращен к П.А. Катенину, отношения с которым у
Пушкина были далеко не простыми и прямыми. Катенин упрекнул автора
"Онегина", заметив, что исключение главы вредит "плану целого сочинения"
(VI, 197). Пушкин немедленно соглашается с ним, попутно осыпая его
комплиментами. Однако для любого свидетельства поэтов друг о друге
следует учитывать их не всегда откровенные и дружелюбные отношения,
неоднократные открытые и замаскированные столкновения (6)* и прежде
всего характер Катенина, человека мелочно-педантичного, одностороннего,
высокомерного и безапелляционного в своих суждениях. Сторонник
нормативной поэтики, Катенин вносил в свои критические отзывы спесь и
самолюбие, естественно, соединяющиеся с мнительностью и желчностью.
Пушкин, в молодости многое усвоивший у Катенина, позже не раз тяготится
его пристрастностью и резкостью. Именуя Катенина в "Отрывках" "тонким
критиком", "опытным художником", обладателем "прекрасного поэтического
таланта", Пушкин обилием очевидно преувеличенных похвал придает этому
месту вступления несомненно двусмысленное и ироническое звучание. Хотя
Катенин отчасти был прав, говоря о нарушениях внешнего композиционного
равновесия вследствие исключения "Странствия", его прямолинейность,
категоричность и односторонняя серьезность мешали ему постигнуть
свободу и широту творческих замыслов и свершений Пушкина в "Онегине".
Внешне соглашаясь со своим критиком, Пушкин, по существу, возразил ему,
лукаво провоцируя на дальнейшие, столь же "непререкаемые" и
"непогрешимые" оценки. "Комплимент, - пишет Б.В. Томашевский, -
сказанный... (Пушкиным) такому самолюбивому и обидчивому человеку, как
Катенин, еще недостаточное доказательство их единомыслия".
Таким образом, можно убедиться в том, что прозаические вкрапления
тематически родственные содержанию стихотворных частей, органически
входят в художественную структуру "Онегина". Взаимоосвещение стиха и
прозы не только не нарушает стихового развертывания романа, но, напротив
подчеркивает.
Неоконченная строфа "Пора: перо покоя просит", которая теперь имеет

17. не прямой, а модальный смысл, тематически представляет один из главных
моментов романа: чувство неразвернутых возможностей, потенциальной
напряженности, свободы выбора и т. д. От неосуществившихся жизненных
вариантов Онегина, Ленского, Татьяны до творческих вариантов окончания
всего романа или главы - таков диапазон мотива, который мог бы дать право
произведению называться романом открытых возможностей. То же можно
сказать по поводу критических истолкований "свободного романа".
Фраза "Е. Онегин из Москвы едет в Нижний Новгород" связывает
вступление со второй частью "Отрывков" непосредственным рассказом о
путешествии Онегина. Еще две подобные прозаические фразы, перебивая уже
доминирующий стиховой текст, подчеркивают фрагментарно-эскизное
построение части. Что же касается слова "Тоска!..", то, как это уже было
сказано, здесь вовсе не прозаический текст, а графический эквивалент целой
строфы с начальным отрезком, о чем свидетельствует "ямбический" характер
слова и звездочки, которыми в "Отрывках" обозначаются строфы.
Следует отметить одну существенную структурную черту. Несмотря на
особенно резкую тоску, охватившую героя в путешествии, пресловутая
"разность между Онегиным и мной" здесь существенно стирается - автор
гораздо меньше отделяет от себя свое создание. "Душевное состояние Онегина
как бы сливается с пушкинским", - пишет Г.П. Макогоненко. А. Ахматова
считала, что к концу романа образ Онегина становится более лирическим: "...в
8-й главе между Пушкиным и Онегиным можно поставить знак равенства.
Пушкин (не автор романа) целиком вселяется в Онегина, мечется с ним,
тоскует, вспоминает прошлое". И в путешествии Онегину почти
исключительно отдаются пушкинские маршруты и места (только в Астрахани
Пушкин не был, но этот город, видимо, подарен Онегину как всплывший в его
воображении в связи с интимно близкой разинской темой в черновых строках
"Странствия"). Вдруг возникает тема эпилога "Кавказского пленника" и т. д.
Вторая часть легко, "без шва", переходит в третью. Переходом служит
неполная строфа "Воображенью край священный", в которой усиливается
авторский голос. Здесь говорится о Мицкевиче, о его крымских сонетах;
строка "С Атридом спорил там Пилад" напоминает третье послание к
Чаадаеву (1824).
Третью часть "Отрывков", которую мы назвали "таврическими
строфами" (их, как сказано, четыре), можно так назвать лишь условно, ибо
среди них находится известнейшая "русская" строфа "Иные нужны мне
картины", предмет неизменного
внимания многих комментаторов романа. Однако мотив Тавриды, мотив
путешествия, окаймляет "русскую строфу", осуществляя, как и во всех частях
"Отрывков", принцип кольцевого построения.
Аполлон Григорьев назвал строфу "Иные нужны мне картины" (VI, 200)
и предшествующую ей "Какие б чувства ни таились" "ключом к самому
Пушкину и к нашей русской натуре вообще" (12)*. Вместе с тем критик не
абсолютизировал их значения, не вырвал из контекста "Отрывков", как это до
недавнего времени

18. делалось в пушкиноведении, считавшем "Отрывки" необязательным
приложением. Б.С. Мейлах заметил, что "критики и литературоведы, которые
понимают слова Пушкина о прощании с идеалами прошлого... буквально",
ошибаются, что "совершенно упускается из виду один из принципов
композиции "Евгения Онегина": постоянное переключение повествования из
серьезной тональности в ироническую" - и что "на самом деле в "Евгении
Онегине" отразился не разрыв с идеалом прошлого, а его изменение,
преобразование" (13)*. Нельзя обойти в "таврических строфах" ни восторга
при созерцании прекрасных южных берегов, ни горечи при расставании с
прошлым. В поэтическом мире "Отрывков" "романтическая" Таврида не
снимается "реалистической" избушкой, но обе стороны ведут между собой
непрекращающийся диалог.
Наконец, последняя часть "Отрывков" - одиннадцать "одесских строф" -
единоцелостный художественный блок, которому Пушкин не сразу нашел
место, но поставил очень удачно. Это полностью авторский план, рассказ по
биографическим мотивам. Конец "Отрывков" - истинный финал "Онегина",
равноправный финалу восьмой главы, с которым он по эмоциональной
окраске контрастно соотносится.
Композиционно "Одесса" не однородна. Она отчетливо делится на две
неравные, но соразмерные группы строф. Первые четыре строфы - своего рода
вступление, последние шесть и графический эквивалент - "День автора" в
Одессе. "День" интересен сам по себе, но содержательность эпизода
значительно повышается при сопоставлении с "Днем Онегина" из первой
главы.
Вступление "Одессы" - разносторонняя характеристика города porto
franco. Как обычно у Пушкина, каждая строфа звучит в новой тональности.
Первая дает общую характеристику "обильного торга", звучащую почти
восторженно, особенно при сравнении с восприятием макарьевской ярмарки
Онегиным. Строфа европейская, интернациональная; вся ее вторая половина
посвящена описанию различных народов, наполняющих улицы города.
Вторая строфа несколько иронична. В ней рассказывается, как поэт
Туманский "сады одесские прославил" (VI, 200), хотя сад в "степи нагой" еще
не вырос. Это место, быть может, и предваряет аналогичный эпизод в первой
главе "Мертвых душ" Гоголя с только что посаженными деревцами, якобы уже
"дающими прохладу в знойный день". Третья строфа интонационно и образно
написана в карнавальной манере. Дома и кареты тонут в грязи, пешеход
передвигается на ходулях, вол, вместо коня, тянет дрожки. Одесса сухая и
пыльная оказывается Одессой грязной и влажной. В последней строфе
вступления "Одесса влажная" снова без воды, которая успешно заменяется
вином. Парадоксы, перевернутая очевидность, игра противоречиями,
временами фамильярный тон - все это великолепно подготавливает легкую
веселость и лирическую задумчивость финала.
Вернемся еще раз к последней строке романа "Итак, я жил тогда в
Одессе". Благодаря ей внутренние силы сцепления опоясали мотивом Одессы
не только последнюю часть "Отрывков" ("Я жил тогда в Одессе пыльной" -

19. "Итак, я жил тогда в Одессе"), но связали вместе конец восьмой главы и конец
романа ("Промчалось много, много дней" - "...я жил тогда в Одессе") и даже
заставили перекликнуться конец с началом "Онегина" ("Придет ли час моей
свободы" с примечанием "Писано в Одессе"). Последняя строка романа стала
гораздо более емким смысловым сгущением, чем была при своем первом
появлении в печати. Пушкин, как было уже сказано, начал позже приписывать
к ней новый текст, намечая в нем переключение из плана автора в план героя:
Итак, я жил тогда в Одессе
Средь новоизбранных друзей,
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей. -
Онег<ин> никогда со мною
Не хвастал дружбой почтовою,
А я, счастливый человек,
Не переписывался ввек
Ни с кем. - Каким же изумленьем,
Судите, был я поражен,
Когда ко мне явился он
Неприглашенным привиденьем -
Как громко ахнули друзья
И как обрадовался я!
(VI, 504)
Если бы эта строфа состоялась, то ее первый стих, выполнив функцию
подхвата-переключения, растворился бы в иронически-бытовом,
повествовательном контексте. Но тринадцать приписанных строк снова
отпали, и, завершая роман, тот же стих: "Итак, я жил тогда в Одессе..." обрел
весомость, значимость и перспективную протяженность графического
эквивалента, стоящего в открытой позиции. Стих дает пищу воображению
читателя за пределами текста и в то же время как бы снова начинает только
что оконченный роман, первые главы которого писались именно в Одессе.
Мы показали здесь некоторые композиционные и содержательные
стороны "Отрывков" с тем, чтобы заметнее выступила сознательно созданная
Пушкиным художественная целокупность. Такое описание, как нам
представляется, поддерживает выдвинутую ранее концепцию онегинского
текста, согласно которой "Отрывки" являются художественно полноценной
главой, инверсированной в конец романа.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1)* Бочаров С.Г. Стилистический мир романа ("Евгений Онегин") // С.Г. Бочаров. Поэтика
Пушкина: Очерки. М., 1974; Лотман Ю.М. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин". Тарту,
1975; Тынянов Ю.Н. О композиции "Евгения Онегина" // Памятники культуры, новые открытия...
Ежегодник. 1974. М., 1975. Статья Тынянова, написанная в 1922-1923 гг., опубликована на русском
языке впервые.
(2)* Например: Виноградов В.В. Стиль и композиция первой главы "Евгения Онегина"//
Русский язык в школе. 1966. № 4; Громбах С.М. Примечания Пушкина к "Евгению Онегину" // Изв.
АН СССР. ОЛЯ. Т. 33. 1974. № 3; Сержан Л.С. "Элегия" М. Деборт-Вальмор - один из источников
письма Татьяны к Онегину // Изв. АН СССР. ОЛЯ. Т. 33, 1974. № 6.

20. (3)* Чичерин А.В. Идеи и стиль. 2-е изд., доп. М., 1968. С. 123.
(4)* Дьяконов И. О восьмой, девятой и десятой главах "Евгения Онегина" // Русская
литература. 1963. № 3.
(5)* Там же. Примеч. 61.
(6)* Споры о "Руслане и Людмиле", взаимная пикировка вокруг "Старой были", описанная
Ю.Н. Тыняновым в ст. "Архаисты и Пушкин" (Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.,
1968). Скрытую полемику Пушкина с Катениным усматривает М.Г. Харлап в "Домике в Коломне"
(доклад на конференции стиховедов в ИМЛИ АН СССР в 1976 г.)
(7)* Томашевский Б. Пушкин. Кн. 1. М.; Л., 1956. С. 291.
(8)* Художественное единство стихов и прозы, их своеобразный диалог - совсем не редкость
у Пушкина (например, "Борис Годунов", "Разговор книгопродавца с поэтом", "Череп", замысел
"Сказки о царе Салтане" и др.). Об этом: Сидяков Л.С. Стихи и проза в текстах Пушкина //
Пушкинский сборник. Вып. 2. Рига, 1974 / Уч. зап. Лат. гос. ун-та им. Петра Стучки. Т. 215. С. 4-31.
На контрастном столкновении стиха и прозы уже после "Онегина" строится роман К.
Павловой "Двойная жизнь" (1848), причем стихов в нем меньше, чем прозы.
(9)* Звездочки обозначают в "Отрывках" все строфы, за исключением четырех,
непосредственно продолжающих или поясняющих прозаический текст. Что касается отсутствия
римских цифр, обычно нумерующих строфы, то Пушкину, видимо, важно было подчеркнуть
"отрывочность" текста, но в то же время избежать разрушения его очевидной художественной
целостности, которая была бы подорвана необходимостью обозначения более половины
пропущенных строф (сравнительно со средним объемом онегинской главы) цифрами в качестве
графического эквивалента.
(10)* Макогоненко Г.П. Роман Пушкина "Евгений Онегин". М., 1963. С. 135.
(11)* Неизданные заметки Анны Ахматовой о Пушкине // Вопросы литературы. 1970. № 1.
С. 170.
(12)* Григорьев Ап. Литературная критика. М., 1967. С. 179.
(13)* Мейлах Б. Пушкин и его эпоха. М., 1958. С. 558, 559.
1976
"ДЕНЬ ОНЕГИНА" И "ДЕНЬ АВТОРА"
Сопоставление двух эпизодов пушкинского романа в стихах получает
смысл в самых различных аспектах его изучения, начиная от установления
границ его текста, проблемы завершенности, жанровой структуры и кончая
истолкованием двух главных персонажей в их постоянной обращенности друг
к другу. Мы имеем в виду сопоставление "Дня Онегина" из первой главы и
"Дня автора" из "Отрывков из путешествия Онегина". Сама возможность
такого сопоставления основана на признании "Отрывков из путешествия"
полноценной в художественном отношении частью романа и его завершающей
главой. Весь предложенный здесь анализ будет проведен в рамках взаимного
освещения Онегина и автора, не касаясь других проблем.
Бросим общий взгляд на оба интересующих нас фрагмента. "Дни"
героев отчетливо выделены в композиции соответствующих частей. "День
Онегина" отграничен внутри первой главы с двух сторон "пропущенными"
строфами, так называемыми поэтическими (или графическими)
эквивалентами текста. "День автора" выделен как компонент внутри другого
компонента "Отрывков из путешествия" - "одесских строф" - и завершает весь
роман поэтическим эквивалентом в открытой позиции (последняя строка
"Онегина" - "Итак, я жил тогда в Одессе..." - замещает целую строфу). Объем
сопоставляемых фрагментов заведомо неравен: "День Онегина" занимает

21. двадцать четыре строфы, "День автора" - шесть, не считая эквивалента.
Однако бесспорные авторские включения в "День Онегина" (то, что прежде
называлось "лирическими отступлениями") составляют целых девять строф, а
потому можно считать, что в "Днях", взятых вместе, каждому персонажу
отводится ровно половина всего текста - по пятнадцать строф. "Дни" героев
подчеркнуто контрастны: север и юг, Петербург и Одесса, зима и лето.
Контрасты особенно рельефны на фоне единого плана частей: пробуждение,
прогулка, ресторан, театр, бал, возвращение, "итоги" дня. Правда, в "Дне
автора" бал отсутствует, но зато бал Онегина оттеснен из фабулы
воспоминаниями об авторских балах. Эта подстановка весьма значима, так как
акцентирует близость и "разноту" персонажей, их взаимозаменяемость,
являясь заодно оригинальным способом композиционного сцепления.
Теперь подробнее остановимся на параллельных эпизодах каждой части.
Начнем с пробуждения героев:
Онегин Автор
Бывало, он еще в постеле: Бывало, пушка зоревая
К нему записочки несут. Лишь только грянет с корабля,
Что? Приглашенья? В самом деле, С крутого берега сбегая,
Три дома на вечер зовут... Уж к морю отправляюсь я.
(VI, 10) (VI, 203)
"Дни" начинаются общим зачином "Бывало", что говорит об устойчивой
повторяемости событий в жизни героев. Онегин расслаблен и томен, спит,
"утро в полночь обратя», лениво поднимается с постели. Автор, напротив,
энергичен и бодр, просыпается с восходом и быстро сбегает к морю.
За пробуждением следует прогулка:
Покамест в утреннем уборе, Иду гулять. Уж благосклонный
Надев широкий боливар, Открыт Casino; чашек звон
Онегин едет на бульвар Там раздается; на балкон
И там гуляет на просторе, Маркер выходит полусонный
Пока недремлющий брегет С метлой в руках, и у крыльца
Не прозвонит ему обед. Уже сошлися два купца.
(VI, 11) (VI, 203)
Онегин сначала "гуляет" в санях, а затем одиноко прохаживается по
бульвару, никого и ничего не замечая и дожидаясь лишь звона брегета. Автор
гуляет только пешком, вглядываясь в подробности внешнего мира; он окружен
людьми или знаками их присутствия ("чашек звон" вместо звона часов),
отмечает в дальнейшем деловые занятия горожан. Жизнь Онегина, как мы
знаем из других мест, предельно отторгнута от жизни трудового люда.
Заметим, кстати, что пробуждение и прогулка занимают одинаковые позиции в
начале и конце первой строфы обоих "Дней".
По истечении некоторого времени оба героя отправляются обедать в
ресторан - один к Talon, другой к Цезарю Отону:
Онегин Автор