1. СИБИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ
В.Д. ВЕРЕСКУН, П.М. ПОСТНИКОВ,
Ю.Д. МИШИН, О.А. МЕЛЬНИКОВ, В.А. КИСЕЛЕВ
ИСТОРИЯ И ФИЛОСОФИЯ
НАУКИ
Учебное пособие
Новосибирск 2007
3. Учебное издание
Верескун Владимир Дмитриевич
Постников Павел Михайлович
Мишин Юрий Дмитриевич
Мельников Олег Александрович
Киселев Виктор Алексеевич
История и философия науки
Учебное пособие
Редактор П.В. Грес
Компьютерная верстка Н.Н. Садовщикова
Изд. лиц. ЛР № 021277 от 06.04.98
Подписано в печать 29.06.2007
23,25 печ. л., 21,0 уч.-изд. л. Тираж 200 экз. Заказ № 1784
Издательство Сибирского государственного университета
путей сообщения
630049, Новосибирск, ул. Д. Ковальчук, 191
Тел./факс: (383) 228-73-81. E-mail: press@stu.ru
4. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
Весной 2005 года аспиранты и соискатели в последний раз сдавали экзамен
кандидатского минимума по философии. Закончилась полувековая история
государственной ориентации начинающих ученых на углубленное изучение всей
совокупности философских проблем и различных подходов к их решению.
Экзамен по философии сменился экзаменом по «Истории и философии науки».
Произошла смена, которую неожиданной не назовешь, ибо проблема целесообразности
экзамена по философии для занимающихся в непрофильной аспирантуре обсуждалась не
один десяток лет с разной степенью настойчивости.
За это время участники дискуссии успели основательно проверить все свои аргументы,
решительно настроиться, поэтому было бы сверхнаивно рассчитывать, что акция,
инициированная Минобрнауки России, будет повсеместно встречена с энтузиазмом и
полным одобрением.
Если судить по многочисленным обсуждениям разного масштаба и уровня компетенции,
оценкам в вузах, которые осуществляют очередную модификацию образования на практике,
оппонентов министерской новации значительно больше, чем сторонников.
Правда, критика в основном вязнет в технологии задуманной перестройки.
«Производственный аспект» действительно продуман наспех и сопряжен с серьезными
трудностями, начинающимися с нарушения традиции, по которой поступающие в
аспирантуру всегда сдавали экзамен по философии в объеме вузовской подготовки. Что
делать сегодняшним кандидатам в аспирантуру?
Вузовские образовательные стандарты, разработанные по указанию Минобрнауки РФ,
не включают в себя специального раздела «Философия науки», да и история науки
заложена в них фрагментарно, то есть совсем не так, как мыслят авторы программы
экзамена по «Истории и философии науки».
Консерваторы, помня, что «от добра добра не ищут» несколько драматизируют
ситуацию, считая, что отсутствие в программе экзамена важнейших составных частей
философии неизбежно приведет к размыванию базовых ценностей мировоззрения, а
профессиональная философская культура сузится подобно шагреневой коже. И, как
следствие, мы получим специалиста формата Козьмы Пруткова. Козьма Прутков метко
сравнивал таких специалистов с флюсом, полнота которого всегда односторонняя.
Опасения не беспочвенные — как выстроим образовательный процесс, то и получим в
итоге. С другой стороны, сколько можно топтаться на месте, сознавая, что экзамен по
философии явно противостоит специальным экзаменам. Его связь с ними формальна и
достаточно абстрактна.
Философские знания большинства аспирантов составляли не тот багаж, который
когнитивно нагружает мышление, придает ему творческий импульс, расставляет ловушки
всякого рода софистике, учит полемике, а тот запас знаний, который обычно сдают в
качестве сопровождающего груза без особых волнений за его сохранность.
Расчет делался на потенциальную силу философского знания. Оно мыслилось как
стратегический резерв сознания. Потенциальная сила у философии действительно велика,
но упакована она преимущественно в абстрактные формы.
Аспирантские мозги же надо доводить до необходимой исследовательской кондиции с
поправкой на точечный эффект, а он требует высокой степени конкретности: либо
готовых знаний, либо строго определенных суждений, «позволяющих» сырье превратить,
как минимум, в «полуфабрикат».
Замена кандидатского экзамена — дело деликатное. Оно должно исключить
волюнтаризм и не разрушать традиции. Каждая такая смена призвана не демонстрировать
приверженность реформам, а укреплять интеллектуальную базу для интенсификации
творческого мышления молодых исследователей. Сколько бы ни были значительными
имеющиеся результаты, они сотканы на канве прошлого времени и действительны только
потому, что время обладает некоторой длительностью. Однако линейное течение времени
относительно, нужно помнить об этом и быть готовым к дискретным изменениям знаний.
5. Одним словом, нельзя созерцать достижения, нужно искать новое продолжение.
Известный экономист, нобелевский лауреат П. Самуэльсон осознанно пошел наперекор
научной традиции и назвал свой главный труд «Ветер перемен», подчеркнув решающую роль
инновационного мышления даже там и тогда, где и когда ситуация расценивается как
некритическая. В единстве с историей и философией, науки воспринимаются вполне
органично. История науки и философии, видимо, одного возраста. По крайне мере, история
западной философии начинается с Фалеса и Пифагора — первых известных ученых.
Обе области знаний — явления культуры близкие по духовной доминанте. Достаточно
долго они представляли собой единый поток творчества, дифференциация внутри
которого была всегда и при этом носила разный тип отношений. Именно через историю
науки можно и нужно попытаться понять значимость философии во всех ее ипостасях: и
как учения о единой природе мира, и как общей теории познания, и как методологии, и
как теоретического типа мировоззрения, разработанного в интересах человека,
сочетающего в себе потребность познания мира и необходимость его преобразования.
Прав проф. Э.Ф. Караваев1
, выделяя в истории науки три аспекта: объективный,
субъективный и историографический («объективная история субъективной истории
философии науки»).
Для наглядности он предлагает представить три полки. Одна из них должна быть
заполнена в хронологическом порядке реальными достижениями науки — это
объективная история развития науки. На другой располагаются научные и философские
труды, авторы которых пытались истолковать содержание первой полки — это
субъективная история науки. С какой бы стороны мы не «посмотрели» умом на историю
науки, нас ждут вопросы, ответы на которые в самой истории науки отсутствуют, либо то,
что нам все-таки и суждено будет выяснить — вряд ли удовлетворит наш интерес в
необходимой мере. Начнем с того, что каждая из отдельных наук, даже самых маститых и
авторитетных, из тех, на чьи знания опираются остальные науки, не более как
полномочный представитель науки в качестве особого явления культуры, встроенного в
единый культурный ансамбль.
Представляя науку, мы, прежде всего, имеем в виду отдельные ее образования,
локальные сообщества наук, выстроенные по определенным признакам, например
технические, естественные или гуманитарные науки. И саму историю науки обычно
рассматривают в контексте эволюции определенного знания. Хорошо известны история
механики, биологии, медицины, экономических знаний. Все эти знания интересны, значимы,
но они не являются историей Науки, ибо частное знание, по определению, ограниченно.
Поэтому стремление панорамного и системного анализа истории Науки в эпоху возрастания
ее потенциала и возникающих в связи с этим противоречий глобального масштаба,
бесспорно, актуально.
А так как наука все больше превращается в практическую силу и активно участвует в
ноосферном формировании, то универсальный взгляд на развитие Науки неизбежно
предполагает сочетание с философским анализом ее природы, специфики функций и
взаимодействия с другими феноменами культуры.
Определенная трудность в реализации проекта заключена в том, что философия науки
— далеко не самая «сильная» сторона творчества отечественных философов.
В советское время приоритетными направлениями развития философии были
онтологическое — изучение материи, ее движения, конкретных форм проявления;
социально-гуманитарное — обоснование строительства коммунизма как «человеческого
общества» в противоположность капитализму — идеалу «гражданского общества».
Значительное внимание уделялось диалектической проблематике, в особенности в
семедесятые-восьмидесятые годы, когда появились интересные публикации по
системному подходу и его взаимодействию с диалектикой.
1
Караваев Э.Ф. Взаимосвязь истории науки и философии науки // История и философия науки:
взаимосвязи, парадигмы и дискурсы. Материалы конференции СПб., 26–27 января 2006 года. СПб., 2006.
С. 12.
6. Не была в стороне от «столбовой» дороги и теория познания, хотя, с нашей точки
зрения, весьма своевременное замечание В.И. Ленина о ней, как зоне особого внимания,
не получило соответствующего резонанса.
Философия науки стала активно выдвигаться на первые позиции, в основном, ближе к
девяностым годам благодаря работам B.C. Степина, В.Г. Горохова, М.А. Розова (1996),
П.П. Гайденко (1987), В.Ж. Келле (1988), А.В. Кезина (1990), Н.Н. Моисеева (1995), А.П.
Огурцова (1988) и ряда других интересных авторов.
За рубежом, напротив, в течение всего двадцатого столетия велись энергичные
исследования философских проблем науки наряду с анализом специфики развития
(приращения) самого научного знания. Поучительно, что наиболее продвинутые авторы
(К. Поппер, Т. Кун, А. Койре, И. Локатос) активно связывали историю науки и историю
философии, пытаясь развязывать узловые ситуации в развитии науки с прогрессом в
истории философских знаний.
История и философия науки — это еще и история самой философской мысли. Если
кому-то кажется, что новый экзамен ущемляет возможности философии, то такое
суждение, мягко говоря, выглядит скоропалительным и поверхностным.
Философы никогда не были в стороне проблем науки. Более того, им приходилось не
только участвовать в научно-философских дискуссиях, но и отстаивать интересы науки от
клерикальных вмешательств, попыток встроится в науку теософов, схоластов и мистиков.
Так что введение нового экзамена по истории и философии науки, в принципе, нужно
понимать как стремление раскрыть потенциал взаимодействия двух магистральных путей
интеллектуальной рефлексии: философского и научного. Преодолеть нынешнее
положение, когда научное и философское познания, несомненно, пересекаются, но их
общие точки опоры не позволяют говорить о системности отношений.
Наука — в высшей степени сложное историческое явление. В программе-минимуме
кандидатского экзамена по курсу «История и философия науки» «общие проблемы
философии науки концентрируются на аспектах бытия науки: как генерации нового знания,
как социальном институте, как особой сфере культуры».
Триединый характер бытия науки можно принять за базовый постулат. Вместе с тем,
напрашиваются уточнения и варианты понимания. Наука производит не просто новые
знания, а особые, только ей посильные новые знания о сущности вещей. Научные знания
нельзя нивелировать, сводя их к обобщающему понятию «новые». В особенностях новых
научных знаний выражена сущность их генерации — способов получения и их собственная
сущность (особенности форм, уровня отражения, значимости в миропонимании и
практической деятельности).
Озадачивает и выделение в отдельную линейную позицию науки как особой сферы
культуры. В том, что наука является особой формой (сферой) культуры, сомнений нет.
Принадлежность науки к культуре однозначна. Но не логичнее ли представить науку в
качестве «особой сферы культуры», именно исходя из всей совокупности
характеризующих ее как деятельность, признаков, составляющих и т.п.
Особенность науки как культурного феномена и в специфике ее знаний, и в
своеобразии способов их генерации и в функциях социальной организации науки, ее роли
в общественном развитии и формировании личности.
Работая над настоящим учебным пособием, авторы исходили и из утилитарных
соображений, продиктованных особенностями технического университета с выраженной
транспортной направленностью.
Своей главной задачей авторы считали рассмотреть базовые разделы курса «История и
философия науки». Авторы учли и своеобразие той аудитории, которой предназначено
данное учебное пособие. Поступающие в аспирантуру, аспиранты и соискатели
отличаются исследовательским складом мышления, им необходимы не только готовые
однозначные знания, но и «информация к размышлению», знания, провоцирующие
критическую мысль, позволяющие применить свои силы в прояснении важных для
понимания науки, ее истории проблем. Стиль изложения учебного материала
предусматривает, наряду с традиционным характером подачи знаний, включение
7. размышлений известных ученых, философов по коренным вопросам истории науки, ее
современного развития, неоднозначные по своей сути, требующие творческого к себе
отношения.
В учебном пособии представлены дискуссионные проблемы научного познания и
дискуссии по поводу проблем признанных, но не имеющих согласованных в научном
сообществе решений. Тот, кто стремится в науку, должен думать и быть готовым к
самостоятельным решениям.
«Знакомство с мыслями светлых умов, — писал И.Г. Гердер, — составляет превосходное
умственное упражнение: оно оплодотворяет ум и изощряет мысль».
8. Наука есть ясное познание истины, просвещение разума, непорочное увеселение
жизни, похвала юности, старости подпора, строительница градов, полков,
крепость успеха в несчастии, в счастии украшение, везде верный и безотлучный
спутник.
М.В. Ломоносов
Глава 1. НАУКА, ЕЕ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
И СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
Начинать анализ явления принято с его определения. В случае с Наукой такое начало
вряд ли рационально. Определять науку традиционно используемыми приемами весьма
непросто. Как пишет К. Поппер, на вопрос, что такое наука, «один ответ дадут те, кто,
подобно позитивистам, рассматривает науку в виде системы высказываний,
удовлетворяющих определенным логическим критериям типа осмысленности или
верифицируемости. Совершенно по-другому ответят те, кто склонен видеть (как,
например, я) отличительный признак эмпирических высказываний в их восприимчивости
к пересмотру — в том, что их можно критиковать и заменять лучшими высказываниями;
при этом основной задачей считается анализ присущей науке способности к прогрессу и
типичного для нее способа выбора в решающих случаях одной из конкурирующих систем
теорий»1
. Определение Науки приходится искать в сравнительном анализе существенно
различающихся подходов, каждое из которых претендует на свое оригинальное
определение. В сложившейся ситуации очередное формальное определение вне активной
дискуссии лишь приумножит и без того многоликий опыт, добавит мыслям суеты.
Столь неожиданное заключение не означает, что определение науки, само по себе,
несущественно. Оно предупреждает о нерациональности абсолютизировать значимость
определения как логического действия в отношении Науки. В данном случае важнее логический
и исторический анализ понятия, а не его формализация.
Рассмотрим основные противоречия во взглядах на науку. Прежде всего, выделим главный
диалог между теми, кто включает науку в культурный ряд, и теми, кто противопоставляет науку
культуре. Спор сторонников культурологического понимания науки и их оппонентов обусловлен
разночтением культуры.
Первые рассматривают культуру в широком контексте в качестве формы созидательного
творчества. В подобной интерпретации культура вбирает в себя все возможные проявления
творчества независимо от их природы. Исключение составляют только те творческие действия
— умственные либо практические, — вектор которых негуманистичен. Если культуру
определять именно в данном спектре, то наука не только принадлежит к культуре — она
пребывает в лидерах культурных образований.
К пониманию науки как культурного феномена подталкивает и сама структура науки.
Современная наука не ограничена, как в Средние века, естествознанием и техническими
знаниями. Пусть и с оговорками, в совокупность наук в наше время включают социальные,
экономические, гуманитарные сферы знаний и даже некоторые области философии.
По-своему правы и те, кто не согласен относить науку к культуре. Их центральный аргумент
связан со спецификой научного знания и способов их получения.
Научные знания по многим параметрам существенно отличаются от вненаучных. Они
воспроизводимы, нормативны, обязательны. Своеобразен и предмет научных исследований —
иначе не было бы вышеприведенных характеристик специфичности знаний — наука изучает
реальные явления, факты и закономерности действительности. Ее задача не фантазировать на
заданную тему — не путать с фантазиями отдельных ученых, подчас далекими от научных
соображений, так как в частном порядке ученые могут становиться художниками, писателями,
философами, — а объективно описывать реальные события, пытаться разобраться в причинах
их возникновения, механизмах действия и законах изменения. С тем, чтобы на основе
достигнутых знаний разработать рекомендации практического значения.
1
Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 73–74.
9. Деятели искусства, к которому нередко сводят культуру, обладают значительно большей
свободой творчества. Разумеется, и они в определенной мере регламентированы в своих
действиях объективными свойствами природного материала, социальными функциями
культуры и искусства, как ее формы. Субъективность в художественном творчестве тоже
производна от объективной реальности. Однако детерминированность творческого поиска в
искусстве выстраивается иначе, чем в научных изысканиях.
Художник создает образ, через который воспроизводит сущность реального действия и
выражает свое отношение к нему. Искусство не призвано обнажать сущность. Оно должно
обнаружить и представить явление, наиболее рельефно передающее сущность.
Сущность в «чистом» виде крайне бедна по своему содержанию и для искусства
неинтересна. Богатство сущности создают явления, образующиеся взаимодействием сущности.
Сущность проявляется по-разному, и в этом состоит объективная предпосылка различных
способов ее передачи средствами и методами художественного творчества. В отличие от Ома,
установившего сущность взаимодействия в электрической цепи в «сухой» известной формуле I
= U/R, художник может фантазировать бесконечно. К примеру, написать зимний горный
пейзаж с искрящимся снежным покрытием проводов и мачт ЛЭП или запечатлеть опасный
труд монтажников, наконец, изобразить безмятежность сидящих на проводах птиц, которым
нипочем высокие энергии. И все это будет правдой жизни. Правда в искусстве и истина в науке
— явления родственные и в то же время неодинаковые1
.
Истина — знание, отражающее сущностный порядок вещей, поэтому истина может быть
только одна, как и сам объективный порядок, запечатленный в ней. Истина объективна. Она
может эволюционировать, по мере проникновения сознания в сущности более высокого
порядка, конкретизироваться. И на всех этапах своей эволюции истина всегда будет стремиться
к максимальному очищению от субъективности.
Правда, напротив, составляет объективное знание с субъективным отношением к нему.
Здесь только важно, чтобы вектор отношения не был антагонистом вектора объективной
тенденции движения. В особенностях правды — призыв к диалогу, что не скажешь об истине.
Истина, в первом приближении, кажется крепостью. Впечатляют ее обоснованность и строгая
нормативность. Неслучайно Б. Спиноза говорил: «Над истиной не смеются и не плачут — ее
постигают».
«Физики» и «лирики» действительно по-разному «видят» происходящее в мире, у них
различные методы познания и формы выражения знаний, они профессионально «говорят» на
своем языке, малопонятном остальным. Все перечисленное может быть основанием для
противоположения науки искусству, однако недостаточно, чтобы абсолютизировать их
противоположность. Искусство и наука противостоят как диалектические противоположности
в рамках их культурного единства.
И уж тем более ошибочно подменять понятие «искусство» понятием «культура». Наука и
искусство обладают всеми существенными признаками культуры. Они — грани культуры,
вырубленные историей цивилизации.
Противопоставление науки культуре ущербно как науке, которую пытаются изолировать от
системных отношений, так и культуре. Неадекватное понимание культуры отрицательно
сказывается на отношении к ней и деформирует социальную политику. Односторонность в
теории неизбежно сопровождается практическими дефектами: развращает индивидуальное
сознание, снижает эффективность профессиональной деятельности.
Наука возникла в недрах культуры и способна нормально развиваться исключительно
внутри многообразия форм проявления культуры, взаимодействия с искусством, философией,
моралью. Профессиональные «языки» философии, науки, искусства, морали различные. Язык,
как средство познания, выражает специфику предмета познания и способа отражения, однако
дело у этих культурных формирований общее. Они призваны реализовать творческий
потенциал человечества, поэтому вместе они образуют единое целое — культуру.
1
См. подробнее об этом в ставшей классической работе Ч. Сноу «Две культуры». М.: Прогресс, 1973.
Автор, анализируя расхождение двух ветвей культуры: гуманитарной и естественно-технической, видит
основу этого размежевания в функциональной ассиметрии полушарий головного мозга человека.
10. Итак, стремление вывести науку за пределы культурного пространства, представив ее
отличной от культуры деятельностью, интересно только в исследовательском аспекте.
Автономинизируя науку, мы получаем возможность увидеть ее особенности в
гипертрофированном виде, оценить достоинства и ограниченность в масштабе
исключительности. Подчеркивая уникальность любого социального феномена, никогда не
следует забывать о том, что он принадлежит системе и актуален не сам по себе, а в едином
строю общественного движения.
Наука вне культуры — нонсенс, тупиковая идея. Наука имманентно принадлежит культуре.
Определять науку надо через культуру, выделяя ее специфику как культурного образования.
Весьма распространено мнение о науке как особом виде духовной культуры. Понимание
науки, относящее ее к духовной культуре, наряду с предшествующей точкой зрения,
противопоставляющей науку культуре, вошли в учебную литературу.
Разберемся с идеей расположить науку в духовной надстройке культуры. Насколько она
правомерна и перспективна.
В пользу приобщения науки к духовному уровню культуры свидетельствует история науки.
Наука зародилась в форме знаний. Первоначально научные знания имели эмпирическое
выражение и, несмотря на то, что обслуживали практические занятия людей, противостояли
предметной деятельности.
Возможность возникновения науки связана с последним универсальным разделением
общественного труда на физическую и умственную составляющие. Научная деятельность
выделялась в качестве разновидности интеллектуального труда. Изначально наука только
добывала знания, хранила их, совершенствовала методы познания.
Смена Античности Средневековьем мало что изменила в статусе научного познания.
Научное познание и научные знания по-прежнему оставались уделом избранных, и наука
представляла собою сочетание знаний и специфической технологии мышления. Овеществление
научных знаний было опосредованным и ограниченным, поэтому вполне логично
воспринималось как обособленное и отчужденное в отношении самих научных знаний.
Прибавим к сказанному и то, что применение научных знаний концентрированно
выражалось в пограничных с искусством областях творчества — в строительстве сооружений,
требующих эстетических характеристик. Ученые творили в искусстве. Деятели искусства
искали в научном познании пути реализации своих творческих замыслов.
Большинство выдающихся представителей культуры Возрождения — Леонардо да Винчи,
Микеланджело Буонарроти, Дюрер, Рафаэль, Тициан — были уверены, что научные знания
откроют им тайны творчества. К науке обращались за знаниями, ее однозначно воспринимали
только как важнейшую форму знания о природе вещей. С таким пониманием науки
соглашались и известные средневековые мыслители: Д. Скотт, У. Оккам, Р. Бэкон.
Даже отрицательные конечные результаты в истории научных или родственных занятий, и
те подводят к мысли о том, что наука — это праздник творчества духа. У истоков химии стояли
алхимики. Д.И. Менделеев называл алхимию «родной сестрой химии». Алхимики значительно
продвинули наши знания о качестве вещества и превращениях веществ. Но они не сумели
реализовать свой главный замысел – создать «философский камень», посредством которого
можно было бы превращать в золото различные вещества.
Практический результат в сравнении с новыми знаниями оказался менее значительным.
Алхимики не смогли сделать научное познание практической силой, материализовать. Наука
оставалась эксклюзивным знанием, сотворенным умом исключительных мыслителей.
Противостояние науки и практических форм деятельности сохраняло свою очевидность
вплоть до промышленной революции. Только переход к массовому фабричному производству,
потребовавшему создания принципиально новых технологий и технических средств их
осуществления, заставил науку развернуть свой настоящий потенциал. Наука активно стала
выходить за пределы духовного творчества. Практическое выражение науки предстало в
качестве ее другой, не менее важной, стороны. А сама практика наполнилась творчеством.
11. Становление науки в качестве непосредственной производительной силы изменило
сложившееся понимание науки. Вера в практические возможности науки получила весомые
аргументы и трансформировалась в убеждение о всесильности науки. Вместе с тем взгляд на
научное творчество как по существу практическую деятельность приобрел опасный крен в
сторону прагматического подхода, сводящего заслуги науки к созданию конечного продукта
непосредственного потребления. Значение теоретических знаний и разработка научной
методологии отодвинулись на второй план.
Есть популярное выражение: «перегнуть палку». У палки всегда имеются два
противоположных конца. Сначала науку свели к духовной культуре, затем пережали второй
«конец» и попытались втиснуть науку в область практического созидания. Беранже весьма
уместно заметил как-то, что «в крайностях бессмысленно искать наслаждение. Оно с ними
несовместимо».
Со времен первых ученых и их открытий наука сильно изменилась. История науки
начиналась с обособленной деятельности, как правило, отдельных людей. Единственным
инструментом родоначальников науки были их собственные мозги. Вряд ли мы погрешим,
утверждая, что первые научные достижения обязаны не только приватной инициативе, — они в
значительной мере случайны.
В Античные времена общественная потребность в науке лишь формировалась, поэтому
востребованность науки как социального института не была актуальна. Начало науки было
стихийным, частным и обогащало, за редким исключением, лишь духовную культуру.
Все, кто относит науку к духовной сфере культуры, отражает в своей классификации тот
важный этап истории науки, который соответствует формированию ее в качестве социального
института. Можно спорить о конкретных исторических сроках, когда наука стала социально
востребованной деятельностью, «заработала» в виде специфического образования в системе
социального организма, обеспечивая его здоровье и нормальное развитие. Взгляды расходятся в
связи с различиями в понимании критериев общественного прогресса. Вместе с тем нужно
принципиально определяться в отношении диалектики самого процесса развития.
После Г. Гегеля непрофессионально жонглировать понятиями «возможность»,
«действительность», «существование». Наука прошла два исторических этапа: этап
возможности и этап существования, вступив в третий, то есть став действительностью.
По видимости, возможность науки следует соотнести с поздней Античностью. Последнее
тысячелетие до нашей эры оказалось плодотворным для зарождающейся науки. Открытия
античных ученых немногочисленны, но значительны. Собрав все их вместе, мы ощутим
весомый прорыв в знаниях, объективно отражающих порядок вещей. И все же вряд ли эту
сумму научных знаний мы вправе называть наукой. Скорее, перед нами доказательство
возможности возникновения системы принципиально новых знаний о мире.
Античные ученые продемонстрировали силу ума, его способность «зрить в корень вещей».
Они возвысили авторитет духовной культуры, подчеркнули роль интеллекта в культурном
прогрессе.
Интеллект ученых опередил развитие общественного сознания, оказавшегося неготовым к
достижениям ума отдельных современников. Современники оказались несовременными и
невостребованными обществом. Наука продолжала существовать в форме фрагментов
специфических знаний. К тому же и в знаниях самих античных ученых не было
последовательности, научные знания сочетались с не и антинаучными.
Существование явления отличается от возможности существовать системным характером.
Образование системы означает превращение возможности в реальность существования. Первые
системы научных знаний сформировались в эпоху Возрождения (Кеплер, Галилей, Коперник).
XVI – XVII века были временем трансформации науки из возможности культурного развития в
реальное достижение культуры.
Очередной поворот в судьбе науки связан с буржуазными революциями, начавшимися в
XVII столетии. Буржуазия расчищала путь развитию рынка и массового производства товаров.
Общество обнаружило силу научных знаний, и они были востребованы обществом,
включились в систему активного социального воспроизводства. Наука сделалась актуальной
12. необходимостью общественного прогресса, то есть из реальности превратилась в
действительность.
Превращение науки в действительный социальный институт радикально изменяет ее статус.
Научные знания обрастают социальной оболочкой, дополняются материальными
инструментами действия. Наука больше не может быть только частью духовной культуры.
Разумеется, и современная наука — продукт деятельности разума и чувств. Духовность
науки по-прежнему актуальна. История не противопоставляет науку духовным проявлениям
культуры. История предупреждает о нерациональности ограничения науки областью духовной
культуры.
Рано говорить, что эра научных открытий, сделанных «на кончике пера», закончилась. А.
Эйнштейн разрабатывал теорию относительности в основном наедине с самим собой, вне
физических лабораторий, не имея «под рукой» ускорителей и прочую современную
экспериментальную базу. Однако вклад великого ученого в развитие научной картины мира
вряд ли состоялся, если бы ему не предшествовали эксперименты Дж. Томсона, Э. Резерфорда,
В. Рентгена, супругов М. и П. Кюри, Г. Лоренца. Объективно А. Эйнштейн разрешал
противоречия, имевшие экспериментальное происхождение1
.
Существенно также и то, что дальнейшее развитие идеи А. Эйнштейна получили именно
благодаря интенсивным и разносторонним исследованиям природы физических явлений в
специально созданной мощной экспериментальной среде.
Наука обязана своим происхождением интеллекту. Она была, есть и всегда останется
продуктом деятельности разума человека. Однако данное утверждение недостаточно, чтобы
монополизировать права разума на науку. Разум малопродуктивен без увлечения делом,
которому призван служить, вне «эмоционального захвата» цели, ставшей высшим принципом
жизни. В наше время наука включает в себя еще и материально-техническую составляющую, и
профессиональные сообщества, объединенные в организованные структуры, и финансы, и
тяжелый, подчас опасный, профессиональный труд, не укладывающийся в рамки
интеллектуальной деятельности. Современную науку, при всем желании, невозможно втиснуть
только в духовное проявление культуры.
Наука давно уже завоевала элитное положение как в духовной, так и в материальной
культуре. Более того, она создала свою специфическую сферу культуры — профессиональную
культуру, соединяющую в себе характерные признаки духовной и материальной культур.
Итак, к каким же выводам приводит нас анализ наиболее известных взглядов на науку?
Вывод первый: непродуктивно противопоставлять науку культуре. Противоположение науки
культуре основано на ограниченном понимании культуры и ведет к одностороннему
толкованию науки, вследствие которого абсолютизируются ее специфические характеристики в
ущерб системному подходу. Наука, несомненно, принадлежит культурному фонду
человеческой деятельности, является одной из основополагающих форм современной
культуры.
Вывод второй: науку некорректно обособить духовной сферой культуры. Суть науки
действительно заключена в духовном творчестве, прежде всего — в интеллектуальной
деятельности. Но мы определяем не суть науки, а науку как феномен социального бытия,
поэтому сведение науки к духовной форме культуры неправомерно. Таким образом мы
сознательно упрощаем понимание науки, сводя науку к одному из результатов научной
деятельности — к научным знаниям. Своеобразие науки состоит в том, что она включает в себя
характерные признаки и духовной, и материальной культур, синтезирует культурное
творчество в особой, профессиональной, форме культуры.
Как же быть с определением науки? Насколько оно возможно и целесообразно в условиях
продолжающейся дискуссии вокруг нее? Определение науки традиционным логическим
приемом и возможно, и достаточно актуально, так как должно способствовать прозрению.
1
А. Эйнштейн бесспорно опирался на опыт А.А. Майкельсона, доказавшего независимость скорости
света от движения Земли. В теории относительности постоянство скорости света принимается за постулат.
Скорость света неизменна во всех инерционных системах.
13. Науку целесообразно определять через фундаментальное свойство культуры — «искусство
деятельности». Этот признак объединяет понятия «искусственное (в противоположность
естественному, природному) действие» и «мастерство действия».
В широком смысле наука — это искусство открывать тайны мира, направлять и
регулировать деятельность в нем человека1
.
Частное понимание науки обусловлено ее расчлененностью по предметной ориентации.
Современную науку подразделяют на естественные науки (науки о природе), общественные
науки (науки о социальной среде), гуманитарные науки (науки о человеке) и технические
науки. Соответственно предмету и задачам выстраивается и определение в частном случае.
Естественные науки — это искусство открывать природный порядок вещей, предвидеть его
изменения, мысленно конструировать новые вещи и определять границы рационального
природопользования. Производной областью естествознания выступают технические науки,
акцентирующие влияние на практическое предназначение научных знаний. Технические науки
возможно выделять в самостоятельный разряд науки, учитывая их значение в условиях научно-
технической революции.
Общественные науки — это искусство обеспечивать необходимыми знаниями социальную
деятельность, направлять общественное развитие.
Гуманитарные науки — это искусство познавать механизмы и закономерности деятельности
человека и управлять формированием его как личности.
На визитной карточке науки уместна была бы следующая надпись: знания, технология их
получения, обоснованные рекомендации, интеллектуальное и техническое сопровождение.
Такова действительная суть науки как уникального искусства творить знания. Религия
боготворила чудеса. Наука вооружает людей знаниями. Вере в божественное творение наука
противопоставляет уверенность в творящую силу разума человека. Невольно вспоминается
тонкое и мудрое признание Д. Дидро: «Необъятную сферу наук я себе представляю как
широкое поле, одни части которого темны, а другие освещены. Наши труды имеют своей
целью или расширить границы освещенных мест, или приумножить на поле источники света.
Одно свойственно творческому гению, другое — проницательному уму, вносящему
улучшения»1
.
Когда возникла наука? Еще один непростой вопрос, впрочем, удивляться не приходится, ибо
история научного познания — это череда вопросов, каждый из которых способен разбудить не
одну гипотезу решения проблемы.
Историки науки предлагают несколько версий ответа на вопрос о времени зарождения
науки. Диапазон разброса мнений от неопределенного прошлого до неопределяемого
будущего. Мудрый посыл математики рекомендует в таком случае освободиться от крайних
значений, но мы ему не последуем, так как имеем дело с фактами, за которыми скрывается
точка зрения.
Самые смелые убеждены, что начала науки скрываются в дебрях первобытной культуры.
Она появилась еще в эпоху каменного века, около 2 млн лет назад — как первый опыт по
изготовлению орудий труда. Комментируя этот взгляд, авторы учебного пособия «История
философии» поясняют: «Ведь для создания даже примитивных орудий требуется некоторое
знание о различных природных объектах, которое практически используется, накапливается,
совершенствуется и передается из поколения в поколение»1
. Данный взгляд опирается на тезис:
характерный признак научных знаний — в их объективности. Объективность трактуется как
необходимость и достаточность для квалификации знаний в качестве научных.
1
Тамазо Кампанелла утверждал: «Все, что совершается учеными в подражание природе или в помощь ее
тайным искусствам, кажется магическим действием… ибо, пока искусство не становится понятным, его
всегда называют магией, только потом — просто наукой». Mystika die grossen Ratsel der Menschheit.
Munchen, 2002. C. 321.
1
Великие мысли великих людей. Антология афоризма в трех томах. М.: Рипол классик, 2000. Т. 2. С.
220.
1
Гусев Д.А. и др. История философии. М.: Филол. о-во «Слово», 2004. 448 с. С. 345.
14. Чтобы называться научными, знания должны действительно либо быть объективными, либо
опираться на объективность и выстраиваться в соответствии с правилами логики, если речь
идет о научных гипотезах. Но объективность никогда не считалась достаточным условием
научности.
Наука образовалась не потому, что появились объективные знания, а по причине особой
структуры объективных знаний, отра-жающей диалектику явления и сущности объективных
процессов.
Объективное описание фактов — это еще не сама наука. Объективный факт делается
научным фактом, когда он определенным образом описан и объяснен, то есть наука
предполагает не фиксирование в сознании некоторой упорядоченности в отношениях фактов.
Наука заключается в понимании природы и закономерностей развития явлений мира. Еще Ф.
Энгельс писал, что наука обязана своим происхождением опосредованному выражению
сущности. Являлась бы сущность вещей непосредственно, наука была бы излишней — и без
нее все было бы очевидно. Вот только невозможно такое в природе. В природе сущность
выражается в явлениях, является, поэтому и появляется необходимость разбираться, что есть
что, решать задачки природы.
Наука не возникла ни 2 млн лет назад, ни 10 тыс. лет назад. Она стала возможной с
осознанием различия «существования» и «сущности» явлений. Возраст научных знаний не
превышает 3 тыс. лет. Сама же наука значительно моложе.
Генезис научных знаний был невозможен во времена религиозного и мифологического
устройства мировоззрения, так как религия и миф делят мир на два недиалектически
противоположных мира: мир вещей и мир духов (богов). Диалектические противоположности
мира открывает философия, своим историческим выводом «все есть одно». Философия,
представив многообразие вещей как внешнее проявление единства мира, открыла науке ее
предмет. Предмет науки — сущность вещей.
Наука не отпочковалась от философии1
. Философия стимулировала развитие научного
познания, подтолкнула сознание к научной деятельности, указала перспективу науке.
Графической иллюстрацией сказанного может служить следующая схема, представляющая
принципиальное различие в картинах мира, создаваемых мифологическим, религиозным и
философским мировоззрениями.
Самым популярным продолжает быть утверждение, что наука возникла в последнем
тысячелетии старой эры. Ее родоначальниками называют Фалеса, Пифагора, Архимеда,
Евклида и Аристотеля. Эти имена достойно открывают историю науки. Фалес оставил
заметный след в астрономических исследованиях и в геометрии; Пифагор сумел создать свою
научную школу в математике, разработал основы теории чисел; Архимед открыл
фундаментальный физический закон, доказал на практике значимость теоретических знаний;
Евклид на основе аксиоматического подхода создал первую естественнонаучную теорию,
суммировав знания о геометрии в своем главном труде «Начала», состоящем из 15 книг;
Аристотель впервые в истории предпринял попытку систематизировать научные знания,
классифицировать науки. Ему принадлежит и первый систематический анализ логики
мышления. Аристотель открыл логику как науку. В ХХ веке только за логику Аристотель мог
без проблем стать Нобелевским лауреатом.
1
Известный ученый, популяризатор науки и признанный классик научной фантастики А. Азимов
предлагает психологическую версию происхождения термина наука (не путать с возникновением науки.
— Примеч. ред.): «Та область философии, которая сконцентрирована на изучении природы, а не
внутренней сущности человека и бытия, называется естественная философия, или философия природы.
Платон считал эту область философии второстепенной, и ввиду его огромного авторитета этой точки
зрения придерживались в течение многих столетий. Чтобы не дискредитировать себя занятием
второстепенными вещами, нужно было придумать для этого занятия совершенно новое название. И такое
название нашли, преобразовав естественную философию в естественную науку, или просто науку». Айзек
Азимов. Слова в науке (история происхождения научных терминов). М.: Центрополиграф, 2006. С. 307.
15. Великие греки, несомненно, были учеными. Есть, однако, два вопроса: можно ли быть
ученым в отсутствии науки или наличие ученых — достаточное условие считать
существование науки реальным фактом? Были ли великие греки первыми учеными?
Ответ на первый вопрос мы дали, рассматривая диалектику развития науки. История науки,
как и любого явления, начинается с возможности. Сначала были отдельные, фрагментарные
научные знания. Те, кто их сотворил, и кто ими активно пользовался в поисках новых знаний,
вполне заслуживают звание ученых.
Реальная история науки начинается с организации научных знаний в целостные системы,
прошедшие необходимую проверку логикой и практикой. Эта история не может совпадать с
историей жизнедеятельности ученых. Ученые, исследователи появились раньше. Своим трудом
они готовили рождение науки, которое не следует отождествлять с отдельными достижениями
первых ученых, какими бы впечатляющими последние не были.
Что же касается вопроса: кто именно были первыми учеными, то здесь ответ не столь
очевиден и однозначен. Греция оказалась в нужном месте в нужное время. Она располагалась
на перекрестке продвижения двух древнейших и плодоносных культур — восточной и южной.
Сами греки также имели достойную культурную историю.
В определенной мере грекам повезло, и они сполна использовали свой исторический фарт.
Тот же Пифагор ездил учиться у египетских жрецов, провел не один десяток лет в плену на
Ближнем Востоке, где по максимуму сумел обогатить свои познания. Именно по возвращению
из плена он создал знаменитую школу философов — математиков-музыкантов.
На Востоке и в Северной Африке больше ценили знания (идеи). Имена часто терялись в
истории знаний и забывались. Греция же была родиной европейской демократии. В Греции
цена личности, ее имени и свободы творчества была очень высока.
Авторитет личности в Греции, Риме приумножался «авторитетом» полученных ею знаний.
Знания жестко фиксировались за личностью. Вполне возможно, что вклад в становление науки,
приписываемый грекам, был действительно их, и только их заслугой. Однако диффузия знаний
в мировом потоке культурного взаимообмена дает основания для известного скепсиса.
Достаточно ли обоснован вывод о начале развития науки в античной Греции? Думаем, что нет.
Науки как таковой греки не создали и создать не могли. Подобное историческое действие
общечеловеческого масштаба не по силам одному народу и не делается враз. В античной
Греции заложили фундамент под строительство науки или, выражаясь философским языком,
создали возможность ее возникновения в исторической перспективе.
Наука не способна существовать в форме локальных научных знаний. Научная теория не
создается только воображением и логикой. Наука требует специальной методологии, которой у
греков — и не только у них — в то время не было и, по-видимому, быть не могло.
Человеческие потребности и возможности не сделали еще науку социально актуальной. Время
науки было впереди.
Ближе всего к истине находится версия, относящая возникновение науки к Новому времени,
то есть к XVII – XIX векам. Чем особенно привлекает к себе Новое время и, в первую очередь,
его начало — вторая половина XVII – XVIII век? Разработкой основ научной методологии, в
которой обстоятельно поучаствовали и ученые, и философы, причем в большинстве случаев (И.
Ньютон, Р. Декарт, Дж. Локк, Т. Гоббс, Г. Лейбниц, М.В. Ломоносов, И. Кант) ученые и
философы представали в одном лице.
Несколько в стороне от собственно научных исследований стояли труды Ф. Бэкона, Б.
Спинозы и Д. Юма, однако их вклад в новый подход к методологии весьма существенен.
Новое время началось для науки с блестящего диалога эмпиризма (сенсуализма) и
рационализма. Ф. Бэкон предложил для получения научных результатов глубокую разработку
индуктивной методологии. Р. Декарт и Б. Спиноза полагали, что столбовая дорога развития науки
должна прокладываться через дедукцию.
Сторонники индукции убеждали: нет ничего такого в разуме, чего не было бы
первоначально в наших чувствах. Истоки истины они видели в данных органов чувств. Их
16. оппоненты-рацио-налисты отвечали: мы только смотрим глазами, но видим умом. К истине
ведет разум. Ключи от истины спрятаны в дедуктивном мышлении.
Удивительно, но если отбросить крайности в суждениях и ориентироваться на
технологическую составную размышлений о методе науки, то правыми окажутся обе стороны,
участвующие в дискуссии. Научная методология включает в себя методы и эмпирические, и
теоретические (дедуктивные).
Несмотря на свою односторонность и, следовательно, ограниченность, эмпиризм и
рационализм оказались первыми методологическими подходами, разработанными с учетом
особенностей научного познания мира. Именно в них рождающаяся наука нашла надежную
опору.
Сегодня разработка новых представлений о способах познания воспринимается несколько
упрощенно, как смена логических оснований. В новейшую историю сознание освободилось от
идеологического прессинга, и методологический прогресс можно рассматривать вне
идеологического контекста.
Реальности XVII века были иными. Нашим предкам приходилось думать не только о новом
методологическом подходе, но и о необходимости отвоевать ему позиции в жестких условиях
идеологической конфронтации.
Достижения научного познания многим были не по душе. В них видели опасность для
существующего уклада культуры, в котором по-прежнему верховодили схоластика и мистика, а
правила церковь, следившая за чистотой веры. Ф. Бэкон, Р. Декарт, Б. Спиноза, расчищавшие
путь науке, отличались и незаурядным интеллектом и мужеством первопроходцев.
Схоластика (sholasticos — ученый) и мистика (misticos — таинственный) — «визитные
карточки» средневековой духовной культуры — являлись одновременно и теорией, и
методологией.
Кредом мистики полагают высказывание Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно» (Credo, guia
absurdum). Концентрированным выражением схоластики считается суждение Ансельма
Кентерберийского: «Верую, чтобы понимать» (Credo, ut intelligam).
Схоластика и мистика родом из религии и оставались в пределах религиозного
миропонимания, что однако не мешало схоластикам и мистикам иметь собственные суждения
относительно религиозных канонов. Их отношения с Церковью складывались достаточно
напряженно.
Принципиальное различие мистики и схоластики заключалось в следующем: мистики,
сознавая противоречивость основополагающих утверждений христианства, объявили их
недоступными разуму и предлагали разум направить на познание мира человека, в то время как
божественное творчество должно постигаться через веру и созерцание. Деятельность разума
мистики также стремились мистифицировать. Они представляли природу тайной и «думали
подойти к природе через особого рода откровение, через мистическое тайное учение»1
, —
писал В. Вин-дельбанд. И заключал, что сначала познание природы приняло фантастическое
направление во многом благодаря мистицизму.
Схоласты, напротив, стремились найти рациональное объяснение противоречиям
Священного писания. Они активно работали с логикой, опираясь на наследство классиков
древнегреческой философии Аристотеля и Платона, авторитет великих предшественников.
Так же, как и мистика, схоластика уводила разум в сторону от реальных отношений мира.
Отвлеченный характер схоластических дискуссий, нормативная ориентация на мнение
авторитетов не способствовали развитию научных знаний.
Малопродуктивность схоластических размышлений о мире была понятна и самим
схоластам. Наиболее продвинутые из них — У. Оккам, Д. Скот и Р. Бэкон — разработали
теорию «двойственности истины». Физическую реальность — природу — человек должен
стремиться познать разумом и чувствами независимо от религиозных наставлений. Научное и
1
Виндельбанд В. История новой философии: в 2 т. Т. 1: От Возрождения до Просвещения. М.: Терра-
Книжный клуб: Канон-пресс Ц, 2000. С. 54.
17. философское познание обладают необходимой свободой. Надо отбросить при объяснении
фактов жизни все фантастическое и сверхъестественное. Все природное разуму познать
посильно. И поэтому следует отсечь как бритвой (отсюда выражение «бритва Оккама») все, что
препятствует подобному познанию.
Критика схоластики поздними схоластами не вышла за границы схоластического учения,
однако сильно подорвала его методологическую сущность. У. Оккам, Д. Скот, Р. Бэкон
противопоставили разум вере, создав тем самым реальную предпосылку формирования новой
методологии.
Констатируя, что методологические представления Средних веков не могли быть
фундаментом строительства науки, необходимо обратить внимание на недопустимость
односторонности в оценке схоластики и мистики. Средневековая схоластика заметно
продвинула наши логические знания, подняла авторитет логического анализа. Это не могло не
сказаться в истории становления математики, механики.
Ряд специалистов, в том числе и В. Виндельбанд, убеждены, что мистика пробудила
естественнонаучное познание. Как бы не отличалось новое от старого, оно есть его
продолжение и развитие. Наша задача не столько противопоставлять, сколько искать логику
превращения, чтобы получить доступ к знанию механизма приращения знаний.
Предшественники Ф. Бэкона и Р. Декарта знали о двух основных путях движения знаний.
Индукция и особенно дедукция были известны давно. Ими пользовались философы и ученые
Возрождения. Каков же тогда вклад в развитие индукции и дедукции Ф. Бэкона и Р. Декарта?
Ф. Бэкон и Р. Декарт, прежде всего, адаптировали индукцию и дедукцию к особенностям
научного познания. Из направлений получения знаний индукция и дедукция превратились в
методы научного познания. Были четко сформулированы принципы, правила, ограничения
построения и использования индуктивного и дедуктивного мышления.
Индукция и дедукция надстроились за счет понимания специфики научной истины, анализа
ее критериев и рекомендаций относительно характерных заблуждений, подстерегающих на
пути к истинному знанию.
В итоге окончательно распался союз знаний и веры, который исповедовали мистики и
схоласты. Знания о природе предстали не как приложение к вере, а в качестве альтернативы вере.
Действительную свободу от веры знания обрели в эмпиризме Ф. Бэкона и рационализме Р.
Декарта. Наука получила собственную методологию, что и обусловило интенсификацию ее
формирования.
В пользу версии о возникновении науки в Новое время свидетельствуют: во-первых,
накопление необходимой «критической» массы научного материала (открытий, локальных
теорий, гипотез), без чего невозможно последовательно конструировать научную картину мира.
Во-вторых, разработка специфической научной методологии. В-третьих, социальная
актуализация научного понимания мира, связанная с развитием промышленного производства,
рыночных отношений и демократии современного типа.
Кроме трех рассмотренных концепций времени возникновения науки, существуют еще
несколько, одна из которых связывает рождение науки с ХХ столетием, другая, совсем
экстравагантная — ее сторонники полагают, что наука еще не вышла из фазы становления и
когда это случится — неизвестно1
.
Привязывать возникновение науки к современной истории располагают революционные
перемены в научных знаниях, произошедшие в конце XIX — начале ХХ веков. По существу
сложилась новая физическая картина мира. Но как бы значительны не были открытия физиков
и математиков на рубеже веков и в последующие годы, они не науку создали, а вывели уже
возникшую науку на новый горизонт знаний. Фундаментальные законы остались
незыблемыми, что только подтверждает тезис о существовании науки до новейших ее
достижений.
1
В литературе встречаются и такие версии: вести отсчет науки с позднего средневековья либо с начала
XIX века.
