ФФ special

1. 1. Современная мифология как область знания
Современная мифология - это те предания (мифы) которые воспринимаются как истина
и принимаются на веру. Миф при этом не мыслится как миф, а принимается его адептом
за правду. Собственно мифом он становится, когда вера в него пропадает. В этом
заключается основная трудность в изучении современной мифологии. Кроме того,
современная мифология изменчива, «жизненный цикл» многих современных мифов
может быть очень коротким. Стать мифом может всё: история, литература, наука, очень
трудно классифицировать «всё». Отдельно выделяется группа мифов массового сознания-
мифы, существующие в объединённом сознании множества людей. Например, среди
современных мифов массового сознания выделяют мифы для власти и мифы для масс,
которые создаются властью. Часто говорят о мифах, об искусстве и мифах искусства,
выделяют мифы о политике и мифы политики, т. е. мифы о какой либо сфере
человеческой деятельности и те мифы которые бытуют внутри неё.
А.Л. Топорков говорит, о том, что современные мифы в отличие от мифов тоталитарной
системы охватывают не всё общество в целом, а отдельные группы населения, и на основе
этого выделяет 4 вида мифов:
1. Мифы политической и общественной жизни, которые создаются политиками, партиями
и СМИ.
2. Религиозные и этнические мифы, связанные с самоидентификацией этноса или
верующих.
3. Мифы, связанные с «внерелигиозными верованиями» (о пришельцах, например)
4. Мифы массовой культуры, в центре, которых стоит миф об Америке.
Кроме того, формируется новый миф- миф о прошлом русского народа (например,
верность людей православию, даже в период советской власти). Топорков оговаривает
существование половозрастных, территориальных мифов. Можно ли выделять отдельно
мифы политической жизни и религиозные и этнические мифы? Мифология, порождённая
тоталитарными режимами, отличалась своей компактностью, была легко обозримой,
замкнутой и простой для понимания. В условиях тоталитарного государства мифология
стремилась не просто подменить реальность, но и уничтожить её вообще. Миф в таком
случае пронизывал всю жизнь общества. Он сильно напоминает библейский, где «миф о
православном царстве возрождается в мифе о первом социалистическом государстве».
Как и всякая мифология советская имела свой пантеон, некрополь, и историю, которая
подменяется мифологическим повествованием, когда, например мифы изображают не
конкретные случаи, произошедшие в прошлом, а те события, которые сохраняют свою
значимость для настоящего (день Великой Октябрьской Революции, например). Важным
для времени являлось переименование, которое мыслилось как передача объекту новых
свойств (Стоит вспомнить, с чего началась перестройка, возвращение старых
«исторических» названий должно было вернуть дореволюционное время).
Мифология современности отличается аморфностью, неустойчивостью, распылённостью,
полицентричностью, как уже отмечалось, не охватывает общество в целом, а только
отдельные группы. Существуют мифы кратковременные и основанные на традициях,
бытующие из поколения в поколение. Есть те, которые имеют национальные корни,
существуют такие мифы, которые появляются с приходом западной культуры. То есть,
иными словами в отличие от предыдущей эпохи, сегодня нельзя говорить о единой

2. системе мифов, мифологии, современные мифы не имеют системы, стоит говорить о
различных мифологиях.
Если исходить из объекта современного мифа, то есть на кого направлена современная
мифология, то можно делить мифы по:
- полу;
- возрасту;
- этническому;
- религиозному.
По предмету мифологизации можно выделить: политические, этнические,
территориальные, социальные мифы - то есть по сути дела те же самые. Различие будет
заключаться в том, что по предмету мифологизации- группы мифов определяются по тому
из чего появляется миф : Миф о Санкт - Петербурге (территориальные), миф о новых
русских (социальные), миф о заговоре в верхних эшелонах власти (политические) и т. п. А
если делить мифы по объектам, на которые направлена мифология то нужно исходить из
вопроса на кого направлена мифология, то есть не об этносе (например о евреях), а для
этноса (например для немцев в период фашистской идеологии).
2. Сущность современных мифов
Наш век гордится своим рационализмом, но и у него есть свои мифы. Таковыми служат
мнения и убеждения, разделяемые людьми, но не обязательно сознаваемые ими.
Некоторые из них устарели так же, как и неолитическая иллюзия. Назовем их для
примера.
Порядок через иерархию. Порядок достижим только через правила и законы, а также
через их неукоснительное исполнение, для чего необходима цепочка команд, которую все
осознают и которой все подчиняются. Небольшое число людей (в основном это
мужчины), стоящих на самой вершине, вырабатывают эти правила, принимают законы и
отдают приказы, дабы обеспечить соответствие с законами. Все остальные должны
подчиняться правилам и занимают свое место в рамках установленного социального и
политического порядка.
Идеология Вестфалии. Формально конституционная нация -государство является
единственной политической реальностью; это единственная сущность, обладающая
подлинным суверенитетом - в силу легальных конвенций, вступивших в силу по
Вестфальскому миру. Существующие внутри нации - государства группы и общины
являются ее составными частями и не обладают собственным суверенитетом. Пакты и
союзы, заключаемые в рамках, выходящих за пределы нации - государства, или на более
высоком уровне, даже если они заключаются правительствами государств,
рассматриваются как временные меры, носящие прагматический характер, и считаются
имеющими силу лишь до тех пор, пока они служат интересам заключивших их
правительств.
Разобщенность индивидов. В конечном счете, все мы - разобщенные индивиды, каждый
сам по себе, каждый живет сам по себе и преследует свои собственные интересы. То же
самое можно сказать и о наших странах: каждая страна также является отдельной

3. сущностью, определяемой своими границами, и может полагаться только на себя - свой
народ и своих лидеров.
Обратимость текущих проблем. Наши проблемы носят временный характер; они всего
лишь промежуточный эпизод, вызванный возмущениями, после чего все возвратится в
норму. Нам необходимо лишь справиться с временными трудностями, используя
проверенные и испытанные методы решения проблем, а если потребуется, то и методы
преодоления кризисов. Деловая активность в необычной ситуации родилась из деловой
активности в нормальной обстановке, и поэтому рано или поздно все придет в норму.
Подобные мнения и убеждения устарели и довольно быстро становятся опасными.
Иерархические структуры, возглавляемые лидерами-мужчинами, возможно, еще
действуют в армии, но перестают действовать даже в церкви, не говоря уже о деловой
сфере и обществе. Ведущие менеджеры уже по достоинству оценили преимущества
целенаправленных структур непосредственного подчинения и рабочих групп, но
большинство современных социальных и политических институтов действуют по
традиционной иерархической схеме. В результате они становятся трудноуправляемыми, а
их работа - ненужной и неэффективной.
Неприятие всего, кроме собственного государства-нации как средоточия преданности, -
ошибочная форма патриотизма. Она приводит к шовинизму и нетерпимости, опасно
подкрепляемыми торговыми соглашениями и политическими альянсами.
Точка зрения, согласно которой мы живем отдельно от социального мира и мира природы,
опасна тем, что направляет наши естественные импульсы на обеспечение наших
интересов в недальновидной борьбе среди все более отчаянных и неравных соперников.
Такая точка зрения приводит к безответственному (а в действительности ошибочному,
неправильному) использованию окружающей среды.
Никакой опыт преодоления проблем и кризисов не может изменить подобного мнения,
если мы будем пребывать в убеждении, что проблемы, с которыми нам приходится
сталкиваться, - не более чем временные возмущения нашего не изменяющегося, а
возможно, и не поддающегося никаким изменениям, статус кво.
В основе этих современных мифов лежит ряд ошибочных предпосылок. Среди них можно
выделить следующие.
1. Закон джунглей. Жизнь есть борьба за выживание. Будь агрессивным или погибнешь.
2. Права она или нет, но это моя страна. Международное окружение - те же джунгли. Мы
должны быть сильными, чтобы защитить свои национальные интересы, сильнее любого
противника.
3. Прилив поднимает все лодки. Если мы как нация растем и процветаем, то выгоду от
этого получают все наши граждане, в том числе и беднейшие из них.
4. Теория просачивания. Еще одна "водная" метафора. Согласно ей, благосостояние
"просачивается" от богатых к бедным, как в национальном, так и в интернациональном
масштабе. Чем больше богатств сосредоточено на вершине - у богатых стран, тем мощнее
та струйка, которая просачивается и достигает дна - бедных стран.

4. 5. Невидимая рука. Сформулированная Адамом Смитом, эта метафора утверждает, что
индивидуальные и социальные интересы автоматически гармонизируются. Если я делаю
хорошо для себя, то я тем самым делаю хорошо и для всего общества в целом.
6. Саморегулирующаяся экономика. Обоснование для веры в невидимую руку. Согласно
этой посылке, если мы обеспечиваем идеальную конкуренцию в рыночной системе, то
прибыль будет надлежащим образом распределена этой системой без нашего дальнейшего
вмешательства.
7. Культ эффективности. Необходимо требовать максимальной отдачи от каждого
человека, каждой машины и каждой организации. То же, что производится, служит оно на
пользу или нет, не должно быть основным предметом забот.
8. Технологический императив. Все, что может быть сделано, должно быть сделано. Если
что-то может быть сделано или выполнено, то оно может быть продано, а если оно
продано, то это хорошо для нас и для экономики.
9. Экономический рационализм. Ценность всего, в том числе и человека, может быть
выражена в денежном исчислении. Каждый жаждет разбогатеть, а остальное - пустые
разговоры или притворство.
10. Будущее - не наша забота. Почему мы должны заботиться о благосостоянии будущего
поколения? Ведь мы должны заботиться сами о себе, так почему бы следующему
поколению не сделать то же самое?
Исходя из выше изложенного, создается впечатление, что современный человек ведет
борьбу за выживание в джунглях, готов идти и сражаться за свою страну, потому что она
должна выжить в мировых джунглях, использует других для достижения собственной
выгоды, доверяет невидимым силам исправлять неверное, превращая его в верное,
преклоняется перед эффективностью, готов производить, продавать и потреблять что
угодно, с полным пренебрежением относится ко всему, что не имеет денежного
эквивалента и не имеет продажной цены, любит своих детей, но проявляет полное
безразличие к условиям, которые их поколение унаследует от ныне живущих. Странный
это рационализм, и следовать ему более не стоит.
Вера в действенность закона джунглей поощряет конкуренцию, при которой в ход идут
зубы и когти, и упускает из виду преимущества сотрудничества - жизненно важного
фактора во взаимосвязанном мире.
Шовинистическое утверждение "Права она или нет, но это моя страна" порождает
несказанный хаос и в национальном, и в интернациональном масштабе, призывая людей
идти и сражаться за принципы, от которых их страна впоследствии отказывается,
поддерживать ценности и взгляды на мир небольшой группки политических лидеров,
игнорировать растущие культурные, социальные и экономические связи, возникающие
между народами в различных частях света.
Следование догмам "поднимающегося прилива" и "невидимой руки" порождает
эгоистическое поведение в успокоительном, но лишенном каких-либо оснований
убеждении, что такое поведение способствует и благу других.
Вера в полностью саморегулирующийся рынок игнорирует тот факт, что рыночные
механизмы хорошо функционируют только на ровной игровой площадке; но стоит

5. площадке накрениться, как игроки на более высокой части поля искажают операции. Они
доминируют на рынке и вытесняют менее мощных игроков на периферию.
Эффективность безотносительно к тому, что производится и кому это выгодно, приводит
к поощрению искусственных потребностей и пренебрежению подлинными потребностями
человека и поляризации общества на привилегированную и бесправную части.
Технологический императив становится опасным, когда кривые экономического роста
выходят на плато, рынок насыщается товарами, окружающая среда достигает пределов,
при которых она может поглощать загрязнения, а энергетические и материальные ресурсы
становятся скудными и дорогими. Следование технологическому императиву приводит к
избыточному производству товаров, которые люди только считают нужными. Некоторые
из таких товаров люди действительно потребляют себе на погибель: эти товары
бесполезны, наносят вред здоровью, загрязняют окружающую среду, отвратительны и
способствуют возникновению стресса.
Наивное сведение всего и вся к экономической ценности может показаться рациональным
в эпоху, когда гигантский взлет экономики вскружил головы и отодвинул на задний план
все остальное, но представляется неоправданно смелым преувеличением в эпоху, когда
люди переоткрывают социальные и духовные ценности и делают выбор в пользу
естественных продуктов питания, сохранения благоприятной окружающей среды и
простого и естественного образа жизни.
Жизнь без сознательного планирования (хотя отсутствие планирования могло вполне
оправдать себя в период быстрого роста, когда все складывалось само собой) - неразумная
стратегия в период, когда нам всем предстоит сделать критический выбор, имеющий
глубокие и, возможно, необратимые последствия для будущего поколения.
Мы переросли те условия, в которых наши предки жили на протяжении миллионов лет.
Более того, мы переросли даже те условия, в которых наши отцы и деды жили на
протяжении большей части прошлого столетия. И, несмотря на это, мы все еще пребываем
в неолитической иллюзии о бесконечной и неисчерпаемой окружающей среды, а также в
современных мифах, толкующих о рационализме и справедливости безоглядного
следования индивидуальным, институциональным и национальным эгоистическим
интересам.
3. Задачи и функции, современных социально - политических мифов
Мифологические и религиозные мотивы присутствовали в социальных процессах с
древнейших времен. Их рациональное осмысление особенно активно началось в XIX -
начале ХХ века, когда расшифровать религиозный миф пытались через анализ интересов
проповедующих его групп, мифологии диких племен, закономерности психических
процессов. Демифологизация предания укладывалась в концепцию естественнонаучного
механицизма, в рамках которого происходили основные сдвиги в материальной культуре
человечества. Между тем, духовная культура, отброшенная в процессе расцерковления
западной цивилизации и вестернизации остального мира, все больше дает о себе знать и
требует возврата к глубинным основаниям всех социальных процессов - к
ремифологизации современного социального опыта.
Именно в несоответствии этой задаче политических “верхов” кроются причины
управленческого бессилия государственной машины России, которая, казалось бы,
обладает всем необходимым для того, чтобы обеспечить стране благополучие, а

6. государственным деятелям - славу отцов нации. Именно здесь кроются истоки и того
паралича, который наступает перед лицом надвигающихся глобальных кризисов,
грозящих уничтожением всему человечеству.
Макс Вебер показал, что последовательная рационализация этических норм -
рациональное истолкование догмата в целях обеспечения его логической
непротиворечивости и применимости в целях религиозной пропаганды - приводит к
“расколдованию” мира, к полному разрушению той картины мира, в рамках которой
указанные этические нормы имели смысл. Таким образом вскрыто основное содержание
мировоззренческого кризиса, который в значительной степени и в крайне острых формах
затронул и Россию.
Рациональное познание политических явлений требует демифологизации, а превращение
рациональных выводов в инструмент политики - обратного процесса, ремифологизации.
Без мифологии не может жить никакой политический проект. Но только концептуальная
глубина мифа обеспечивает его благотворное влияние на общество. Из выяснения
причины мировоззренческого кризиса возникает и проблема его разрешения,
единственным средством которого должно стать новое “заколодование” мира. Оно может
обеспечиваться либо возвратным процессом - восстановлением роли Традиции и
воцерковлением общества, либо путем создания квазирелигиозных новаций, которые по
отношению к Традиции выступают как контр-миф. В последнем случае очередное
рационализующее “расколдование” все равно оказывается новым “заколдованием” мира
через очищение Традиции от светских суеверий.
Политический процесс выражается в социальном действии, которое само по себе является
символически опосредованным явлением. С этим связано существование духовно-
нравственного измерения политики, в котором понимание между субъектами
политического процесса достигается через обмен культурными кодами. Отчасти механизм
обмена наследует социальную роль религии, ослабленную в современном обществе и
замещенную ролью “светских религий” (политических мифов). Раздробленность и
измельченность мифотворческого потока, предъявляемого обществу средствами массовой
информации, обуславливает превращение его в обман - лже-миф, проявляемый в
конечном итоге несоответствием архетипу и разрушающий политических значимые
коллективные представления. Позитивная сторона политического мифа может
проявляться лишь в его связи с культурной и религиозной традицией.
Политический миф, замещающий в современно обществе архаический миф, выступает в
качестве механизма духовно-нравственного измерения политики. Вызывая
эмоциональные переживания, мотивирующие политическое поведение, миф, тем не
менее, опирается на рационально утверждаемый смысловой стержень,
приспосабливающий миф к политическим технологиям. Архетип, спроецированный в
сферу самоорганизации общества или народа, порождает мифы народной воли, мифы о
власти (о добром царе-герое, царе-мученике, о подмене царя, о “сильной руке” и др.),
мифы идентификации (присоединения, перехода, пограничья, провинциальности и др.) и
протосюжеты доминирования-подчинения, соперник-соперник, охотник-жертва,
повелитель-слуга, хранитель-расхититель.
Политический миф характеризуется определенным набором компонентов: картиной мира
в виде мифологизированной концепции социальной Истины (основаниями
справедливости), точкой во времени, связанной с истоком национальной истории и
культуры, моментом их высшего прославления или тяжелого увечья (аналог
инициатического переживания в мистическом ритуале - избранная слава или травма),

7. образом будущего (понятым как возвращение к истокам Золотого Века) и глубокой
оппозицией “мы-они” (аналог мифической оппозиции Добра и Зла). Политический миф
постоянно находится в состоянии достраивания: от идентификации по общему
переживанию, через некое пограничное психологическое состояние, к символизации и
ритуализации -- оперированию, комбинированию символами. В зрелой стадии миф
порождает мифоритуальные сообщества, но потом переходит в стадию унификации и
вырождения и погибает, утратив мобилизующую силу.
Мифология привилегированных слоев общества серьезным образом отличалась от
мифологии управляемых слоев. В современном обществе также можно выделить четыре
мифологически обособленных социально-профессиональные “сословия”,
соответствующие архаическим сообществам, но имеющие сложную внутреннюю
структуру и собственные формы политической мифологии. Свою собственную
мифологию имеет политический лидер, который должен предъявлять обществу
архетипический прототип, для чего ему приходится ритуально “умереть” в прошлой
жизни и “воскреснуть” в своем мифическом образе, сохранив при этом присущую
политику рациональность и удержав в сознании концепцию бытия, становящуюся
стержнем социального мифа.
В пространстве политических ориентаций выделяются три разнонаправленных вектора -
либерализм, консерватизм и социализм - которые образуют континуум разнообразных
промежуточных мифо-политических форм сознания. Трем типам мифологической
концепции времени соответствуют три типа политических ориентаций: 1) элитистская
ориентация на мистический опыт прошлого и традицию; 2) народовольческая ориентация
на настоящее; 3) охлократическая ориентация на будущее. Абсолютная мифология в
политической проекции дает мифологию консерватизма, для которого обособление и
противоборство политических мифов социализма и либерализма есть ложное обособление
и ложное же противостояние. Вместе с тем, из “тела” этих мифов может быть
синтезировано нечто, что в них самих искажено и испорчено, а в консервативном мифе
будет выправлено и восстановлено.
Духовно-нравственное измерение политики связано с восприятием участниками
политического процесса институциональных и нормативных трансформаций,
выраженных в динамике символов, которые становятся для тех или иных групп
священными и отражая становление определенной социальной связи. При этом миф
является символьной записью социального действия, отличаясь этим от идеологии.
Мифосоздатель рефлексирует по поводу символов и их мобилизующей силы, идеолог - по
поводу политической доктрины. Политическая технология может предусматривать
независимое использование идеологии и мифологии. Процесс приобретения веса в
политической системе в большей степени зависит от “тиражности” того или иного
символа и его способности вызывать эмоциональные, духовные состояния, значимые для
политического выбора, а также от “игры символов” в политическом мифе, которая может
резонансным образом усиливать воздействие на политическое поведение масс. Наиболее
значимой эта связь политического процесса с идеологией может быть только в
национальной идеологии, где народные архетипы сочетаются с определенной социальной
доктриной, рационально выстроенной национальной элитой; когда доктрина
исчерпывающе выражена в символах политического мифа. В целом же политический миф
рождается в противоречивом синтезе рационального и иррационального, осознанных
интересов стратегических элит и бессознательных устремлений массы.
Смысловое содержание контр-мифа опирается на ложную идентичность (угасшую как
социально значимое явление) и нацелено на разрушение другого мифа. В современной

8. политике контр-миф наиболее явно проявляется в оппозиции либерального мифа любым
проявлениям Традиции, в “законах жанра” и богоборческих мотивах политической
публицистики, в квази-религиозных интерпретациях фрейдизма, в этнических контр-
мифах малых народов, направленных против общенационального мифа. Противником
традиционной формы государственно-церковных отношений в современном мире
становится превращенная форма ветхозаветной родовой религии - протестантизм,
протестантская этика, выродившаяся в “этику” массового потребления и двойных
стандартов, в “этику” измены под предлогом защиты свободы.
Заключение
В современном состоянии социально-политический миф соответствует национальной
идеологии, которая является политическим воплощением национальной мифологии и
выражается в концепции исторического времени (пути нации от сверхъестественного
рождения до настоящего времени), футуристического предвкушения грядущей
национальной истории (утопическая картина будущего идеального государства и
эсхатологические прозрения), идеальной структуре пространства (“священная земля”,
данная нации свыше и зримо обозначающая образ Отечества) и сверхчеловека,
осуществляющего национальной идеал. Политическая составляющая мифа нации - это
охранительные, консервативные идеи: удержать территорию, восстановить
демографический потенциал, сохранить культуру, вернуть себе позиции в мировой
цивилизации.
Политические мифы присутствуют в политическом процессе современной России,
приобретая все большее значение. Они проявляются в ритуалах местного регионального и
общегосударственного уровня, государственных праздниках, использовании
мобилизующей символики политическими партиями, технологиях политической
конкуренции. В деградированной форме политические мифы сводятся к безответственной
политической рекламе и “черным” технологиям в политике. Вместе с тем, концептуально
оформленный политический миф может стать одной из технологий эффективного
управления обществом, обеспечения его консолидации и противодействия разрушению
мировоззренческих основ существования России.
Список литературы
1.Эрвин Ласло http://www.npupoda.ru/modules/myarticles/ article.php?storyid=42
2. В. В. Селиванов Лекции по истории первобытной культуры. 1999
3. А.Л. Топорков Мифы и мифология XX века: традиции и восприятие
www.ruthenia.ru/folklore/toporkov1.htm.- см. 01.09.2005
4. Топорков А.Мифы и мифология в современной России (версия для печати (9536)//
http://magazines.russ.ru/nz/1999/6/topork.html.- см. 06.05.2004
5. Савельев А.: Политическая мифология (2003): savelev.ru/book/?ch=367
СОЦИАЛЬНЫЙ МИФ КАК СПОСОБ КОНСТРУИРОВАНИЯ
РЕАЛЬНОСТИ
Авторы Л.Н. Воеводина

9. Вестник Московского государственного
Журнал
университета культуры и искусств
Московский государственный университет культуры
Издательство
и искусств
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО
ГОСУДАРСТВЕННОГО
УНИВЕРСИТЕТА КУЛЬТУРЫ
И ИСКУССТВ
Московский государственный
Издательство университет культуры и
искусств
Год Номер
2006 Том 1
выпуска выпуска
Теория социальных мифов Жоржа Сореля
Социальную философию Жоржа Сореля вполне заслуженно считают одной из наиболее
ярких и экзотичных доктрин, интересной тем, что, сформировавшись еще в рамках
мировоззренческой традиции Нового времени, предвосхитила своим появлением
эпистемологический кризис модернизма начала ХХ века. Мировоззрение Нового времени
основывалось на методологии "реалистического" восприятия мира и бытия, на
предположении, что эволюция человека и человеческих сообществ должна опираться на
способности рассудка, на накопленные знания, а не на догматы традиции, мифы или
мистическое прозрение. "Совокупность нашей умственной эволюции, — писал О. Конт,
— отныне не допускает другого возможного исхода, как создать<…> истинно
нормальный строй человеческого разума, сообщая положительному мышлению еще
недостающие ему полноту и реальность, дабы установить между философским гением и
всеобщим здравым смыслом гармонию, которая до сих пор не могла существовать в
достаточной мере" [13, с. 45]. Просветительская идея избавления мысли от аффекта
диктовала трактовку внерационального компонента знания как примитивного и
изживаемого прогрессом наук и искусств, и основывалась на предположении, что
качественное изменение знания обернется соответствующим и столь же значительным
изменением всей системы человеческих действий и поведения. "Так как воздействие
человечества на внешний мир зависит преимущественно от способностей действующего,
то улучшение последних должно составлять наш главный ресурс. И так как, с другой
стороны, человеческие личные или коллективные явления наиболее способны
видоизменяться, то именно относительно их наше разумное вмешательство наиболее
возможно в наиболее широких размерах" [13, с. 54].
Размышления Жоржа Сореля об эволюции человека и о природе социального пожалуй
впервые привнесли в интеллектуальный дискурс Просвещения идею социального мифа
как фактора общественной организации и изменения человеческих сообществ.
Разрабатывая эту тему, Сорель показывает, что просвещенческое разведение разума и
мифа, возвеличивающее первое, и уничижающее второе, не вполне корректно. Это так
хотя бы потому, что мифы обладают существенно б о льшим потенциалом социальной
мобилизации, способностью управлять и конструировать социальную реальность. Сорелю

10. кажется неоспоримым тот факт, что черты социального в значительной мере
определяются иррациональными движениями души, мистифицированными
представлениями о справедливом, нежели идеями рассудка, бесчувственными и строгими
аналитическими расчетами. При всей ординарности этой идеи (по меркам сегодняшнего
дня), ее появление именно в ту эпоху было аномальным, парадоксальным для
интеллектуальной традиции Нового времени, чьим основанием была "религия Разума".
Если говорить в целом, в представлениях Сореля миф неявно уподобляется хтоническому
действию в античной космологии: извержение вулкана есть лишь видимое проявление,
эпифеномен некоей сакральной активности, происходящей в недрах земли.
Преобладание чувства над разумом — характерная и необходимая черта любых ересей. В
периоды масштабных социальных сдвигов трансцендентная "посвященность", спонтанное
действие и чувство становились альтернативой интеллектуальным "трендам",
обращенным к идеям разумной упорядоченности и регулярности социальной жизни.
Вероятно, Сорель в некоторой степени предвосхитил критику Просвещения,
предпринятую представителями Франкфуртской школы. Побудительным мотивом самого
Сореля, по всей видимости, было отчетливое осознание опасности неизбежного
перерождения пролетариата (и других мобилизованных агентов) в том случае, если в его
жизненной перспективе будет присутствовать буржуазия в качестве объекта для
культурных, нормативных и ценностных референций 1 . Поэтому размышления Сореля в
значительной степени напоминают проповеди религиозного пророка, в которых
соединены мистическая экзальтация и героика раннебуржуазных революций.
Ж. Сорель (1847–1922) родился в Шербуре в довольно обеспеченной буржуазной семье.
После гимназии и колледжа он закончил Парижскую Политехническую школу —
единственное на тот момент высшее учебное заведение во Франции, в котором давалось,
во-первых, нерелигиозное, а во-вторых, систематичное научно-техническое образование 2
. Более 20 лет, с 1870 по 1892 год, Сорель работал инженером-строителем в Министерстве
мостов и дорог (прежде окончив специальную школу при этом департаменте), много
путешествовал по Франции, Корсике, три года работал в Алжире и был вполне лояльным
подданным — сперва Империи, а затем — Третьей Республики. В 1891 г. заслуги Сореля
— инженера, эффективность организации и тщательность исполнения работ были
отмечены орденом Почетного Легиона [4, р. 4]. Неожиданно для всех, на следующий,
1892 г. Сорель, респектабельный и вполне благополучный человек, консервативный по
своим политическим установкам, не дождавшись пенсионного возраста, уходит в
отставку. С этого момента заканчивается его профессиональная карьера инженера и
строителя, и начинается "интеллектуальная история" Сореля — одного из главных
теоретиков синдикализма.
Творчество Сореля совпало по времени с очень важным, переломным для европейского
капитализма периодом (конец 80-х годов XIX в. — начало 20-х годов ХХ в.): вторая
индустриальная революция, развитие монополизма в экономике и казавшееся
неизбежным изживание конкурентной экономики. С другой стороны, все отчетливее
становился политический кризис либерализма и демократии. Господствующие на тот
момент идеи и принципы социального устройства подвергались жестким атакам со
стороны адептов идеи коллективной воли и массового действия, в их социалистической
или же агрессивно-националистической разновидности. В 1892 году начинается глубокое
увлечение Сореля марксизмом. В 1893-1896 гг. Сорель сближается с французскими
марксистами и много пишет для марксистских журналов во Франции и Италии. В 1894 г.
он издает (недолго просуществовавший) журнал "Ere Nouvelle" а в 1895 г. — "Le Devenir
Social", и главной задачей этой работы, согласно Сорелю, было исследование марксизма
во всей его теоретической глубине. При этом сорелевское понимание марксизма

11. балансировало между позитивизмом и психологизмом. Наиболее важные его работы в
этот период касались изучения философских и метафизических предпосылок а также
ограниченности "научной" методологии применительно к постижению социальных
феноменов.
С 1897-го года Сорель отходит от ортодоксального марксизма, обращается к его критике и
попыткам ревизионизма. Он принимает сторону Эдуарда Бернштейна 3 , полагая, что тот
пытается вернуть в марксизм моральную целостность и чистоту, нарушенные влиянием
Карла Каутского на европейское социалистическое движение. В период с 1902 по 1908
годы Сорель вплотную занимается теорией синдикализма, развивает идею "автономии
социализма" и прорабатывает принципы предпринимательской активности
синдикалистских организаций, идущей вне и параллельно институтам государственного
управления 4 . Три последующие года (1909-1911) стали кризисными для Сореля, для его
теоретических исследований в области синдикалистских идей и идеи "автономии
социализма". Столкновения рабочих с полицией становились все более ожесточенными, и
после стачечного апогея в 1906-1908 гг. 5 синдикалистские союзы стали дрейфовать в
сторону реформизма и большей лояльности, что не могло устраивать Сореля [2, р. 143].
От теоретических размышлений относительно синдикализма и его идеологии Сорель
обращается к прагматизму — к изучению современной несоциалистической политики,
демонстрируя при этом некоторую непоследовательность в пристрастиях и взглядах. С
одной стороны, он развивает идею "всеобщей стачки", сознательно превращая ее в
мобилизационный миф 6 , с другой — он пишет льстиво-хвалебное письмо Ш. Моррасу,
стороннику идеи традиционной монархии, или же оплакивает слабеющий старый
республиканский правящий класс. Относительно этого периода и последующих десяти
лет (1911-1922) у биографов и исследователей нет единого мнения об идейных
приоритетах и пристрастиях Сореля, например, спорным остается вопрос о его отношении
к фашизму, к Муссолини, к революционному социализму. Сомнений не вызывают его
приверженность идеям Прудона и отрицание ортодоксального марксизма [2, р. 164]. Но в
целом, для Сореля — это период крушения иллюзий и глубоких разочарований. Он все
больше убеждается, что ни одна из социальных групп, существующих во Франции
накануне войны, не способна достичь успеха и обеспечить социальный прогресс.
Единственным "светлым пятном" стала для него революция в России, которая дала новый
эмоциональный импульс его синдикалистским упованиям и определила его симпатии к
делам коммунистов [4, р. 20]. Но, прежде всего, русская революция вновь вернула Сореля
к размышлениям об исключительной мобилизационной силе мифа, преобразующего в
действие ожидания и идеалы людей и отстоящего как от политических доктрин, так и от
политических реалий [4, р. 305].
Мировоззренческие основания доктрины Ж. Сореля
Ж. Сорель дважды в своей жизни обращался к ортодоксальному марксизму: в
1893-1896 гг. и в 1905-1908 гг., и всякий раз приходил к необходимости проверки и
проблематизации "научных" аспектов доктрины. Исследователи творчества Сореля
считают, что он всегда стоял ближе к П.Ж. Прудону, своему учителю, нежели к Марксу.
От Прудона Сорель перенял основные представления о свойствах и природе
рационального, что определило логику построения им наиболее значимых концепций:
размышления о социализме и демократии, концепция революции (условия, агенты и
революционная механика), концепция социальных мифов. Кроме того, Сорель уделял
много внимания экономической проблематике, и все упомянутые концепции тесно были
тесно связаны с его экономическими воззрениями [23].

12. По сравнению с рассуждениями современных ему социальных мыслителей, рассуждения
Сореля трудно назвать доктриной. Они не имеют не только целостного, но и
систематического вида. Сорель осознавал этот недостаток своих работ, но отказывался от
попыток что-либо изменить, полагая любую научную форму проявлением
интеллектуального насилия. Для него на разных полюсах оказываются две стратегии
интеллектуальной работы: создание "учения" и поиск новых идей. Стремясь избегать
традиционных для современного ему политического мышления интеллектуальных
приемов (например, экономический редукционизм или противопоставление рационализма
и волюнтаризма, индивидуальной и частной собственности и т. д.), Сорель приходит к
особому пониманию справедливости и наделяет эту категорию статусом
фундаментального принципа социальной жизни. Справедливость — это основной
социальный императив, требующий сохранять и гарантировать любому человеку
максимум творческой спонтанности и творческой успешности, вопреки причинно-
следственным экономическим и социально-политическим детерминантам. Любое
социальное учение оказывается уподобленным социальным структурам, поскольку
нарушает динамическое равновесие между спонтанностью и закономерностью, претендуя
на статус легитимного и, передового, вскрывающего истинные закономерности.
Влияние этой идеи прослеживается и в других мировоззренческих установках Сореля,
важных для понимания его социальной философии. Их можно сформулировать
следующим образом.
Первое. Человек имеет дело с двумя типами рациональности. Во-первых, это собственно
разум , инструмент, средство порождения идей и выражения свободного творческого
импульса. Во-вторых, это "естественная логика" или вещественная разумность ,
ограниченная и одновременно основанная на вещественной природе реальности. Человек
находится в центре диалектического взаимодействия этих оппозиций, и это означает, что
его жизнь и жизнь общества может быть сдвинута к полюсу свободного творчества, либо
к полюсу вещной детерминированности, либо к полюсу субъектности, либо к полюсу
объектной зависимости. Плюралистическое понимание рациональности, по Сорелю, не
позволяет рассматривать историю человеческих сообществ как жестко
детерминированную; социальные и витальные законы не аналогичны физическим и
астрономическим, в них невозможно точное предвидение будущего [22, c. 68]. Но это уже
другой постулат социальной философии Сореля.
Второе. Нельзя предвидеть хода истории: "пути, по которым следует человечество в
своем преобразовании разнообразны, сложны и запутаны,.. история никогда не следует
прямым путям, и она часто кажется лишенной здравого смысла" [21, c. 3]. Кроме того,
будущее невозможно также и построить на основе "обнаруженного" принципа
общественных преобразований, направляя и перестраивая жизнь в соответствии с ним.
Такие утопические попытки жонглируют доказательствами, закономерностями очень
похожими на науку; настоящее оправдывается гипотезами относительно будущего, а
прошлое интерпретируется сообразно настоящему. Но все доктрины несут в себе рабство:
заставить будущее быть именно таким, а не иным невозможно, и когда доктринеры
начнут воссоздавать общество согласно их теориям, такая попытка обернется лишь
диктатом, "порабощением жизни и человечества" [12, с. XVIII].
И третье. Что в интеллектуальном противостоянии с будущим человеку по силам? Мы не
можем знать будущего и не можем его построить . Но мы можем хотеть его.
Реальное будущее всегда оказывается не тем, каким оно представлялось до своего
наступления. Вместе с тем, само желание будущего оказывается мощным

13. побудительным механизмом, позволяющим будущему осуществиться, а человеку не быть
обреченным на воспроизводящееся, самодетерминированное настоящее 7 .
Таким образом, будущее оказывается "открытым". И главное, что может сделать человек
для реализации как принципа справедливости, так и своего индивидуального
предназначения — не воспринимать мир и социальные условия как заданность, а
стремиться творчески участвовать в созидании "будущего". Несмотря на абстрактность и
пафосность, это утверждение — не лозунг, а методологический принцип. Например,
Сорель говорит об одном из главных достижений капитализма: на смену
административной и принуждающей роли государства пришла идея собственности ,
носителем которой стала буржуазия — определенный слой людей, мобилизованных этой
идеей. Именно она обусловила прогресс капитализма, поскольку ставила конкретные
цели, определяла пути их достижения, развивала и усложняла производство и, самое
важное, — формировала психологию производителя у всех людей, включенных в
производственные отношения. Ее особенность состоит в том, что работник рассматривал
себя не в качестве "автомата, исполняющего заранее определенные движения, а как <…>
производителя, заинтересованного в полном успехе работы" [21, с. 44-45]. Внешняя
дисциплина (государственное принуждение) сменяется внутренней. Современных
рабочих, утверждает Сорель, отличает особое правосознание, сконцентрированное вокруг
труда и личного участия в производстве. Именно такая психология, основанная на
тесной связи человека и его работы, будет определять дальнейшее развитие экономики,
считал Сорель, и станет базой социалистического строя [21, с. 46, 82].
Теория социальных мифов
Как и все другие концептуальные построения Сореля, теория мифов не имеет
систематизированного вида, тем более что он сам писал, что вышел на эту проблематику
до некоторой степени спонтанно. С достаточной определенностью мы можем обозначить
три "входа" в эту тематику, представляющие собой три относительно самостоятельных
аспекта теории. Первый из них связан с противопоставлением идеологии и социальных
идеалов , утопии и социального мифа . Второй — с размышлениями об основной
проблеме социологии: можно ли вывести практическую программу из научных
положений . И третий — с размышлениями о роли интеллигенции как главного
идеолога социальных преобразований.
Миф и утопия, идеал и идеология. Миражи разного рода постоянно воздействуют на
человеческий разум, пишет Сорель. Особенно это проявляется в производстве, где самые
неожиданные фантазии оказываются стимулом к промышленному развитию [21,
с. 252-253]. В истории есть много примеров, когда идеи (в первую очередь это касается
религиозного духа) пробуждали активность людей, но в конечном итоге не находили
своего воплощения в реальности. Но оспаривать на этом основании их значение для
человечества представляется Сорелю бессмысленным. "С таким же основанием можно
было бы утверждать, что и настоящие последствия Французской революции совершенно
не походят на ту волшебную картину, которая рисовалась перед ослепленными очами ее
первых пророков, а без этой картины произошла ли бы сама революция?" [22, с. 56].
Создаваемые человеком построения могут производить большой эффект, придавая вид
реальности тем надеждам, которые воодушевляют людей на поступки в настоящий период
времени. Социализм, полагает Сорель, и является тем идеалом, который может
мобилизовать народные массы на классовую борьбу. Это именно идеал — совокупность
образов будущего, в максимальной степени отвечающих чаяниям людей и вызывающих
глубокие и интенсивные чувства. "Совсем неважно знать, какой из мелочей,

14. составляющих мифологическую концепцию, суждено осуществиться в ходе исторических
событий <...> На эти мифы надо смотреть как на средство воздействия на настоящее,.. для
нас важна вся совокупность мифологической концепции, отдельные ее части важны лишь
постольку, поскольку они позволяют рельефнее выступать заключающейся в ней идее
<...> Даже в том случае, если бы революционеры во всем ошибались, рисуя себе
фантастическую картину всеобщей забастовки, эта картина может быть фактом великой
силы во время подготовки к революции, если <...> включает в себя все стремления
социализма и выражает совокупность революционных идей с такой определенностью и
яркостью, каких нам не могли бы придать другие методы мышления" [22, с. 56-57].
Идеология, в отличие от идеала или мифологической концепции, сродни утопии,
поскольку обе претендуют на полное и системное описание мира и социального
устройства; они уделяют огромное внимание согласованности мелочей и частностей с
общими концептуальными положениями. Утопии и идеологии претендуют на
правильность представлений о будущем, поскольку в их основе, якобы, лежат открытые
принципы исторического прогресса: "Идеологические построения необходимы, но они
являются также и самыми частыми причинами наших заблуждений <…> Как это часто
случается, идеологические схемы были приняты <в многообразных теориях эволюции> за
исторические законы" [21, с. 257, 220]. Отличие хорошего мифа от плохой идеологии
заключено в том же, что отличает действие, основанное на сублимации влечения, от
действия, основанного на интересе. По Сорелю, это прагматика власти, которая не может
уживаться с мифами, образно-интуитивными сгустками, но всегда соседствует с
политизированной мистификацией. Идеология маскирует прагматические интересы
несбыточными миражами, имеющими вид реальности и чрезвычайно притягательными в
силу их утопичности. Социальный миф не имеет своей целью обоснование политической
власти или конверсию символического лидерства в политическое господство 8 .
Существенная разница между идеалом и идеологией обнаруживается в том, каким
образом они обеспечивают себе социальную поддержку. Идеология по природе своей
субъект–объектна, она направлена на воспитание или убеждение той или иной
социальной группы. Идеал же есть творчество духа, он укоренен в самой природе
пролетариата, поэтому нет необходимости убеждать отдельных индивидов в его прелести;
они впитывают доверие к нему, живя одной жизнью с подобными себе людьми. Люди
могут ошибаться в вопросах политики или экономики, но когда их мнение есть отражение
их собственных переживаний, жизненного опыта, когда они не стремятся переделать свои
представления в угоду классу, к которому они не принадлежат, тогда индивидуальность
их размышлений сливается с размышлениями других людей — социально близких. Такая
человеческая общность и общность взглядов "сообщает каждому <чувству> максимум
интенсивности" и обладает мощной побудительной силой [22, с. 57-58].
Понятие мифа у Сореля определено не вполне четко, иногда оно оказывается синонимом
социальному идеалу. Вероятно правильно все-таки разводить их (основания к этому
можно обнаружить в рассуждениях о социологии и принципах научности). Согласно
Мангейму, сорелевский "миф" близок к понятию "деривата" (производной) В. Парето, а в
понятии "идеала" видны резидуальные моменты [14, с. 118].
Самообман "позитивной социологии". Идеология, полагает Сорель, всегда стремится
придать себе вид научности. Это происходит либо в силу добросовестного заблуждения
относительно позитивного знания о законах социума, либо в силу намеренных и
расчетливых, как правило, своекорыстных стремлений. В любом случае, идеология всегда
выбирает те социальные и исторические концепции, которые ей удобны.

15. Позитивная социальная наука, согласно Сорелю, невозможна. Сложная, многообразная и,
зачастую, трудно наблюдаемая действительность "заменяется целым рядом типических
черт, поддающихся точному и ясному описанию, и эти типы рассматриваются как
существующие в действительности образцы, а не как простые проекции изучаемых тел"
[21, с. 256]. Поэтому научность является обманчивым призраком, и идеализм одних
берется на вооружение расчетливостью других [21, с. 253, 258-259]. Так создаются
утопии, и так выглядит их практическая жизнь. "Утопия — продукт интеллектуального
труда, он является делом теоретиков, которые путем наблюдения и обсуждения фактов
пытаются создать образец, с которым можно было бы сравнивать существующие
общества и оценивать хорошие и дурные стороны последних. Это совокупность
вымышленных учреждений, которые, однако, представляют <собой> достаточную
аналогию с существующими для того, чтобы юристы могли о них рассуждать…" 9 . "…
Ученые юридические и практические построения, проповедуемые в наше время
социологами, настроенными более или менее социалистически, являются лишь обманом
или ложным знанием" [21, с. 261].
Сорель сомневается в том, что из научных построений можно вывести программу
практических действий. Вместе с тем, народные идеалы обладают мощным
мобилизационным эффектом и представляют собой цель, ради достижения которой
народные массы готовы действовать. Поэтому "для социологии необходимо, чтобы она с
самого начала откровенно заняла субъективную позицию, чтобы она знала, что она хочет
делать, и чтобы она подчинила все свои исследования тем решениям, которые она
проповедует <…> Действительность должна рассматриваться в образах, которые
охватывают ее всю целиком и которые объединены в систему, соответствующую
поставленной цели" [21, с. 254, 257].
Таким образом, социализм в понимании Сореля ближе к искусству, чем к науке, а мифы
необходимы для того, чтобы точно изложить выводы социальной философии
соответственно тем идеалам, которыми живут люди. Другой возможности устроить
переход от принципов к действию Сорель не видит, и в этом заключена базовая
функция науки [21, с. 259-260]. "<Наука> совершает это двумя способами: во-первых,
посредством уничтожения всех тех идолов, которые способствуют пониманию истории
как определенного процесса; во-вторых, посредством внимательного изучения массовой
психики, особенно присущего ей инстинкта власти и его функционирования", —
резюмирует размышления Сореля К. Мангейм [14, с. 119]. Для мобилизации пролетариата
на борьбу необходимо ясно отдавать себе в этом отчет и осознанно использовать эту
механику при подготовке проекта Социальной Революции.
Доктринеры и революционеры. Отношение Сореля к участию интеллигенции в
революционной деятельности не столь однозначно, как это может показаться на первый
взгляд. Логика всех рассуждений должна приводить к полному отрицанию ее
интеллектуальной роли и, более того, к фаталистическому требованию самоустраниться
от доктринерской, организационной и мобилизующей деятельности по отношению к
пролетариату 10 . Мораль нельзя создать проповедью или идеологическими
предписаниями. "В недрах общества, в подполье развивается синдикалистское движение;
<...> У пролетариата нет рабских наклонностей демократии,.. мы имеем основание верить
в осуществление социализма, так как он представляет собой высший нравственный идеал,
какой когда-либо знало человечество" [22, с. 142]. Поэтому социалистический переворот
не допускает возврата к старому даже на уровне механизмов его осуществления и
принципов подготовки; революционный синдикализм всегда стоит на практике
забастовок, то есть на практике прямого действия .

16. Вместе с тем, размышления о социализме, о мифах и идеологии исподволь заставляют
Сореля признать необходимость участия профессиональных революционеров-
синдикалистов в классовой борьбе. Они должны способствовать формированию
общепролетарской революционности, "представить движение революционных масс таким
образом, чтобы оно произвело на возмущенные души пролетариев вдохновляющее
впечатление" [22, с. 54]. Возглавляющие движение интеллектуалы, руководствующиеся
сорелевской концепцией социальной науки, знают, что все политические и исторические
идеи — не более чем мифы. Сами же они свободны от их влияния, но, тем не менее,
"ценят их,.. поскольку они являются "дериватами", которые стимулируют энтузиазм,
приводят в движение чувства, иррациональные резидуальные пласты в человеке и одни
только ведут к политическим действиям" [14, с. 118] 11 .
Обозначившееся противоречие основывается на очевидных классовых предпочтениях
Сореля. Доктринеры, приверженцы "позитивной" социальной науки являются одним из
воплощений демократической культуры и буржуазного государства. Такие вожди хотят
шантажировать угрозой социального взрыва сложившуюся социальную иерархию, с тем
чтобы занять в ней выгодное для себя место: "Парламентские группы социалистов
продают консерваторам общественное спокойствие, подобно колдунам первобытных
племен, продающих рыбакам ветер" [22, с. 17]. Утописты же находятся в плену
собственных иллюзий, настолько не имеющих ничего общего с реальным историческим
развитием, что если дать им силу и возможности воплотить свои идеи, они "довели бы
мир до катастрофы и навязали бы ему новую тиранию" [22, с. 66].
Революционные синдикалисты, таким образом, поднимут пролетарские массы в том
случае, если, во-первых, уловят самые страстные желания людей и смогут оформить их
как систему мифов, выполняющую функцию практического целеполагания, и, во-вторых,
если верно оценят групповую готовность и сплотят сторонников определенной (точнее,
социалистической) идеи в практическом действовании — классовой борьбе, забастовке,
восстании. Тем не менее Сорель полагает, что вождями синдикалистам все-таки быть не
следует, они должны только помогать пролетариату освободиться из-под власти
буржуазных идей: "Наша деятельность может быть полезной, если только мы
ограничимся отрицанием буржуазной мысли и будем предостерегать пролетариат от
вторжения идей и нравов враждебного класса" 12 .
Теория мифа как инструмент создания мифов
Сорель негативно оценивал любые идеи и попытки воплотить какие бы то ни было
интеллектуальные доктрины в реальной жизни. Он обосновывал свое мнение законом
Маркса: "Размышление над формами социальной жизни, а, следовательно, и его научный
анализ, идет по пути, совершенно противоположному действительному движению" [15,
с. 114; 21, с. 257]. В рассуждениях Сореля революция предстает как масштабная
социальная катастрофа, нацеленная на освобождение творческого потенциала человека,
способная устранить все искусственные препятствия для социального прогресса.
Радикальный творческий порыв складывается из нескольких вещей. Во-первых, из воли
народа (по Сорелю это и есть — мобилизация), во-вторых, из насилия как единственной
формы взаимодействия со старым порядком, и, в-третьих, из духовного идеала, из идеи
Нового порядка. Революция рассматривается Сорелем как взрыв иррационального, всего
того, что не регламентируется и не сводимо к рациональным конструкциям.
Инструментом пробуждения бунтовского энтузиазма является миф. Миф — это
реализация надежд и воли через действие. Он не служит доктрине, так как все
доктрины — суть спекуляции, имеющие мало общего с интересами простых людей. Миф
— это посредник между действием и идеей.