2. • В.В.Набоков
• К Музе
• Я помню твой приход: растущий звон
волнение, неведомое миру.
• Луна сквозь ветки тронула балкон,
• и пала тень, похожая на лиру.
•
• Мне, юному, для неги плеч твоих
• казался ямб одеждой слишком грубой.
• Но был певуч неправильный мой стих
• и улыбался рифмой красногубой.
3. • Я счастлив был. Над гаснущим столом
• огонь дрожал, вылущивал огарок,
• и снилось мне: страница под стеклом
• Бессмертная, вся в молниях помарок.
•
• Теперь не то. Для утренней звезды
• не откажусь от утренней дремоты.
• Мне не под силу многие труды.
• особенно тщеславия заботы.
4. • Я опытен, я скуп и нетерпим.
• Натертый стих блистает чище меди.
• Мы изредка с тобою говорим
• через забор, как старые соседи.
•
• Да зрелось живописна, спору нет:
• лист виноградный, груша, пол-арбуза
• и – мастерства предел – прозрачный свет.
• Мне холодно. Ведь это осень, муза.
• 1929
5. • Рождение стихотворения – таинственный,
сокровенный процесс, проникнуть в суть
которого не дано стороннему наблюдателю.
Тем более бесценно свидетельство самого
поэта, который в стремлении отдать отчет
самому себе приоткрывает для читателя те
таинственные пути, какими шла поэтическая
строка в постижении мира, какими шло
вдохновение в поисках единственно
возможного слова о сущем.
6. • Возможно, главный художественный «нерв»
стихотворения В.В.Набокова «К Музе», главная
«чувствующая мысль» поэта – одушевляющая
все стихотворение линия противостояния
традиции и ее неповторимо-индивидуального
поэтического преломления. Вектор этот задан
самим заглавием – обращения «К Музе»
начиная с античной лирики были одной из
главных тем в стихотворениях, посвященных
проблеме самоощущения поэта, его
размышлениям о собственной судьбе и
высшем, истинном смысле творчества.
7. • Но образ музы для поэта ХХ века – это не
только античность, но и классическая
лирика «золотого» пушкинского века
поэзии, и сам Пушкин… В набоковском
мире эта традиция занимает очень важное
место – тем более, что сама поэтическая
мысль развертывается здесь вокруг мотива
становления юного поэта, начала
творческого пути:
8. • Я помню твой приход: растущий звон,
• Волнение, неведомое миру.
• Луна сквозь ветки тронула балкон
• И пала тень, похожая на лиру.
9. • Но уже начало поэтического движения таит
в себе элемент противоречия: слова,
словно «вырастающие» из классической
«пушкинской» элегической школы («луна»,
«ветки», «балкон», «лира», «неведомое
миру», «волнение») представляют не
только всеобщее, но и индивидуальный
поэтический опыт.
10. • «Растущий звон» – это и дальний отзвук
пушкинского «Пророка» («Моих ушей
коснулся он, // И их наполнил шум и
звон…»), и в то же время – прямая
фиксация рождения поэтического ритма из
звука, гула и гуда пока нерасчлененных
созвучий, о которой свидетельствуют
многие поэты…
11. • «Лира», как и муза, – один из самых
устойчивых поэтических символов, но
«тень, похожая на лиру» – впечатление
живое, индивидуальное, способное сделать
поэтический образ действительно новым, к
чему и стремится всякий истинный поэт:
рассказать о мире так, будто до него никто
и никогда его не видел.
12. • Дальнейшее развития лирического сюжета
стихотворения продолжает развертывать эту
параллель: с одной стороны, юный поэт в
развитие пушкинской и блоковской лирики
видит музу – возлюбленной; стих его кажется
«неправильным», ямб – «одеждой слишком
грубой» (здесь Набоков явно играет со своим
читателем – слишком изящен и классически
правилен пятистопный ямб его стихотворения,
чтобы быть столь непривлекательной
«одеждой»!)
13. • Однако живой творческий порыв,
«вырастая» из традиционного, открывает
новое и неожиданное. Прежде всего в
сфере эпитета – удивительная «красногубая
рифма», а затем – вырастающий из живого
ощущения вследствие причудливых
метонимических сближений «гаснущий
стол» (ибо «над» ним «огонь дрожал,
вылущивал огарок»).
14. • Так «неправильное», юное и пока не
уверенное творчество парадоксально
сближается со своим высшим и мечтанным
источником – сближается с «пушкинским», но
не в классической, идеальной гармонии, а в
живом процессе становления. Не случайно
своеобразной кульминацией и поворотной
точкой стихотворения становится завершение
третьей строфы:
• И снилось мне: страница под стеклом
• Бессмертная, вся в молниях помарок…
15. • «Бессмертная» – это, конечно, Пушкин, и
любой, кто хоть раз видел страницу его
рукописи, запечатлевшей живой и
неостановимый творческий процесс,
безошибочно узнает и эти «молнии
помарок» – мнимые неправильности,
живую жизнь стиха, запечатленную в
черновике.
16. • Тема поэтической зрелости, раскрывающаяся
во второй части стихотворения, также
оказывается выстроена с опорой на
«классическое», диалог с которым, однако
стал другим. «Теперь не то» – возможно,
неосознанная цитата из пушкинского послания
друзьям «Была пора – наш праздник
молодой…» («Теперь не то: разгульный
праздник наш // С приходом лет, как мы,
перебесился…») – вызывает ассоциации с
размышлениями об ушедшей молодости.
17. • И муза, ставшая из возлюбленной «старой
соседкой», и «натертый», гладкий и
блистающий стих – всё это приметы
зрелости, приметы мастерства, к которому
стремится всякий поэт, но достичь которого
– значит, в то же время и что-то утратить.
18. • «Живописное» видение зрелости
исполнено удивительно земных,
подчеркнуто «плотных», тяжелых деталей
(чего стоит стоящее в конце строки, чуть ли
не самоироничное «пол-арбуза»!)
Достигнув зрелости и силы стиха, мы
платим за это его яркостью, неповторимой
оригинальностью, в том числе ошибок
неопытного пера…
19. • Однако завершение стихотворения Набокова
неожиданно переводит развитие поэтической
мысли в совершенно новый регистр. Внешнее,
живописное и тяжелое – «предел» мастерства
(не случайно, как подготовка контраста, стоит
здесь это слово) – вдруг внезапно выводит
творческое ощущение поэта к совершенно
иному:
• И мастерства предел – прозрачный свет.
• Мне холодно. Ведь это осень, муза.
20. • «Свет», «холод», «осень» – вместе дают
ощущение отнюдь не устраты, а нового,
неожиданного поэтического прозрения. Этот
«холод» - тот самый, о котором когда-то писал
Пушкин в послании «К Жуковскому»:
• И быстрый холод вдохновенья
• Власы подъемлет на челе…
• Так творчество выходит к новому горизонту – к
неведомому, невыразимому, к которому и
стремится всякий истинный поэт.