газета "Литературный маяк" (август)

1. ¹ 8
(213)
22 августа 2015 года
7
СЛОВО РЕДАКТОРУ
Выпуск подготовлен при спонсорской поддержке СХПК Комбината
Леонид ВЕРЕСОВ
Дмитрий
ЕРМАКОВ.
Любезный
читатель,
здравствуй.
Реклама
Стихотворение, известное сей-
час и публикуемое повсеместно под
названием «Плыть, плыть…», са-
мим Николаем Рубцовым никогда
так не называлось. В сборнике «Со-
сен шум» оно озаглавлено по пер-
вой строке: «В жарком тумане дня».
Но не этот факт вызвал мой ин-
терес. Зацепила строчка: «Каж-
дому на Руси памятник – добрый
крест». Показалось, что «добрый
крест» как-то не очень понятно,
хотя поговаривают, что это очень
по-рубцовски. (А всё же «добрый
Филя», «добрые страницы» – хоро-
шо, «добрый крест» - спорно). Ну,
раз по-рубцовски, поищем в ка-
ком ещё стихотворении поэт Руб-
цов употребил это выражение. Во-
дилось за ним такое, повторять в
нескольких произведениях понра-
вившиесясильныесловосочетания.
«Тихо ответили жители
Каждому памятник – крест».
Это строки одного из вариантов
стихотворения «Тихая моя роди-
на». В книгах чаще печатается ва-
риант без строки «Каждому памят-
ник – крест».
В стихотворении «До конца» и в
его варианте «Заклинание» употре-
бляются эпитеты «тихий» и «смерт-
ный». В стихотворении «Виденье на
холме» и его вариантах - «чёрный
крест». В стихотворении «Послед-
ний путь» - «увязшие кресты». В лес-
ной сказке «Разбойник Ляля» строч-
ка, связанная с крестом - «Под кре-
стом сколоченным устало».
Профессор М. И. Сидоренко в
своём «Словаре языка и рифм по-
эзии Н. Рубцова» также не приво-
дит в творчестве Н. М. Рубцова ни
одногоэпитетапоотношениюккре-
сту «добрый»…
Невозможно не привести и сви-
детельство Н. А. Старичковой, кото-
роенапечатановкандидатскойдис-
сертации Л. В. Тимашовой.
«Значительное для понимания
мироощущения поэта произведе-
ние «В жарком тумане дня», кото-
рое заканчивается словами «Каж-
дому на Руси // Памятник – добрый
крест!», по свидетельству Н. А. Ста-
ричковой,поэтчиталиначе:«Памят-
ник или крест!» - сопровождая сло-
ва жестикуляцией – показывая ру-
ками нечто высокое, затем скрещи-
вая руки внизу».
В альманахе «День поэзии». М.,
1969, строка выглядит так: «Каж-
В предъюбилейный для Николая Рубцова год «Литературный
маяк» продолжает публикацию работ, посвященных его жизни и
творчеству.
«Памятник
или крест»
Николая Рубцова
(печатается в сокращении)
дому на Руси памятник – тёмный
крест». В машинописной копии из
Государственного архива Вологод-
ской области в шестой строфе: «па-
мятник–чёрныйкрест»(ГАВО,ф.51,
оп.1,ед.хр.291, стр. 044). Наконец,
в сборнике «Сосен шум» в шестой
строфе печатается «Каждому на
Руси памятник или крест». И дру-
гих написанных или напечатанных
вариантов этой строки у Рубцова
больше пока неизвестно…
При жизни Рубцов видел нема-
ло крестов на могилах. Среди них
встречались и добрые (доброт-
ные)… В большинстве же своём на
советских кладбищах были пира-
мидки со звездой или стилизован-
ным крестом. Лишь на такую память
об усопших доставало средств у
большинства советских людей. На
могиле Н. М. Рубцова первый над-
гробный памятник был также в виде
пирамидки со звездой. Лишь 17 но-
ября1973годанамогилепоявилась
облагороженная часть домострои-
тельной панели со словами «Рос-
сия, Русь, храни себя, храни…» и
барельефомпоэтаработыхудожни-
ка Валентина Малыгина на полосе
белого мрамора. Много позднее, в
мае 2005 года на могиле поэта поя-
вился крест, изготовленный по про-
екту архитектора и барда Владими-
ра Сергеева. Иерей Алексий Соро-
кин освятил крест на могиле поэ-
та и совершил заупокойную литию.
Так мог ли поэт Рубцов написать
в конце 60-х годов 20 века (иногда
в современных изданиях стихотво-
рение датируется 1962 годом, что
не точно) о кресте «добрый»? Вряд
ли. Тем более – «каждому на Руси».
А вот выражение «памятник или
крест» это вполне понятно, прав-
диво и правильно для того време-
ни. А Рубцов уж точно был талант-
ливым сыном своего великого на-
рода и времени.
Из какого же тогда первоисточ-
ника пошло выражение «добрый
крест», которое публикуется в са-
мых авторитетных собраниях со-
чинений и сборниках Рубцова, не
говоря уже о часто тиражируемых
книгах поэта?..
Первая публикация стихотворе-
ния «В жарком тумане дня» с выра-
жением «Каждому на Руси памят-
ник – добрый крест!» и с названи-
ем «Плыть, плыть…» состоялась в
сборнике «Подорожники», вышед-
шем в 1976 году под редакцией
В.В.Коротаеваисегожепредисло-
вием.Сборникбылизначальнозаду-
манРубцовым,ипервыйеговариант
поэтуспелприжизниотправитьвиз-
дательство. Ответ от редактора вы-
нули из почтового ящика уже после
гибели поэта. Завершить работу по
данномупоэтическомусборникувзя-
лись соратники поэта, прежде всего
,В. В. Коротаев, а также В. В. Кожи-
нов и Е. И. Осетров. В архиве Воло-
годского музея-заповедника сохра-
ниласьмашинописнаякопиясборни-
ка «Подорожники» 1976 года. Авто-
ру довелось познакомиться и пора-
ботать с ней… В сборник вошли из-
вестные стихи поэта, но было и до-
статочно много впервые напечатан-
ных произведений. Вот тут-то и поя-
вились ошибки и неточности, изви-
няемые тем, что такая работа про-
водилась впервые. Неизвестно, по-
чему Виктор Коротаев остановил-
ся на варианте «добрый крест», воз-
можно, слышал такую версию из уст
Рубцова…Этотсборниксталнадол-
гиегодынаиболееполнымиэталон-
ным для последующих издателей
стихов Рубцова. Книгу, тираж кото-
рой был 100 тысяч экземпляров (из
них20тысячнамелованнойбумагев
переплёте), легче найти и использо-
вать,чемотыскиватьприжизненные
публикации поэта в его малотираж-
ных сборниках и тем более в журна-
лахигазетах.Стехпорниктонивчём
не сомневался, доверяя поэту и его
друзьям, а «добрый крест» Рубцова
стал традицией, к выражению при-
выкли, оно стало «истинно рубцов-
ским». Дорогие читатели, возмож-
но, кто-то имеет рукописный вари-
антстихотворения«Вжаркомтумане
дня»,гдерукойпоэтаэтастрочкана-
писанасословами«добрыйкрест».В
такомслучаевамнеобходимопозна-
комить с ней любителей рубцовской
музы.Апокапечататьнадо«Каждому
на Руси памятник или крест» по по-
следнейпубликациипоэтавсборни-
ке «Сосен шум».
Николай РУБЦОВ
* * *
В жарком тумане дня
Сонный встряхнем фиорд! -
Эй, капитан! Меня
Первым прими на борт!
Плыть, плыть, плыть
Мимо могильных плит,
Мимо церковных рам,
Мимо семейных драм...
Скучные мысли - прочь!
Думать и думать - лень!
Звезды на небе - ночь!
Солнце на небе - день!
Плыть, плыть, плыть
Мимо родной ветлы,
Мимо зовущих нас
Милых сиротских глаз...
Если умру - по мне
Не зажигай огня!
Весть передай родне
И посети меня.
Где я зарыт, спроси
Жителей дальних мест...
Каждому на Руси
Памятник или крест.
Плыть, плыть, плыть...
(1969)
(Стихотворение публикуется
по сборнику «Сосен шум»).
Этим летом мне довелось побы-
вать в Никольском Тотемского рай-
она и в Санкт-Петербурге на Мой-
ке-12…
Я шёл вдоль зажатой гранитны-
ми берегами, стиснутой домами
Мойки, и думалось: вот тут же шёл
Пушкин, вот-вот уже скоро его дом,
вот-вот… Вошёл во двор, посто-
ял у памятника. Купил билет, и ещё
было полчаса до экскурсии, кото-
рых хватило, чтобы выйти на Двор-
цовую площадь с её Александрий-
ским столпом, свернуть к Неве…
Дух захватывает от далей откры-
вающихся, в Николе: внизу речка
Толшма в зелёном кружеве кустов, а
дальше холмы, леса, зарастающие
поля, крыши пустых уже деревенек,
и леса, леса – синяя даль сливает-
ся с горизонтом и небом… Как тут
не вспомнить: «О, сельские виды!
О, дивное счастье…»
Дух захватывает от вида с на-
бережной Невы: вечные тяжело-
холодныеволны,стрелкаВасильев-
ского острова с ростральными ко-
лоннами и зданием биржи, басти-
оны Петропавловской крепости и
шпиль с золотым Ангелом… Как тут
не вспомнишь: «Люблю тебя, Петра
творенье…»
Вернулся к его дому, к послед-
ней квартире. Вошёл… Вот по этой
лестнице старый слуга на руках
вносил его, раненого, в дом… Вот
тут лежал он, а Наталья Николаев-
на стояла перед ним на коленях.
Обведя глазами вот эти книги на
полках, прошептал он: «Прощайте,
друзья…» Вот сюда, на эти гранит-
ные плиты вышел Жуковский, ска-
зал тихо, но все услышали: «Пуш-
кин умер». И голос из толпы: «Не
умер, убили!»…
Нет,неумерПушкин,неумерРуб-
цов… Не умерли все живущие в на-
шем сердце. Они стали Россией.
«Во дни сомнений роковых
И тайн глубоких
Я вспоминаю всех живых
И всех далёких.
Они проходят чередой,
Как тень за тенью.
Потом становятся звездой,
Водой, сиренью,
Туманом лёгким луговым,
Долинным зноем
Над бестелесным и немым
Земным покоем,
И нет ни мёртвых, ни живых...
И нету силы
Окликнуть каждого из них,
Они – Россия...»
Написал это
стихотворение
орловский поэт
Виктор Дронни-
ков, тоже став-
ший уже Росси-
ей… Хорошие
стихи… Да, лю-
безный чита-
тель?

2. 8 11 июля 2015 года
Николай Иванович Коновской родился в с. Варваровка Алексе-
евского района Белгородской области. Служил в армии, рабо-
тал на заводе, на стройках, в охране РЖД. Окончил Литератур-
ный институт им. Горького. Член Союза писателей России. Пе-
чатался во многих периодических изданиях, автор нескольких
книг. Живёт в Москве.
Áåðåã þíîñòèÁåðåã þíîñòè
(из новой повести)(из новой повести)
Дмитрий ЕРМАКОВДмитрий ЕРМАКОВ
Николай КОНОВСКОЙ
Сон на покосеСон на покосе* * *
Звезда ночи, угасшая звезда!..
В природе намечается
движенье.
И ясно дышит сонная вода,
Очнувшаяся от изнеможенья.
Как свеж, и чист,
и росен летний луг!
И в тишине, сгустившейся
над лугом,
Сквозит и брезжит,
вызревая, звук,
Почти еще неуловимый слухом...
Таинственно и безначально слит
С несмело нарождающимся
миром,
Предстательствует
и животворит –
Огнь, медленно разлившийся
по жилам.
* * *
В кореньях гудящие соки.
Озёра, налитые всклень.
Могучий, недвижный, высокий
Исполненный святости день.
Звенит, и горит, и струится
Душою, не ведавшей зла.
Под тяжкой ногою землица
Темна, и сыра, и тепла.
Живая, накатит порою
Бело-серая чайка застыла в окне,
будто пытаясь посоревноваться
в скорости с поездом… И канула
вниз, в колёсный грохот.
Состав проезжал по металличе-
скому мосту, перекинутому с одно-
гопологогокаменистогоберегаши-
рокой серой реки на другой.
- Онега, - сказал мужик с проти-
воположной полки, глянув в окно, и
отвернулся к стене, укрылся с голо-
вой потрёпанным пальтецом.
«Онежская губа рядом», - поду-
мал Николай, вспомнив карту, ко-
торую рассматривал совсем недав-
но, получая расчёт в тресте «Сев-
рыба». Карта висела на стене в ко-
ридоре треста: Архангельск, Белое
море, Соловки, изрезанные залив-
чиками,устьямиречушекскалистые
берега, горловина выхода в океан,
берега, будто изъеденные фьорда-
ми, Мурманск…
Всё это знакомо ему. Их траулер
РТ-20 «Архангельск» таскал трал у
Летнего берега, а потом был пере-
ход Баренцевым морем в незамер-
зающий Мурманский порт.
Снова чайка в окне, но её словно
сносит ветром, к оставшейся поза-
ди реке… «Летели большие, клюва-
стые птицы за судном, пропахшим
треской», - повторил строчку, за-
стрявшую в голове, но к которой не
находилось продолжение.
…Когдаподнималсятрал,водаиз
трала рушилась в океан, пенилась,
и пенилась единой живой массой
рыба, и чайки, пронзительно скри-
пуче орали и пенились над тралом…
Всё это было, всё это теперь уже
навсегда с ним, что бы там ни было
впереди. А что впереди? Учёба в
техникуме, если поступит, и жизнь
– интересная, большая, хорошая…
И поезд несёт его к этой жизни. И
хотя небо сейчас серое, а поезд
грязно-зелёный, в ритм пересту-
ку колёс складывается: «Прекрас-
но небо голубое, прекрасен поезд
голубой…»
В приоткрытое окно залетает пах-
нущий паровозным дымком влаж-
ный ветер…
- Сынок, прикрой-ка фортку-то, -
проситбабулькаснижнегосиденья.
Николай задвигает стекло. И сра-
зу становится душно, все поездные
запахи – еды, табака, одежды, лю-
дей – лезут в нос. И Коля даже ды-
шит какое-то время через шарфик
(белоекашне–предметособойгор-
дости), потом привыкает к запаху.
А бабульке, приятно-округлой,
седовласой – хоть бы что. Как и си-
дящему напротив неё скуласто-
му востроглазому мужичку в сером
свитере и в штанах, заправленных
в сапоги, голенища которых собра-
ны в гармошку. На кисти левой руки
ещё моя старушка, жив и я, привет
тебе, привет…» И пояснял бабушке:
- Это, мама, поэт Есенин, был та-
кой, да…
Никакая старушка ему не мама,
но он так её называет.
Коля вспомнил, как на трауле-
ре старший механик Капуста (фа-
милия такая!) под гармошку пел:
«Клён ты мой опавший, клён зале-
денелый…», - и тоже говорил, что
это Сергей Есенин. Коля тогда за-
помнил имя и решил для себя, что
при первой же возможности пойдёт
в библиотеку и спросит Есенина. В
городе, где есть техникум, наверня-
ка же есть библиотека…
Он тоже на гармошке-то играл,
хоть, бывало, после смены в коче-
гарке и руки едва не отваливались.
Играл. И частушки позабористее
пел – он же матрос, а не какой-то
там… «младенец». Очень тогда, в
конторе «Севрыбы», обидело его
это словцо, брошенное каким-то
бывалым, конечно же, морячком. А
начальник отдела кадров, глянув в
его автобиографию, громко, чтобы
и тот, что обидел его, и остальные
слышали, переспросил: «Значит,
отец на фронте погиб?» - «Да». - «И
мать умерла?» Молча, кивнул. «Дет-
домовец?»
- Давайте, возьмём, - сказал мо-
лодой, с озорными глазами и синим
якорьком на правой кисти, матрос.
- Давай, возьмём, - сказал и се-
доголовыйкоренастыйматрос,ока-
завшийся кочегаром Иваном Васи-
льевичем Коневым.
- Ну, давайте! - махнул рукой ка-
питан.
И стал Коля Рубцов помощником
кочегара…
- По тундре, по железной доро-
ге… - пропел бывший сиделец. - Эх,
мама, жил я на Северном Урале,
долго и мучительно… Душа празд-
ника просит, мама, - говорил он,
охлопывая себя, что-то ища в кар-
манах.
- Сиди, баламут, праздника ему
хочется… - ненатурально сердито
отвечала бабулька. - Тебя мать-то
ждёт ли? - спросила.
- Ждёт.
- Так ты куда, сокол ясной,
правишься-то?
- В Мурманск. Ташкент – город
хлебный, а Мурманск – город рыб-
ный, - говорил он, произнося на-
звание неплохо знакомого Коле се-
верного города с ударением на «а».
«А хорошо бы и в Ташкенте по-
бывать! - подумал Николай. - И на
Байкале, и на Алтае… Страна боль-
шая… Но сначала нужно специаль-
ность получить, чтобы не бродягой
по стране ездить, а нужным челове-
ком». Вот он и едет получать специ-
альность. А там и горы, между про-
чим, есть – Хибины…
- Пойду-ка я к своим, в буру пе-
рекинусь, - поднялся неспокой-
ный сосед с нижней полки и пошёл
вдоль вагона, цепко вглядываясь в
сидящих и лежащих пассажиров,
нагловато ухмыляясь, опять напе-
вая что-то.
Тётка, что сидела через проход,
пересела тут ближе к бабульке, за-
говорила негромко, но зло:
- Их там целый вагон – архаров-
цев. Сталин-то помер, так их и рас-
пустили, шпану-то. И зачем только?
- Так-так, - кивала бабушка…
Азаокномвырастаютиз-подзем-
ли огромные камни. И это уже не
камни, а скалы, за которые, запу-
стив корни в трещины, уцепились
чахлые деревца. А вон-то и море же
между скалами видно – стальную
холодную гладь Онежской губы…
… И откуда, каким ветром занес-
ло в их село Никольское, стоящее
не берегу речки Толшмы, в тысяче
вёрст от моря, романтику морских
странствий?
Но знали они, мальчишки, что ма-
ленькая Толшма их впадает в судо-
ходную Сухону, а Сухона, сливаясь
с Югом, образуют могучую Север-
ную Двину, а та несёт воду в Белое
море, дальше уже – Ледовитый оке-
ан. И отпуская по весне сделанные
из щепок кораблики в бурлящие ру-
чьи, устремлявшиеся к Толшме, ве-
рили они, что доплывут их корабли
до самого океана… И вот ему всего-
то шестнадцать лет (или уже шест-
надцать?), а он уже и по Двине пла-
вал,ипоБеломуморю,ипоокеану…
Там, в Николе, выбежали как-то
раз на улицу, а по ней идёт, чуть по-
качиваясь, в широких штанах, креп-
ко печатая востроносыми ботинка-
ми снег, в чёрном бушлате, из-под
которого видна тельняшка, в бес-
козырке с развевающимися по ве-
тру лентами…
Детдомовцы и моряка-то до это-
го разве что на картинке видели.
Он – Колька Рубцов – как и все
остальные в длинном пальто, в се-
ром, обмотанном вкруг шеи шар-
фе, в шапке с ушами, завязанными
на затылке, первым восхищённый
голос подал:
«Дяденька, а вы моряк?» - «Мо-
ряк, моряк… - усмехнулся: - Беги,
давай, в дом-то, а то шнобель отмо-
розишь!» Остальные тут набегают:
«Моряк, моряк!..» - «А у меня папа
тоже моряк!» - «Иди ты – моряк-с
печки бряк!»
А моряк уходил вдоль по улице и
в конце её толкнулся в калитку, и с
крыльца,будтоптица,раскинувкры-
лья, метнулась к нему женщина…
Тревога ли, туча, слеза –
Застыну, забудусь, закрою
И снова открою глаза:
Багрово тускнеющий запад,
Белесо-волнистая рожь,
Сквозь липы светящийся запах –
Блаженно просеянный дождь...
Коршун
Полдневный сумрак.
Всё живое спит.
В тягучем зное веси, реки, долы.
Лишь он один,
недвижимо-тяжёлый,
В слепой необозримости
кружит.
Сам воздух тускло зыбится,
дрожит.
Каменья раскалённы, дико-голы.
Он из-под туч, что высятся,
как горы,
Невидимое нами сторожит.
О, хищная медлительность
полёта,
Прочерченная над подвластной
далью!
Из пустоты немого зазеркалья
Он зрит ему лишь видимое
что-то,
И рушится неотвратимой
вестью,
Как тяжкий сон,
как вещий дух возмездья!
Облака
Низкие стаи над лесом.
Степи. Курганы. Село. ...
Огненно-острым железом
В самое сердце вошло.
Злаки, налитые соком.
В зарослях вербных река.
Глянул: высоко-высоко
Медленные облака
Тайно, светло
и угрюмо
Тяжкий вершащие труд,
Думой, сменяющей думу,
Неуследимо плывут…
Сосны
Знобящая радость страданья,
Мятеж над покоем полей!
Как в юности трудной и
ранней,
Как в юности давней моей.
Как будто над тихою
бездной
Душа расправляет крыла.
О сосны!
О шум поднебесный!
Живая, как слёзы, смола!
* * *
Холм отдалённый.
Роща. Лог.
Свет, мглистой степью
напоённый, –
Земли родимой уголок,
Единственный и потаённый.
И путь, и горе, и века –
Ты, зрящий души, а не лица...
Как безысходно высока
Непостижимая жилица!
Кресты, кладбище, дикий сад,
Стога – под думу ветровую –
Стоят, как жизнь тому назад,
Мучительную и кривую.
День вечный. Марево болот.
Лист нешелохнувшийся млеет.
...И углем раскалённым – жжёт!
...И песнью херувимской – веет!
Сон на покосе
С пронзительным свистом
серебряно сбитые росы!
О, пламень холодный!
О, тяжесть затёкшей спины!.
Как долог и сладостен сон
на полдневном покосе
Под тенью сквозящею
грузно сметённой копны!
Лежишь бездыханно,
раскинув тяжёлые руки,
Усталою плотью духовных
не ведая пут.
Лишь где-то глубоко
возникнут незримые звуки,
И так же неслышно
в бездонную вечность уйдут.
его – заходящее в море солнце и
надпись «Север».
Старушка сперва с опасением
посматривала на этого соседа, по-
том стала его расспрашивать о жиз-
ни и даже угостила лепёшкой, кото-
рую достала из плетёного пестеря.
И Николаю предложила: «Паре-
нёк, на-ко, угостись». «Нет, спаси-
бо», - торопливо ответил он и от-
вернулся.
«Парнишка-то скромный какой», -
слышит Николай, как тихонько гово-
рит бабулька тётке, сидящей через
проход у противоположного окна. И
добавилаещё,думая,чтооннеслы-
шит: «Лопоухонькой. У меня внучок
такой же».
Ох уж эти уши! Хоть приклеивай
их к голове. Торчат, как лопухи, осо-
бенно, когда он стрижётся. Получив
расчёт в тресте, он и постригся, и в
баню архангельскую сходил…
А приблатнёный мужичок, осво-
бодившийся по амнистии, как ста-
ло ясно из разговора, от бабушки-
ногоугощения,конечно,неотказал-
ся, уплёл лепёшку. Говорил он гром-
ко, развязно. Затягивал, но не за-
канчивал разные песни: «Эх, завтра
я надену майку голубую, майку го-
лубую, брюки клёш». Или: «Ты жива

3. 922 августа 2015 года
Этим летом мне вновь посчастливилось побывать в селе Николь-
ском Тотемского района, в той самой «деревне Николе», где «кон-
чил начальную школу» великий русский поэт Николай Рубцов. Та-
кая уж там земля, такие места, что не оставляют без отклика живую
душу. У Елены Мартюковой, живущей в Николе, душа откликается
стихами, и я с удовольствием предлагаю их читателям «Маяка».
Д. Е.
Николай АЛЕШИНЦЕВ
Елена МАРТЮКОВА
«Êóäà ëåòèòå, îáëàêà?..»
* * *
И день, и ночь – равно велики.
Творецвовсём,Творецвезде.
И я, как на святые лики,
Молюсь на солнечные блики,
Сверкающие на воде.
И ночью тёмной и ненастной
Я разговариваю с Ним,
Шепчу: «Воистину прекрасны,
Господь, деяния твои».
* * *
Куда летите, облака,
Красуясь белыми боками?
Дорога ваша далека –
Мир распахнулся перед вами.
Вы, как большие корабли,
Бортами раздвигая льдинки,
Несёте дождики-грустинки
На край неведомой земли.
И вслед за вами, облака,
Прервав земное притяжение,
Летит моё воображение
В иные годы и века.
И забываю про ненастья,
Душа свободна и легка.
И думаю: «Какое счастье
Следить за вами, облака!»
* * *
Я за солнечным лучом побегу
И нарву себе охапку цветов,
Я заветные слова берегу
Для тебя, моя большая
любовь.
Через речку по мосткам
босиком,
В волосах играет
солнечный свет.
Я сегодня собираю тайком
Для тебя заговорённый букет.
Заповедные слова на росу
Нашепчу и на цветах принесу.
С головы венок
из солнца сниму,
Поднесу его к лицу твоему.
Навсегда в тебе
останется свет,
И, мгновенье это
в сердце храня,
Вспоминая мой
росистый букет,
Разлюбить ты не сумеешь
меня.
* * *
Свет и тени на дороге,
Да узоры от колёс.
Веселей шагайте, ноги,
Я иду на сенокос!
В небе солнышку раздолье,
От задиры ветерка,
Будто птиц пугливых стая
Разлетелись облака.
Вот за этим перелеском
Ждёт работа «на ура».
Ах, какая непростая
Сенокосная пора!
Наработаешься за день,
Семь потов сойдёт, зато
На большой лесной поляне
Вырастет красивый стог.
И когда завьют метели,
Разгружая сена воз,
Снова вспомню свет и тени,
И узоры от колёс.
* * *
Я в лесу.
Здесь хорошо и тихо.
Воздух пахнет хвоей
и травой.
Прячется под листики
черника,
И комар зудит над головой.
Тянется по ельнику дорожка,
И, присев в тени
на старом пне,
Обо всём на свете
понемножку
Я могу подумать в тишине.
Знаю, где-то пальмовые
рощи
Тянутся к небесной синеве,
Ну, а здесь, где строже всё
и проще,
Много ли для счастья
надо мне!
Лишь была бы
полною корзинка,
Лес стоял, опутан тишиной,
Да вилась знакомая тропинка,
Да комар зудел над головой.
* * *
Словно песня
прощальная лета
Слышен крик
журавлиный где-то.
Клюкву бисером рассыпая,
Снова осень в права вступает.
Осень дышит
холодным ветром,
Слёзы льёт по ушедшему
лету,
Гонит под ноги жёлтые листья,
Серым небом
над крышами виснет.
Обещает с теплом разлуку,
Нагоняет тоску и скуку,
Манит вдаль перелётной
птицей,
Голой веткой в окно стучится.
И вдогонку за птичьей стаей
Мчится молодость золотая,
Жёлтым листиком
в руки бросив
Мою осень, мою осень.
* * *
Вспоминаю, лишь стоит
зажмуриться
(Ах, куда улетели деньки!),
Как играли на
Дмитриевской улице
Мы в разбойники-казаки.
Как у детского сада
«Каждый труд –
благослови удача…»
Сергей ЕСЕНИН
Природа с её стремлением к веч-
ной жизни, но и великий труд чело-
веческий позволяют августу быть
самым богатым и щедрым среди
братьев месяцев.
Но не зазнаётся, помнит, что его
богатство из тех времён, когда в
майскую неустойчивую теплынь от-
дохнувшая за зиму земля приня-
ла под свою опеку семена зерно-
вых, клубеньки картофеля, сохра-
нённые корневища цветов, рассаду
овощей. Прошло три месяца, и вот
она, живая и животворящая икона
Земли, всех кормит и лечит, спаса-
ет и радует, ничего не требуя в опла-
ту. Казалось бы, прими с поклоном
и благодарностью плоды её и бере-
ги. Но не получается. Возможно от-
того, что автомат легче плуга, а гра-
бить легче, чем взращивать. И мно-
гие из тех, кто живёт войной, никог-
да не испытают счастья хлебороба,
в чьи горячие руки упругой струёй
бьёт из шнека комбайна тяжеловес-
ное зерно. Жаль.
Авсадахотзапахазреющихяблок
густым становится воздух, раду-
ют глаз помидорные и огуречные
грядки, дух захватывает от арома-
та поздних цветов, от мяты и ме-
лиссы. Даже заболоченные луга
исходят медовым запахом цвету-
щей таволги.
А какие праздники в этот месяц?
Спас яблочный. Медовый Спас. Да
Спас ореховый!
Всё народной мудростью разло-
жено по полочкам, и положенный
день венчает завершение большо-
го и священного пути от рождения
яблони, ореховой лещины и пче-
линой семьи до их плодов. Понят-
но, что не в заботе о нашей сыто-
сти пройден этот путь, но, помо-
гая пчёлам в медосборе, подкарм-
ливая яблоню и ухаживая за оре-
ховым деревом, мы вполне честно
можем рассчитывать на некоторую
долю из природной кладовой. Чело-
век не тяготит природу своими по-
требностями, если знает и соблю-
дает её законы.
Август! Именно в этот месяц со-
вершенно понятным становится
православное пожелание: «многая
лета». И вопрос: «Сколько Вам лет?»
тоже очень оправдан. Жаль, корот-
ко оно, наше лето. Мчится цвета-
стым лугом озорной, весёлый жере-
бёнок. Всё в нём стремление, и ра-
дость, утверждающая жизнь. Любу-
ясь, мы поздно спохватываемся, что
ещё чуть-чуть и он растает в нежно-
сти августовского вечера. Надолго.
А по лесам пошли многочислен-
ные ватаги грибов, радуя нас воз-
можностью ощутить себя челове-
ком, для которого нет в этом мире
ничего более интересного и ценно-
го, кроме малюсенького боровичка
да спрятавшегося под старой ли-
ствой ядрёного сырого груздя.
В это благословенное время даже
поражённые любовью, недавно же-
нившиеся мужики урывают возмож-
ность покинуть семейное ложе и пе-
ренестись в своё заветное грибное
место. Глубокими вдохами, захва-
тывая свободу и прохладу утренне-
го леса, забыв на время об обязан-
ностях перед обществом и всё воз-
растающие потребности любимой,
ищет добропорядочный и замеча-
тельныйгражданинотечествагрибы
и в самом этом факте ощущает себя
счастливым. Надо ли говорить, что
полная корзинка маслят, обабков,
подосиновиков и белых только по-
вышает степень его счастья.
В августе в редких березняках всё
ещё рдеет земляника, а уж и позд-
ние ягоды: брусника и клюква - ру-
мянят бочок. Вкусовая гамма наших
северных ягод в своём разнообра-
зии ничуть не уступает вкусу тропи-
ческих плодов. Одна княжика спо-
собна затмить все изыски южных
ягод. Недаром в царские хоромы
всегдабылавхожа.Непередатьсло-
вами её вкус, да и сравнить не с чем.
Серебрятся кружева паутинок хо-
лодят искрящиеся росы, но уж гру-
стинка в вечерах чувствуется. Как
напоминание о скорых изменени-
ях в природе, словно лодочка с гор-
ки скатится на землю первый золо-
той лист.
Журавли, эти обожествлённые
нами большие серые птицы, соби-
раютсявстаиисвоимикликамитре-
вожат душу.
С каждым днём красивее рябины,
и костры калиновых кустов разгора-
ются всё ярче.
Ещё лето: ещё играют безмолв-
ные зарницы, и звёзды бесшабаш-
но бросаются в темень вселенной,
сверчки беспрерывно стрекочут в
травах, а по краям тропинок таин-
ственнонежногорятволшебныефо-
нарики светлячков, но сердцем чув-
ла за подросшими и везде сующи-
ми свой нос медвежатами. Вон они
«воюют» в овсе. Тревожно стучит
медвежье сердце: вдруг притаил-
ся на лабазе охотник? А они разные
охотники-то. Свистнула коротень-
ко. Медвежата под ноги. Обошлось.
Коротко северное лето, а какую
громаду труда на совесть испол-
нило – уму непостижимо! Мало
того, что всё успело родиться и
повзрослеть, так ещё и на долгую
нашу зиму запасы соответствую-
щие созданы.
Мартику полгода. Всё лучше ап-
петит, сильнее ноги и во взгляде
серьёзности больше, чем наивно-
сти. Уж надо побаиваться, чтобы не
ударил, разыгравшись, рогатой го-
ловой. Крепкую, казалось, кормуш-
ку, шутя, разнёс по дощечкам. Голос
потерял былую нежность. Но уж до
того красив, да и родной какой-то
стал.
За шесть месяцев года как-то не-
ожиданно повзрослели дети. Ребя-
та, несмотря на усталость, тянут-
ся в клубы, причёсывают никогда
не знавшие расчёски вихры волос,
одеваются более опрятно. О девоч-
ках и говорить нечего, те ещё ложку
держатьненаучились,аужприхора-
шиваются, перед зеркалом вертят-
ся. Неистребимое желание девочек
и женщин быть красивыми – мудрый
дар природы.
Незаметно пробегут детские
годы.Вотужзаневестились,год-два
и свадьбы наладятся. Но не дома, а
в чужих городах и посёлках отзве-
нят их свадьбы. В должной ли мере
осознаём мы горе наших деревень,
земли нашей, когда лишаем их дет-
ского крика и детских радостей? По-
чему мы, в войну защищавшие каж-
дуюпядьроднойземли,потерявшие
при этом более двадцати миллио-
нов жизней, так бездарно относим-
ся к ней сейчас? Нет ответа.
Конец августа. Заканчиваются от-
пуска. Каждое свидание деревен-
ского парня и городской девчуш-
ки пронизано пониманием скорого
расставания. Кто его знает, удастся
ли встретиться вновь? Получится ли
сберечь хрупкий и наивный огонёк
первой любви, на долгие и, дай Бог,
счастливые годы? Это об их расста-
вании плачут гудки поездов и тепло-
ходов на многочисленных вокзалах
и пристанях России.
Тихонько, чтобы не расстраивать
детей, убирают слёзы спрятанным в
кулачок платочком враз почувство-
вавшие сиротство и тревогу золо-
тые матери России. Никто не уте-
шит их: многая лета предполагают
и многие зимы. Храни их, Господи!
И детей, с ними связанных кровью
родства, храни!
Пробившаяся в разбитое окно
брошенной избы веточка малины,
подаёт нам крупные красные ягоды
со вкусом детства. Горчат.
«За всё добро расплатимся до-
бром. За всю любовь расплатим-
ся любовью».
Когда?
в скакалочки
(что нам время – хоть ночь
за полночь),
В вышибалы, и в прятки,
и в салочки
Заиграться мы были не прочь.
Как в больничном саду
под берёзами
Поджидали в засаде парней,
Как под летними тёплыми
грозами,
По деревне носились своей…
Почему всё назад
не воротится?
Ах, куда улетают деньки!
И шагают
по Дмитриевской улице
Повзрослевшие «казаки».
* * *
Перестань, перестань
суетиться.
Простосядьуродногопорога,
И смотри, как весёлые птицы
Подбирают зерно на дороге.
Как красиво закат розоватый
По деревне раскрасил
окошки,
С огородов плывёт
горьковатый
Запахвыкопаннойкартошки…
Всё такое родное-родное!
Оглянись, перестань
суетиться.
Посмотри, как кружатся
над полем
Перед дальней дорогою
птицы.
ÀâãóñòÀâãóñò
ствуешь – скоро осень.
Вот уж покинули речные пески ку-
лички, вода озёр всё более отдаёт
цветомостывшейстали,вутреннем
лесу, где всё чаще ощущается запах
дыма охотничьих костров, нет, нет,
да и проревёт ищущий пару лось.
Медведица, вышедшая на кром-
ку овсяного поля, снова не уследи-

4. 10 22 августа 2015 года
Редактор выпуска Дмитрий ЕРМАКОВ.
Павел ЗОЛОТОВ
Продолжаем публикацию воспоминаний уроженца Воло-
годского района (д. Щекино, Турундаевской волости) Пав-
ла Васильевича Золотова, написанных в 70-х годах про-
шлого века.
Запискивологжанина(Продолжение. Начало в «Маяке» № 53 от 11.07.2015 года)
Крестьянское
лето
Зима для крестьянина это неко-
торый отдых. Разнообразный нетя-
желый труд, праздники, перерывы
в труде, всё это благоприятно дей-
ствовало на настроение крестьян.
Даже лошади и те получали отдых
во время бездорожья.
Но вот снег сошел, реки сброси-
ли лёд и более мирно шумят в сво-
ихберегах,почварастаяла,поверх-
ностные воды – которые стекли в
низины, которые провалились под
почву. Начинается первая летняя
страда – пашня и сев. Здесь боль-
шевсехдостаётсялошадям.Нелег-
ко и пахарю. На поле во время пахо-
ты сплошное ругательство, матер-
щина. Особенно отличаются моло-
дые мужики и парни…
Сев продолжается около месяца,
очень напряжённые первые десять
дней:посевраннихзерновых,даль-
ше темпы снижаются.
10 июля – Петров день, праздник.
С этого дня начинается самая стра-
да – сенокос, это и самая тяжелая
работа и самая праздничная, весё-
лая. На сенокос одеваются во всё
чистое, красивое, как солдаты на-
девали чистое бельё перед жарким
боем. Девушки надевали белые ба-
тистовые кофточки с кружевными
воротничками, чёрные отглажен-
ные юбки и яркие косынки на го-
ловы, женщины более скромно, но
так же старались в белое, легкое.
Парни в ситцевых рубахах и чёр-
ных штанах (трековых или из «чёр-
товой кожи»).
Все луга в нашей деревне были
общими, делили их тут же на сено-
косе. Каждую лужайку на всех. Вна-
чаленачетыречасти(подесятьдуш
в каждой): бросали жребий, кому
какая часть достанется. После в
каждойчастиещёнадвеилитрича-
сти и опять бросали жребий, так до
самого последнего раздела. Деле-
жом занимались два человека, наи-
более смышлёные, остальные в это
времяотдыхали.Делёжлужайкиза-
нимал не более десяти минут. Как
только раздел был закончен, все
одновременно начинали косить. И
тут начиналось негласное соревно-
вание, косили – не ленились. Если
в семье старик или старуха были
единственными работниками, то
им всегда помогали.
Работали в сенокос с трёх-
четырёх часов утра до десяти ве-
чера. Косили с трех до десяти часов
утра.Завтракалинапокосе,обычно
женщины успевали истопить печку
и напечь пироги. Причём в сенокос
питались хорошо, пекли рогульки с
творогом на русском масле, то же
с крупой, с яйцами, со сметаной. А
когда в городе продавалась белая
мука, то пекли белые пироги с раз-
личными начинками.
Женщины приносили завтрак к
восьми часам, завтракали все в
одно время. Во время малых пе-
редышек; обычно все собирались
в одно место, располагались лёжа
кругом.Мужикиобсуждалиурожай,
разыгрывали друг друга по мело-
чам, женщины – свой круг вопро-
сов, а парни крутились возле де-
вок и постоянно над чем-то сме-
ялись. Когда косили возле речки,
то не упускали возможности иску-
пать всех девушек и молодых жен-
щин во всей одежде в реке. Сто-
ял визг, смех, крик. А устатка – как
не бывало.
В десять часов быстро пили чай,
а пили его очень много, ибо поту
испарилось не один литр, и бежа-
ли ворошить сено, растрясенное
стариками или детьми, остающи-
мися дома, из вчерашних недосу-
шенных копен.
И так целый день – всё бегом
и бегом. С пяти часов все подсо-
хшее сено сгребают в копны и на
лошадях подвозят к своим сара-
ям в деревне, так надёжнее досу-
шивать его. Сено так сушили, что-
бы ни одна капля дождя не мог-
ла попасть на подсушенное сено.
Поэтому иногда по два-три раза
сгребали его в копны, и как толь-
ко пройдёт дождь и чуть подсохнет
луг, опять копны растрясают, воро-
шат и досушивают. Сено было аро-
матное и зелёное. А сколько труда
оно стоило, знали только участни-
ки этой кампании.
В сенокосе участвовали все, кто
мог что-нибудь делать. Мальчики
с семи лет ходили на косьбу, пер-
вый год валки растрясали, на вто-
рой год уже начинали косить. Ох,
как не хотелось утром вставать в
три- четыре часа! Как хотелось по-
спать хотя бы часик, матери будят
по два-три раза. На обязанности
старушек, девочек до десятилет-
него возраста и мальчиков до семи
лет входило нянчиться с малолет-
ними детьми, кипятить самовары
по сигналу какой-либо старушки и
растрясать копны у своих сараев,
а кроме того ещё полить огурцы,
принести воды с реки и много ещё
наказов. Как правило, ребята что-
нибудь да забывали. Кроме всего
перечисленного нужно же поиграть
в чижика или лапту, или в городки;
поэтому частенько второпях забы-
вали налить воду в самовар, а угли
разжигали. В результате самовар
распаивался. Родители оставались
без чаю, довольствовались квасом.
Был у наших мужиков ещё такой
обычай. Если погода начинала пор-
титься, небо закрывалось сплош-
нойоблачностью,мужикиначинали
сходиться кучками по три-четыре
человека: что-то быстро погово-
рят и подзывают молодого парня,
который любит на лошади катать-
ся. Потом садятся в круг, подзыва-
ют Дмитрия Ермолаевича Воро-
бьева. Все знают – это значит, что
мужики решили «погоду настраи-
вать». Продают Воробьеву самый
захудалый луг с белоусом за чет-
верть (это около трех литров), а
чтобы жены не догадывались, не-
много ещё покосят…
Интересный был человек – Воро-
бьев Д. Е. Это был талантливейший
мастер колёсных дел, он делал все-
возможные колёса для телег, для
ломовых дрог, для пролёток и ка-
рет. Причём так делал, что они ни-
когда не рассыхались, поэтому они
были самые долговечные. Слава о
нём распространилась по многим
уездам губернии. Кроме колес он
делал дровни, пошевни, сани всех
типов, шкафы, горки, рамы окон-
ные и многое другое. Причем, что
бы он ни делал, качество было от-
менное – высшего сорта. Работал
он быстро и много. В большинстве
случаев даже спал в мастерской.
Соснёт часа три-четыре и опять за
работу. Но был скуповат. За доре-
волюционные годы и первые годы
революции он заработал целые
мешки денег и почти их не тратил
кроме как на материалы. Из род-
ственников никто не знал, сколь-
ко у него было денег, он никому не
доверял своих денег. И вдруг – пол-
ный крах, все старые деньги стали
недействительными. Многолетний
изнуряющий труд большого масте-
ра пропал даром. Как он выдержал
такой удар, уму непостижимо. Го-
ворят, что сидел трое суток в ма-
стерской, не сходя с заготовлен-
ной ступицы колеса. Мы его знали
такимжеазартнымтружеником,ка-
ким был и раньше. Так же, как и пре-
жде, работал в своей мастерской
по 16-18 часов в сутки.
Покупал он никому не нужный луг
только по своей скупости: всё же
на ягнёнка можно накосить. Кроме
того, он так умел настраивать свои
косы, что и белоус легко скашивал-
ся. Мастер был во всём.
Мужики «настраивали погоду»,
пели, спорили, а иногда даже дра-
лись. В последние годы перед кол-
хозамиивколхозноевремяженщи-
ны назло мужикам сами стали де-
лать складчины и тоже «настраи-
вать погоду».
Сенокос длился около месяца.
Сначала в своих полях косили, по-
сле на Рогачёве – это нашей де-
ревни покосы под самой дерев-
ней Будрино. Каким путём и когда
они стали нашими, я не знаю, хотя
от нашей деревни они находились
в трёх километрах. Там все покосы
были разделены «на постоянно»,
каждаяполосазакрепляласьтычка-
ми. Туда уходили рано утром, ста-
раясь всех раньше начать косить,
и работали до последних сил. Ра-
ботали там семьями обособлено,
в общие кучи не собирались, поэ-
тому там сенокос проходил скучно,
и это особенно не нравилось моло-
дёжи. Хорошо, что он длился всего
три-четыре дня.
Позднее всего косили на пож-
нях. Туда ездили преимуществен-
но мужчины. Правда, если в доме
был только один мужчина, то или
брал с собой взрослую дочь, или
объединялсясдругимсемейством.
Уезжали туда на пять-шесть дней,
жили в шалашах, сделанных из иво-
вых прутьев (каркас) и тут же ско-
шеннойтравы.Шалашиполучались
отменные, не пропускали комаров,
не промокали при любом дожде.
Самаяплохаяпожнябыла–Пота-
шево, в двух километрах от кирпич-
ного завода. Я помню одну такую
косовицу. Это было или в 1928 или
в 1929 году. Приехали туда числа 15
августа, сделали шалаш, сварили
кашу, поужинали и легли спать. Нас
было четверо – отец, старший брат
Николай 17-18 лет, брат Митя 16-17
лет, и я - 14-15 лет. Утром чуть свет
начали косить, и тут часов с десяти
пошёл дождь. Пообедали, немного
отдохнули, и опять начали косить,
выкосили много. Так косили три
дня, и всё время дождь. Осока не
сохнет. И вот 18 августа примерно
с десяти часов утра установилась
прекрасная солнечная погода, осо-
кабыстросохнет.Заденьмысгреб-
ли все в валки, дважды всё проше-
велили, скопнили и сметали в сто-
га. Наметали пять стогов. С один-
надцатичасовднядодевятивечера
мы не на одну минуту не прекраща-
ли работу, ели на ходу. Если вспом-
нить, что были мы на том самом
кочкарнике, который я ранее опи-
сал, то можно себе представить,
как это давалось. Всю подноску ко-
пен к стогам выполнили мы с бра-
том Митей, а подноска не близкая,
да по таким-то кочкам. Особенно
тяжко сзади идущему: ничего под
ногами не видно и тебя мотает как
пьяного. Отец стоял на стогу, ибо
требуется не малый опыт правиль-
но уложить осоку в стог: она рас-
ползается, как намыленная. Стар-
ший брат подавал ему осоку, а нам
оставалось только носить. К кон-
цу дня я еле стоял на ногах. Доста-
лось и Мите, он больше ходил за-
дним. Кончили работу, наскоро за-
кусили, отец спрашивает:
- Ну как? Пойдём домой или пе-
реночуем и завтра утром отпра-
вимся?
Азавтрабылвдеревненашдере-
венский праздник Спасов день – 19
августа. Николай, которого боль-
ше всего интересовал праздник,
да и устал он меньше, не задумы-
ваясь, сказал:
- Конечно, пойдём сейчас.
Митя, который никогда никому
не возражал:
- Пойдем так пойдём…
Что оставалось мне? Сказать, что
я не могу, устал – показать свою
слабость, не позволяла моя гор-
дость.
- Пойдёмте.
А самому даже страшно – идти
нужно было двадцать километров.
Отец был высокого роста, хо-
дил крупным размашистым ша-
гом, я шёл в припрыжку, чтобы не
отстать от старших. Сначала было
очень тяжело, потом поразошёлся
и бежал уже веселее. Когда прош-
ли половину, ноги стали подкаши-
ваться – вот-вот упаду. Остальные
идут, даже не оглядываются. Меня
взяла злость – вот упаду и останусь
тут, пусть потом хватятся и ищут.
Но к этому времени стало светать,
подходили уже к знакомым местам,
и силы стало прибавляться. А ког-
да перешли Торзанку, поднялись на
гору, тут я мог уже бегом бежать.
Стыдно стало за свою слабость.
Пришли домой около трёх часов
утра. Я выпил молока, лёг спать на
свежее сено и проспал до пяти ча-
сов вечера. Ноги были как дере-
вянные, два дня еще еле-еле пе-
редвигался.
Ещё не окончен сенокос, уже на-
чиналось жнитво. Мужики ещё ко-
сили на пожнях, а женщины уже
жали рожь. Это самая неприятная
работа из всех сельхозработ. При-
учали нас жать с семи-восьми лет.
Жали всё серпами, нужно рабо-
тать всё время в согнутом состо-
янии. Спина уже начинает болеть,
а ещё не нажато и одного снопа.
Пытались ползать на коленках, но
увидит мать – ругается, мол, шта-
ны рвёте, не напастись на вас ока-
янных. Женщины нажинали в день
по десять суслонов (в суслоне 18
снопов), мы не нажинали и по одно-
му суслону.
Мужики редко жали, так как сра-
зу же после пожен начинался сев
озимых. Рожь выжинали на Спа-
сов день, тут же начинали жать яч-
мень, после косили горох, и по-
следним косили овёс, копали кар-
тошкуинаэтомполевыеработыза-
канчивались.
Правда, я пропустил теребле-
ние льна, которое начиналось рань-
ше жнитва ржи. В конце сентября
начиналось молочение и длилось
оно до конца октября. Снопы сво-
зили к гумнам, складывали в боль-
шие скирды, часть сразу сажали на
овин, сушили ночь, а на утро мо-
лотили.
Гумно это площадка земли раз-
мером примерно 8 х 25 метров со
срезанным растительным слоем
до суглинка. Гумно имело выпуклое
поперечное сечение со стоками по
краям площадки, гладкую плотную
поверхность, хорошо зачищенную
отрастительностиипыли.Нагумне
укладывались высушенные на ови-
не снопы плотными рядами, сноп
к снопу. Всего укладывалось два
ряда снопов колосом друг к дру-
гу, головами снопы располагались
наружу. Размер гумна рассчиты-
вался так, чтобы все высушенные
снопы на овине размещались за
два раза, как говорили «за два по-
сада». На молочение собиралось
обычно шесть человек, т.е. моло-
тили в шесть молотил. Это был тя-
желый и красивый труд. Строй мо-
лотильщиков был такой – двое пе-
редних пятились задом, двое за-
дних напротив первых и по бокам,
между парами по одному человеку.
Все ударяли молотилами по одно-
му и тому же снопу, но ни одного
спаренного или строенного уда-
ра не было. Кроме того, интер-
вал между соседними последова-
тельными ударами выдерживался
с поразительной точностью. Темп
ударов каждого составлял 60-70
ударов в минуту, а всего ударов
360-420 в минуту, т.е. шесть-семь
ударов в секунду. Это была насто-
ящая музыка: та-та-ра, та-та-ра…
Разница в звуках получалась из-за
разной силы удара и места, по ко-
торому произведён удар. Молоче-
ние не было изнурительным тру-
дом, непрерывно молотили не бо-
лее десяти минут. После перерыв
пять минут и т.д. Всего молотили
овин часа два-три. Мы, подростки
и малыши, любили ходить с отца-
ми сушить овин, где обычно пекли в
толстом слое золы в костре свежую
картошку. Она была очень вкусной.
Молотить взрослым приходилось
почти каждый день, так как объе-
динялись по две-три семьи, да и
овины были тоже на две-три семьи.
Только дождь прерывал ритм, ино-
гда дней на пять. При дожде или на
мокром гумне молотить нельзя. У
более зажиточных мужиков были
крытые гумна, назывались они гу-
менниками. У нас в деревне было
только два гуменника. После окон-
чания молочения летний цикл ра-
бот заканчивался.
(Продолжение следует).
ФотояндексФотояндекс