6. 6
ЭПОС И ЛИРИКА
(о книге Валерия Темнухина
“Стихи”)
Валерий Темнухин недавно стал известен
читателю по своим стихотворным переложениям
“Слова о полку Игореве”. Его творческая по-
пытка достойна уважения: не раз русские поэты
делали подобные опыты, какими бы спорными
они ни являлись в глазах ревнителей первоздан-
ной чистоты и неприкосновенности изначального
(древнерусского) текста – так велико эстетиче-
ское и этическое притяжение знаменитого эпоса,
и в душе истинного художника, настоящего поэта
“Слово...” будит огромную гамму чувств, требую-
щих запечатления.
К переложению «Слова…» обращались
многие литераторы, и такие попытки, мне думает-
ся, не должны вызывать сомнений в их целесоо-
бразности: древний язык ушёл вместе с его вре-
менем, а людям важно почувствовать аромат со-
бытий, биение сердец ушедших в вечность героев.
Это можно передать только в пространстве безус-
ловного языкового понимания. Конечно, никто не
отрицает бессмертную ценность подлинника. Но
наряду с древним подлинником пусть существуют
и талантливые стихотворные переложения средне-
векового текста.
7. 7
Самое сложное в этом случае – необходимая
“сонастройка” с оригиналом. Думается, Валерию
Темнухину удается это сделать. Его переложение
(или, если угодно, вольный перевод с древнерус-
ского на современный русский) грациозно, напевно,
музыкально, обладает естественным и свободным
дыханием. Рифма и размер, традиционные для рус-
ской классической поэзии, тут идут только в помощь
читателю, сохраняя важную интонацию песенности,
распевности, столь свойственную русскому стихос-
ложению.
Стихи раньше пелись, и художественный об-
раз певца-Бояна в “Слове...” – это некий символ-
знак важности бытия поэта среди своего народа.
...И Боян, коль захотел кому
Песнь сложить, умом блистая смело,
То, призванью верен своему,
Начинал задуманное дело:
Сказывал дружинам и полкам,
Следуя старинному напеву.
И сама летела к облакам
Мысль его, ветвясь, подобно древу;
Мчалась серым волком по земле,
Реяла орлом под небом синим;
Словно луч зари в угрюмой мгле,
Русичам отраду приносила...
8. 8
Валерий Темнухин обладает несомненным по-
этическим слухом – иначе ему не удалось бы схва-
тить верную тональность, определяющую наиболее
гармоничное соотношение эпического сказа и рус-
ского рифмованного стиха. Приближение одного
из древнейших текстов русской литературы к со-
временности – задача не из лёгких. Можно спорить
о правомерности или исторической обоснованности
этого творческого шага, но то, что он сделан лите-
ратором красиво и достойно – уже факт нынешнего
литературного процесса.
С Темнухиным-лириком читатель тоже встре-
тится на страницах книги, и, возможно, эта встреча
окажется прикосновением к подлинности тёплого,
идущего от сердца к сердцу поэтического чувства.
Автор бережно прикасается словом к вечным
драгоценностям природы. Видна и слышна чуткость
ко всему живому, к каждому моменту быстротеку-
щей жизни:
Листвы поредела завеса:
К нам осень приходит опять.
И нежное золото леса
Ногами приходится мять...
Интонация незаёмной ласки, любования мгно-
вением найдена; и это есть основная интонация ли-
9. 9
рики, ибо лирика отражает – и выражает – ежеми-
нутность любви в одном биении сердца. Через лю-
бовь к видимому миру нам внятен мир невидимый,
мир души поэта:
...Мною царство лесное любимо,
И любимо оно неспроста:
Здесь глубокую боль и невзгоды
Исцеляет игра ветерка;
Здесь, в объятиях тонкой природы,
Жизнь моя и светла, и легка.
Как лирик, Валерий Темнухин старается не
повышать голос, не утрировать эмоции; он сдержан
и изящен в самой форме лирического краткого вы-
сказывания, и каждое его стихотворение заставляет
задуматься о тайне мира и непреходящей ценности
бытия.
Это автор неординарный, ищущий; в его ли-
рических стихах читатель найдёт и моменты узнавае-
мые, созвучные всякой живой душе, и своеобразные,
очень индивидуальные творческие находки. Радует
то, что у Валерия Темнухина есть не только свой
голос, но и незыблемые нравственно-эстетические
ценности. Для создания произведений искусства,
10. претендующих не на однодневность, а на долгую
жизнь в литературе, это особенно важно.
В творческом высказывании Валерия Тем-
нухина сплетаются искреннее увлечение русским
эпосом и столь же искренняя задушевность, грация
русской лирики. Верю, что на этом пути автора ждет
немало открытий.
Елена Крюкова, писатель, искусствовед,
член Союза писателей России
12. 12
* * *
Хмурый день на иглу наркомана наколот,
Только время моё всё бежит и бежит
в никуда,
Только душу сковал леденящий
пронзительный холод
И застыла в окне неживая чужая звезда.
Я иду по земле. А куда и зачем – неизвестно.
Тихо песни пою. А кому и зачем – не пойму.
Только есть у меня затаённая лучшая песня –
Пережитая боль. Не отдать мне её никому.
И тебя заманю не словами, а только глазами.
В глубину светлых чувств – из которой
не выплыть совсем.
И тебе подарю в поцелуе тревожную память,
Память солнечных встреч. И тоску,
непонятную всем.
13. 13
* * *
Листвы поредела завеса.
К нам осень явилась опять.
И нежное золото леса
Ногами приходится мять;
Забыть, словно с разумом в ссоре,
Далёкого детства мечту
О том, как парить на просторе,
Земную беречь красоту.
Конечно, мне скажут ехидно,
Что, вот, истоптал, не стерпел –
А всё же в лесу не обидно
Искать вдохновенный удел;
От гула машин и народа
Уйти в оскудевшую тень,
Туда, где притихла природа
И солнце заполнило день.
14. 14
* * *
С тёплым дождиком лето уходит.
И, как будто совсем ни при чём,
Тихо солнышко по небу бродит
Согревая прощальным лучом.
Из-под шляпки широкой лукаво
Улыбается боровичок:
«До чего ты неопытный, право!
Отыщи-ка меня, грибничок!»
Но пройду я, задумчивый, мимо
Хоть и знаю грибные места-
Мною царство лесное любимо,
И любимо оно неспроста:
Здесь глубокую боль и невзгоды
Исцеляет игра ветерка;
Здесь, в объятиях тонкой природы,
Жизнь моя и светла, и легка.
…И с грибом, словно старый знакомый,
Поздороваюсь взглядом одним…
…И, таинственной далью ведомый,
Не забуду, как встретился с ним.
15. 15
* * *
Здесь просек ещё не видали,
Не знают, что есть самолёт,
И в городе стёкол и стали
Живёт утомлённый народ,
А в этом лесном закоулке,
Где спит потаённая грусть,
Сквозь ветки огромнейшей елки
Глядит доолегова Русь.
И взглядом скользит изумлённым
Пытаясь понять каждый шаг
Спешащего сквозь буреломы,
Кладущего что-то в рюкзак.
И как ей, задумчивой, надо
Познать проходящего бег!
Зачем, если нету награды
Приходит сюда человек?
16. 16
* * *
Ветра вздох качнул легонько ветки
И скатился, балуясь немножко,
В чащу, где сосёнки-малолетки
Тянут к солнцу острые ладошки.
На покров лишайника седого,
Осыпаясь, падают хвоинки –
Точно в небе ласкового бора
Запорхали медленно снежинки.
И, в лучах играющего света,
Тишиной наполнен безмятежной,
Так задумчив на исходе лета
Старый лес по всей Руси безбрежной…
17. 17
* * *
Дождик – бродяга всё злится…
В хмуром сосновом бору
Вдруг пробежала лисица
В сонной тиши поутру.
Здесь, где под боком столица,
Лес и загажен, и пуст…
Но пробежала лисица,
Скрылась в лещиновый куст.
Хитрой лисицею счастье
Всё убегает от нас…
Может, проходит ненастье?
Может, пройдёт и сейчас?
18. 18
* * *
Конец зимы. Я в ожиданье лета.
Так хочется, заснув в тиши ночной,
Плыть по реке туманного рассвета,
Разлитого над чащею лесной.
Так хочется забыть свои заботы,
Неблагодарный и «ненужный» труд,
В белёсой мгле кричать и звать кого-то,
И вслушиваться в отражённый гуд.
Мечтать о том, когда в дремучий ельник
Войдёт Она как сполохи зари,
И буду я, бродяга и бездельник,
Ей сочинять сонеты о любви.
Она пройдёт, не говоря ни слова,
Красива, неприступна и быстра.
Она пройдёт… И мне придётся снова
Сутулиться у яркого костра.
Потом идти… А путь таёжный долог –
Считай себе древесных мертвецов.
Ведь такова судьба, лесопатолог, –
Встречать в туманах милое лицо.
19. 19
* * *
Сшибает ветер листик ломкий,
Светла осенняя слеза.
В глазах сидящей незнакомки
Я увидал твои глаза.
И сразу вспомнилось былое,
Вся прелесть наших первых встреч;
Быть может, самое святое,
Что стоит в памяти сберечь.
20. 20
* * *
Что знаешь ты об одиночестве,
Об одиночестве таком,
Когда и жить совсем не хочется,
И явь сроднилась с жутким сном;
И к счастью двери так задраены,
Что, кажется, – не отопрёшь,
А новый день с ухмылкой Каина
Бросает в оторопь и дрожь;
И серым снегом равнодушия
Заметены давно пути,
И кто-то, злобный, ждёт, что струшу я
И не смогу себя найти?
Стихом заговорю.… А надо ли?
Чужому сердцу – невдомёк…
…Как ленинградскою блокадой
Мне выдан светлых дней паёк,
И, в днях тоски как в бездне тонущий,
Кричу – не слышат голос мой
Ни красный крест на «Скорой помощи»,
Ни тот, что чёрный, гробовой,
Ни золотой – над храмом, запертым
Предусмотрительным попом…
…И даже нищих нет на паперти –
Лишь тени движутся тайком…
21. 21
« – Подай мне руку, друг! Не вызволить,
Тепло почувствовать – подай...»
Но, отшатнувшись, тает призраком
Былая дружба. «- Пропадай…»
…И, верно, ничего не сделаешь:
И жизни нет, и смерти – нет…
…А на столе бумага белая
Чуть шелестит: «Дерзай, поэт!»
22. 22
* * *
Как-то ранней весной
Зазвенели призывно капели
И казалось порой,
Что любовью весь мир напоён.
Но любимой глаза
Подозрительно вдруг посмотрели
Да искать принялись
Недостойное в чувстве моём.
И нашли: не понравилось то,
Да вот это;
Где-то слишком болтлив,
А где надо – ни к месту – смолчал…
И тоской опалило
Бессовестно знойное лето…
И остался пустынным
Души отстранённой причал…
А вокруг – кораблями –
Красавицы плыли куда-то;
Заглянув мимоходом
В скорбящую душу мою
Ухмылялись ехидно
И вслух говорили: «Так надо.
Надо ад пережить, если мог
Обретаться в раю.»
23. 23
…Дни проходят уныло,
Петлёю сжимая всё туже
Чувств моих неизменных
Заброшенный всеми удел.
И весна – не весна,
Если стал я любимой не нужен,
А последний суровый –
И, может, предсмертный –
предел…
24. 24
* * *
От любви не уходят…
Любимых бросать ни пристало…
Что же ты всё молчишь
И пустое читаешь всегда?
… Вот холодным дождём
Наше время стекает устало,
Чтобы тихо повиснуть
На чёрных, как смерть, проводах…
Брошу трепетный взгляд…
Но глаза ты надменно отводишь…
И желанные губы
Упрямо твердят: «Не мешай!»
В паутине дождей, заплутавшись,
Заветное бродит…
Не к нему ли спешит
Запоздалый промокший трамвай?
А стихи… Что стихи!
И поэзия душу не лечит,
Если чувств не видать –
Всюду слов зарифмованных сор…
…Но закрою глаза –
Предо мной наши первые встречи,
И не хочется слышать
Теперешний наш разговор…
25. 25
* * *
Всему есть на свете черёд и пора,
Но счастье уходит так рано…
Она уезжала в шесть-тридцать утра,
А я ей тащил чемоданы.
И в дальнюю даль средь лесов и озёр,
За синюю гладь океана,
Она улетела… Погас мой костёр…
А я ей тащил чемоданы…
О, боже! Повсюду так гаснут костры.
Друзья слишком рано уходят,
И жгут корабли, и сжигают мосты…
Другие, быть может, находят?
А где-то в России, на чёрной реке,
Сквозь бури, дожди, непогоды,
Буравит буксир, задыхаясь в тоске,
Разлуки тяжёлые воды.
26. 26
* * *
А ты немного удивись,
Почуяв странный зов природы,
Когда слетает жёлтый лист
Во тьме осенней непогоды,
И серый дождь моей слезой
Застыл в заплаканном окошке,
Дохнуло на сердце грозой,
И на душе скребутся кошки.
Что, если я таким листом
К тебе покорно прилетаю?
Но ты меня не пустишь в дом,
Привычно прошлое сметая.
И я на землю упаду,
Такой невзрачный и неяркий,
Покорно гибнущий в аду
Колёс спешащей иномарки.
А ты, довольная, пройдёшь,
В машину сядешь и уедешь.
Но чувства, острого, как нож,
Наверно, никогда не встретишь.
27. 27
* * *
Холодный август. Солнышка немного.
И долго поутру, который раз,
Несмелый дождик шепчет у порога
О том, чего и не было у нас.
Но всё равно – пусть он не умолкает,
Роняя вновь и вновь потоки слов.
И осень ранняя пусть золото вплетает
В густые кудри дремлющих лесов.
И что с того? Пускай проходит лето!
Ведь ты же знаешь – главное не в том:
И в сумраке зимы, тобой согрето,
Пылает чувство трепетным огнём -
Тогда оно, как жизнь, не угасая,
Среди снегов забвения горит…
И верится, что есть любовь такая,
Которая и время победит.
А если так, пока мы друг для друга
Хоть что-то значим в лабиринте дней,
Я буду одного просить у Бога –
Чтоб только ты была мечтой моей…
28. 28
* * *
Под ураганом ель всю ночь стонала,
К земле сухие ветви опустив.
А вздыбленные дебри ветровала
Всё повторяли заданный мотив.
Казалось: пальцы веток растопырив,
И словно бы пытаясь уползти,
И после смерти так деревья выли,
Так изливали скорбное «прости»…
Но всё ж никто их воя не услышал.
Вокруг валёж. Что дальше – всё равно.
И - пулеметом - дождь ударил с крыши
Так, словно в кадрах старого кино.
Который час строчит, не умолкая,
Упорно пригибая каждый куст.
И кажется, что пулями срезает
Ростки больших, невысказанных чувств.
29. 29
* * *
Так облако смеялось истерично,
На небосклоне морщилось скабрезно:
«Зачем ты пишешь, дурачок, о личном?
О нём и так уже давно известно!»
«Зачем ты пишешь всё о сокровенном,
Как будто нету дела до иного?
Живи как все, заботясь о мгновенном
И не жалея сказанного слова!»
Так облако ругалось, продолжая
По-наглому безудержно смеяться.
Как женщина, когда-то дорогая,
С которою не стоило встречаться.
30. 30
* * *
Когда, напомнив голос скальда,
Поют ветра осенней тьмы,
Я вижу призрак Бухенвальда
И стены каменной тюрьмы.
И жизнь, забитая в квадратик,
Течёт неведомо куда,
Как сумасшедший математик
Считая мне мои года.
Кругом безлистые скелеты
И руки скрюченных ветвей.
И не узнаешь: кто – ты, где – ты,
Зачем живёшь среди людей.
Стоят кленовые колонны,
Застынув в сумраке аллей,
Как заключенных миллионы
В жестокой тьме концлагерей.
Их руки тянутся упрямо,
И тихо просят: «Помоги!»
А я зализываю раны,
И насмехаются враги.
31. 31
* * *
Вокруг толпа. Потоком равномерным
По эскалатору скользит спешащий ряд.
И роза алая, без листьев совершенно
Вдруг привлекла девичий резвый взгляд.
«Кому нужна ободранная роза?» –
Всё удивлялась девушка в метро.
Торговка не расслышала вопроса
И улыбалась тихо и хитро.
Кому ты нужен, лишний совершенно,
Забытый бесконечно человек?
Нет, никому. Жестоко и надменно
Хрустит костями уходящий век.
Как жаль, что не спасает Землю разум
И всюду разрушением грозит.
А красота – вот чёртова зараза! –
Ободрана и спрятана в гранит.
32. 32
* * *
Как человек подобен глубине,
Огромной бездне дальних океанов!
И, улыбаясь вкрадчиво при мне,
Наносит в спину мне за раной рану.
Его лицо изображает штиль.
Но вся душа от ярости бушует.
И я спешу уйти за много миль,
Пока глубины чувств не отштормуют.
Сложу привычно стопочку бумаг,
Пойду домой неспешною походкой.
И будет он выглядывать как враг,
Внезапно атакованный подлодкой.
Ну, а когда последний смолкнет шквал,
Исчезнет в сером будничном тумане,
Мне нужно будет крепче взять штурвал,
Чтоб дальше плыть в житейском океане.
33. 33
* * *
Мир поглощен тягучей летней скукой,
И кажется, что вечность-ерунда,
И белый теплоход ленивой щукой
Плывет себе неведомо куда.
И, пожирая взглядами пространство,
На палубах по-чаячьи галдят
Богатые, и просто иностранцы;
И что-то непонятное твердят.
Приятно плыть средь русского раздолья
И, в берега уставив сытый взгляд,
Не думать о постигшем русских горе,
Не слышать, что об этом говорят!
И что с того, что ширятся погосты
И нищего протянута рука?
Ведь с палубы совсем легко и просто…
Смотреть на чью-то бедность свысока.
34. 34
* * *
Иду по лесу, по траве кислице –
Её так много в ельнике вокруг.
И словно вижу ласковые лица
Моих друзей, приятелей, подруг.
Мала кислица да неприхотлива:
Цветёт себе, и нету ей преград.
А для меня она – лесное диво –
Дороже самых дорогих наград.
Когда-то так же в лёгком платье белом
Моя любовь тихонько отцвела.
Ругал себя за то, что был несмелым,
Напрасно ждал. Такие вот дела.
………………………………………..
Теперь тисками крепкого бетона
В ущельях улиц сжаты свет и даль.
И я один. И далеко от дома.
И всюду – серый городской асфальт.
35. 35
* * *
Пришла зима. Кругом – снегов нирвана.
Деревья в парке городском стоят
Как лес кораллов в толще океана,
Сверкая белым. Их недвижен взгляд
В безмолвие темнеющего неба
Как в темноту непознанной души…
И время тонет в призрачную небыль
Так, словно бы и некуда спешить…
Но кажется – в костюме водолазном
Шагаю, оступаясь и скользя:
Здесь, в сумраке тревожном и ненастном
Остановиться ни за что нельзя…
А где-то рядом – рыбами – машины
Сбиваясь в стаи, глупые, снуют.
И запахом солярки и бензина
Насквозь пропитан странный неуют.
И хочется уйти к земле далёкой,
Туда, где солнце, где не жди тревог.
…Но щупальцами улиц так жестоко
Меня опутал город – осьминог…
36. 36
ВОСПОМИНАНИЕ
О БАБУШКЕ
Подумалось: не скоро буду дома я
В родном краю, где светлая тоска;
Где спит моя Арина Родионовна,
Спит вечным сном, погребена в песках…
Пронзает грусть… Кладбище деревенское
Свободно от никчемной суеты.
И чувство отрешенности вселенское
В душе раскрыло лучшие цветы…
Пусть, вырастая в строки стихотворные,
Они цветут который год подряд
Для тех, кто ценит чувства непритворные,
Для тех, кому о многом говорят…
37. 37
* * *
Здесь считают: деревья – не люди,
Деревяшки, короче – дрова.
И топор занесёшь – не осудят:
Им, деревьям, – какие права?
Чуть пройдёшь от конторы лесхоза
По лесам, что остались вокруг-
Видишь: в соке кровавом березы
Прячут плети истерзанных рук;
И скрипят на ветру, погибая,
Словно криком на помощь зовут.
А душа так от боли рыдает-
Ничего не поделаешь тут…
Где ты, гордая ранняя слава
Благородной славянской земли;
Той, где люди, как внуку Триглава,
Подаяние древу несли?!
И зачем я живу – непонятно.
Проклинаю безжалостный век.
Вырубая леса многократно,
Всюду гибнет и сам Человек…
38. 38
* * *
Сядем в сани с тобой на рассвете,
Полетим в серебристую даль,
Где гуляют лишь звери да ветер
Рвёт лесов вековую печаль.
Старых сосен корявые руки
Там обнимут багрянец зари,
Издавая зовущие звуки –
Там, у самого края земли.
Там, у самого края, у входа
В царство лучших миров и теней
Нам напомнит родная природа
О любви бескорыстной своей,
И, как матери, сосны склонятся,
Тихо спросят: «Устал, человек?
Разве можно так долго скитаться?
Или стал уж немереным век?
Пусть приходит к родимым причалам
Кто родные забыл берега.»
Не с того ли, затихнув сначала,
Так шумит беспокойно тайга?
39. 39
* * *
Весна за окном. Неужели
Закончилось время зимы?
И цокают звонко капели
И будят забытые сны.
А сны эти светом богаты,
И кажется, словно порой
Так солнцу весеннему рада
Земля, что покрыта водой.
И хочется верить в искусство,
Что вечно течёт, не спеша;
И свежему светлому чувству,
Как прежде, открыта душа.
И в празднике света
Недели
Летят, и солгать не дадут:
Однажды весною капели
Снега одиночества жгут.
42. 42
Рождение богатыря
(переложение былины)
Ой, не туча грозовая
Заслонила неба высь,
И не ветры, завывая,
Над полями поднялись!
Но из тех полей далёких,
Из раздолий из широких
Всех, кто слышит, окликая,
Весть нахлынула такая,
Что коварный род змеиный
Вновь добычу подыскал;
Что поднялся рёв звериный,
Свирепел клыков оскал.
И щенки, и зверь матёрый,
Всякая иная тварь
Собраны на приступ скорый,
А над ними встал главарь
Вслед ему из каждой пасти
Вырвался противный вой.
Бурой ли, буланой масти
Стаи двинулись толпой.
43. 43
Не гладка, и не мохната
Шерсть на диком звере том –
Сталью острого булата
Блещет словно серебром,
Иль кровавой позолотой,
Или холодом лучей,
Что мелькают за работой
Рассекающих мечей.
Не шерстинки, а жемчужины –
Так вовсю сверкает сталь.
А потом как с целой дюжины
Шерсть сошла – ему не жаль!
Стала зверя ошалелого
Морда – остроё копьё,
Уши – стрелы войска смелого.
Рвёт преграды как тряпьё!
А глаза – как звёзды ясные
Так и светятся в ночи;
Супротивникам опасные
Всё-то видят – хоть кричи!
…Вот к реке, Днепру могучему,
Зверь тот быстро добежал
Ухмыльнулся солнцу жгучему,
От пролитой крови ал
44. 44
Жертв, безжалостно замученных
И повергнутых во прах,
Вероломной силой скрученных,
Всякому внушая страх.
Встал, как пёс, на лапы задние;
По-медвежьи заревел.
И, почуяв дни остатние,
Соловьём свистать умел.
Да, сгибая шею длинную,
Зашипел он, как змея.
Песню спел не лебединую,
А чтоб вздрогнула земля:
Воровскую, подколодную
Песню подлую свою,
Только смерти и пригодную,
Падали да воронью –
Знали чтоб все до единого
Грабежей и зверства рать.
От шипения змеиного
Травы стали завядать –
Сникли вдруг в полях нехоженых,
А ведь были зелены!
…Под пятой гостей непрошеных
Полегли во дни войны.
45. 45
И от свиста соловьиного
В тёмных чащах по лесам
Нет ни писка комариного,
Воли птичьим голосам.
Рощи и боры высокие
Все склонились до земли,
А в земле сырой глубокие
Корни гнулись, как могли.
Вмиг от рёва от звериного
По Днепру пошла волна;
Берега достигла мирного
И угрюма, и сильна;
Стала вровень с каждой кручею –
И, осыпавшись, пески,
Понеслись с волной кипучею
Жёлтой пеной вдоль реки.
По лугам зелёным шалая
Разливалася вода.
Тяга с гор крутых немалая
Повалилася тогда:
Пали в реку камни крупные,
Покатилися по дну,
Раз уж склоны неприступные
Не смогли сдержать волну.
46. 46
И, меж берегов поверженных,
Камня мелкого поток
Нёсся как толпа рассерженных –
И безумен, и жесток.
Знать, невзгоду небывалую
И великую беду,
Силу супротив немалую,
Что сметает на ходу,
Вдруг почуял зверь незнаемый,
Лютый зверь земли чужой,
Коль над ним, недосягаемый,
Светит месяц молодой.
В дальних небесах рождённый
Светел месяц и могуч;
Шлёт лучи, непокорённый,
Пробивая толщу туч.
И тогда ж, где лес дремучий,
Где далёкий монастырь
На земле рождён могучий
Святорусский богатырь.
47. 47
Из поэмы «Каяла» – вольного
стихотворного переложения
«Слова о полку Игореве»
ЗАЧИН
Братья! Не благом ли будет для нас
Песней начать, как в преданье старинном,
Трудную повесть, тяжёлый рассказ,
Быль о походе князей самочинном?
…Тех, кто хотели в недолгом бою
Славу добыть как награду свою;
Храбро сражаясь за землю родную
Ратную силу рассеять степную;
Русь удивляя победой нежданной
Снова возвыситься славою бранной.
Старший над ними, душою – орёл! –
Войско на половцев Игорь повёл –
Игорь, князь Северский, сын Святослава ,
Отчего края надежда и слава;
Князя Олега воинственный внук,
Не выпускавший удачу из рук.
48. 48
* * *
Вспомним, как в минувшие года
Расцветала Русь, другим на диво.
Первые сказители тогда
О грядущем пели прозорливо.
И Боян , коль захотел кому
Песнь сложить, умом блистая смело,
То, призванью верен своему,
Начинал задуманное дело:
Сказывал дружинам и полкам
Следуя старинному напеву.
И сама летела к облакам
Мысль его, ветвясь, подобно древу;
Мчалась серым волком по земле,
Реяла орлом под небом синим;
Словно луч зари в угрюмой мгле,
Русичам отраду приносила.
Сказывал о том, что помнит он
Прошлых лет походы и победы.
Соколов пускал со всех сторон
Миг удачи, вкус борьбы изведать:
Десять поднимал, как чародей,
В небеса – догнать чужую птицу;
На шипящих злобно лебедей,
Что летят на русскую границу.
49. 49
Уносились соколы вперёд:
Взмах крыла – и в бездне голубой;
Каждый, коль пришёл его черёд,
Сходу принимал неравный бой.
И лишь сокол смелый настигал –
Лебедей воинственная стая
Разбивалась, как волна у скал,
Пела песню, крыльями плеская:
Рассыпалась похвалой
громкой
Мудрому былому Ярославу;
Отголосками молвы
звонкой
Воздавала храброму Мстиславу
Почести за трудный, долгий бой;
Мужество, ведущее к победе.
В поединке том, храним судьбой,
Князь ни в чём не уступил Редеде .
Но, сражён Мстиславом, весь в крови,
Сам Редедя – грозный вождь касогов –
Потерял владения свои
У Кавказа северных отрогов.
50. 50
Не помог к боям готовый полк –
Не успел на Русь начать похода.
Хоть и знал Редедя в силе толк,
Был повержен пред лицом народа.
…Яростью полна лебяжья стая
Проплывая в синей вышине;
О победе русской вспоминая
В той, давно оконченной, войне.
И о том, как пал на поле брани,
Кровью изойдя от многих ран,
Но не сдал своей Тмутаракани
Гордый князь, краса Руси, – Роман.
…То не десять соколов отважно
Настигали стаю лебедей,
И кричали лебеди протяжно,
О кровавых битвах прежних дней,
А дрожали струны, грянув дружно,
Если их перебирал Боян:
То едва звучали там, где нужно,
То звенели в память о боях.
Начинала петь струна тугая –
Живо, лишь касались пальцы рук
И скользили, сверху налегая, –
Дивно извлекая каждый звук.
51. 51
И рождалась, братья, песнь такая:
Всё сбылось, о чём мечталось в ней.
О князьях могучих вспоминая
Становились мы ещё сильней.
И казалось: в рокоте напевном
Гордо говорила наша честь –
Грозная, как гром на небе гневном,
На врага обрушивала месть.
Но пришли иные времена:
Солнце нашей славы потускнело…
Ныне покорится ли струна,
Поведёт рассказ, как было дело?
Лейся же, как велено судьбой,
Быль суровую поведай без обмана
Песня, что сильна сама собой,
Забывая замыслы Бояна!
52. 52
БОЯН
О, Боян! Ты пел как соловей
Времена иные вспоминая.
Ныне песнь затеял бы скорей
О походах Северского края;
В наше время прежним соловьём
По ветвям высоких мыслей древа
В каждом размышлении своём
Промелькнул, меняя звук напева
Мысленно под облаком летел
Над Триглава древнею тропою;
Горы и равнины, горд и смел,
Удивляя силою такою,
Чтобы просиял, суров и строг,
Наш Триглав ¬– былого счастья бог.
Возвышая подвиг всех времён –
Нынешних и тех, первоначальных, –
Пусть звучит, тобой, Боян, взметён,
Песен гром среди полей печальных!
Игорю запел бы самому
Как того Триглава-бога внуку,
Прогоняя всех сомнений тьму,
Светлому грядущему в поруку:
53. 53
«То не буря, воя в небесах,
Разметала соколов твоих;
Занесла их на своих ветрах
В ширь полей и бросила одних.
Галки голосят среди степей;
Все в тревоге, подняли трезвон;
Стаями-стадами, зверя злей,
Полетели на великий Дон.
Стаями помчалась злая птица –
Хочет с русским соколом сразиться.»
Или песне дал зачин другой
Ты, Боян, внук Велеса пригожий:
«За рекой рубежною, Сулой,
Даль видна, покуда день погожий.
Кони половецкие в полях,
Сытые, давно готовы к бою,
То лежат лениво в ковылях,
То пасутся тёмною толпою
Или с громким ржанием к реке,
С ветром споря, скачут налегке.
Но не взять им Киев на испуг,
Не посеять глупую тревогу,
Если русичи встают – за друга друг,
Всюду поспешая на подмогу.
54. 54
В Новгороде-Северском – трубят,
И в Путивле поднимают стяги.
Тужит враг, бессильно пряча взгляд,
Перед Русью, полною отваги!
И грохочет громами вдали
Слава нашей Северской земли!»
55. 55
СВЯТОСЛАВ
Святослава сыны, Гориславича внуки
(Игорь да Всеволод, братья-друзья)
Храбро мечи взяли в крепкие руки,
Но просчитались эти князья.
Ложь пробудили распрею новой:
Старшего князя не звали в поход.
Снова война стала явью суровой,
Снова покоя лишился народ.
А ведь казалось, что мир будет вечен –
Ложь укротил старший князь Святослав.
Славой великою был он отмечен,
Русскую мощь воедино собрав
В дальних степях он пронёсся грозою –
Киевский, властный, Великий – как есть! –
Чтобы кочевник умылся слезою
За вероломство, какого не счесть.
Ложь рассекалась мечами стальными
Наших в боях закалённых полков.
Грохот стоял над холмами степными,
И по оврагам, и в дебрях лесов.
Мутными были озёра и реки,
Высохла влага ручьёв и болот.
Верилось, что уж теперь-то навеки
Русь покорила коварства оплот –
56. 56
Бурой от гнева приблизилась тучей,
Вырвала из половецких рядов
Хана Кобяка. И волей могучей
Строй сокрушила железных полков.
И от излучины синего моря
Вихрем помчалась до киевских гор:
Брошен Кобяк, почерневший от горя,
В Киеве-граде на княжеский двор.
У Святослава – просторна светлица;
Пир зашумел, всем на радостях дан.
…Ходит вокруг и, покорствуя, злится
Некогда главный воинственный хан.
* * *
Было это, братья! И по праву
Посвятили песню Святославу
Зарубежья дальнего посланцы:
Немцы, греки и венецианцы.
Их слова, цветисты и кудрявы,
Раздаются громко там и тут.
И славяне – бравые моравы –
Ту же речь лукавую ведут,
Сладкую как мёд…. А вслед с укором
Игорю припоминают хором,
57. 57
Что в потоке страшного разгрома,
Как в разливе бешеном реки,
Разметало, вдалеке от дома,
Русские бесстрашные полки;
Что в Каяле этой половецкой
Счастье прошлых дней пошло на дно,
И по воле княжеской, отецкой
Золотом потоплено оно;
Золотом, которого не стало
На Руси, в родимой стороне, –
Лучшими людьми, каких немало,
Полегло за князя на войне.
И, пути не ведая иного,
Позабыв, где тьма, а где – светло
Из седла он выбит золотого,
И посажен в чёрное седло.
Чёрное седло – седло раба –
Игорю подставила судьба.
…В городах, на стенах крепостных,
Не шумит обрадованный люд –
Приуныл от новостей дурных.
И веселье попритихло тут.
58. 58
* * *
В Киеве, на кручах приднепровских,
Святослав увидел тёмный сон.
Не скрывая страхов стариковских
Сказывал боярам ближним он:
«С вечера всю ночь и до утра
Мне покров приносят погребальный
Неужель пришла моя пора
Встретить день последний, день прощальный?
На кровати с запахом густым
Тиса ядовитого лесного
Мёртвым спать под саваном простым
Вместо покрывала расписного?
Подают мне синее вино,
Скверными настояно трудами.
Может быть, отравлено оно
Распрями, что тянутся годами;
Или трупным ядом тех бойцов,
Кто костьми полёг на поле брани,
Но без тризны – пира храбрецов;
Той, что полагается меж нами?
Или, может, черпают вино
Из морей враждебных, отдалённых,
Где, как видно, русичей полно
Сгинуло, никем не погребённых?
59. 59
И колчанами полупустыми
Крупный жемчуг сыплют мне на грудь
Мудрецы с повадками степными;
Усмехаясь, а не как-нибудь.
И притворной лаской небывалой
Усыпляют бдительность мою.
Хоть владею силою немалой,
Навязали волю мне свою.
Заскользил я взглядом – выше, выше…
Что в моём случилось терему?
Золотой вершины нет на крыше.
Видят очи только злую тьму.
Там, над крыши гладкими досками,
Где нависла тягостная мгла,
Замахали вороны крылами.
Иль беда расправила крыла?
Чёрные, у древнего кладбища
Вскрикивали вороны всю ночь,
Словно бы для них готова пища,
Только поделить её невмочь.
Вышел из могил, услышав крики,
Князя Кия оскорблённый род.
Словно лес, собой мрачны и дики,
Собирались пращуры в поход.
60. 60
От накатов городского вала
Выступили, грозные, они.
И сама земля затрепетала,
Кровной мести предрекая дни.
И меня, притихшего от горя,
Горя, что почудилось вдали,
Понесли к просторам злого моря,
На равнину смерти понесли».
Выслушав, бояре отвечали:
«Сбылся, княже, твой тяжёлый сон:
Наяву скрутили нас печали.
Да и взяли разум твой в полон.
То два брата-сокола взлетели,
И престол отцов осиротел.
Но тебя не подняли с постели
Для достойных славы ратных дел:
Порешили, что в жестокой брани
Сами власть возьмут в Тмутаракани,
Пращуров утраченную власть!
Любо соколу противиться закону,
Любо шлемом да испить из Дону,
Первому на ворога напасть –
61. 61
В поединке добывать победу,
Верным быть и прадеду, и деду,
К ратной славе распаляя страсть,
Как питомцу подлинной отваги.
…Но уже подрезаны крыла –
Саблями подрезали бродяги
Из степного дальнего угла.
Их же, соколов, что в бой умчались сами,
Что схватились яростно с врагом,
Словно бы опутали сетями,
Крепкими железными сетями…
И беда – одна на всех! – кругом…
* * *
В третий день сгустилась темнота.
В третий день, когда в жестокой сече
Пройдена последняя черта.
И беда примчалась издалече;
Словно свыше дан зловещий знак,
Стало чёрным Солнце на поверку.
Обернулся день в глубокий мрак,
И тогда два солнышка померкли:
Игорь, да и Всеволод – во мгле!
Разом, как лучи зари погасли…
Были две опоры на земле –
Но в гордыне и во лжи погрязли…
62. 62
И тогда, накрыты злою тьмой,
Месяцы поблекли молодые –
Святослав с Олегом прямо в бой
Поспешили, как отцы седые:
На врага пошли без разговора,
Никого в беде не подвели!
…Но в моря великого позора
Погрузились на краю земли.
Там, в глуши неведомого края,
Вражья злоба силу обрела;
И, кривою саблею сверкая,
На иные земли потекла.
Тьма густая хлынула потоком,
На реке Каяле скрыла свет –
То в набеге скором и жестоком
Враг оставил свой кровавый след.
Точно кошек диких злая стая,
Вихрем прокатился по Руси,
И, добычу лёгкую хватая, –
Хуже смерти…Хоть кого спроси!
Запятнал позор былую славу
Наших громких боевых побед
И насилье начало расправу,
Унижая вольность прежних лет.
63. 63
Тут позором стала похвала,
Жизнь привольная сменилася нуждою.
И весна, что радостью была,
Стала испытаний чередою.
Словно грянул оземь, шелудив,
Злобный дух степей, противный Див.
Вот уже, довольные собою,
Девы готские вновь песню завели;
Морю синему, ревущему прибою –
Песнь своей, безжалостной, земли.
Вспоминают время князя Буса,
Наших предков сломленную рать
Как, завидев казнь любого русса,
Принимались готы ликовать;
Как распяты готскими вождями
Были князь и все его сыны,
Чтобы руссы не посмели сами
Против готов начинать войны.
Вспоминают, не скрывая страха,
Удалое войско Мономаха,
Половцев громившее не раз.
…А ещё такой ведут рассказ,
Что настали времена для хана
По степям кочующих племён
Отомстить за деда – Шарукана
И позор тяжёлых тех времён:
64. 64
Чтоб не вспоминалось у кургана,
Как разбито войско Шарукана,
А иные воспевались дни –
Дни побед. Да множатся они!
Если русских золото звенит,
Половцами взятое в бою,
Будет хан по праву знаменит –
Так возвысил сторону свою!
Вот оно играет – просто ах! –
Блещет в цепких девичьих руках
А девицы – хороши собой! –
Собралися шумною гурьбой;
Распевают, словно бы с похмелья.
Речь, для нас обидную, ведут.
Тут и нам, дружина, до веселья –
Нашему мечу гулять бы тут!
* * *
И тогда Великий Святослав,
Светом правды наполняя слово,
С горькою слезой его смешав,
Речь повёл и прямо, и сурово.
65. 65
Чтоб оно, как золото, сияло,
Чтоб весомей золотого стало,
Речь повёл, страдая, старый князь,
К неразумным братьям обратясь:
«Всеволод да Игорь удалые!
Вы, князья, мне как сыны родные!
Рано вы в просторах половецких
Кровью расцветили острый меч,
А себе в походах молодецких
Выгоду придумали извлечь!
Но врагов нечестно одолели,
Проливая их шальную кровь.
И теперь кровавые капели
Бьют о нашу землю вновь и вновь.
Знаю, ваши храбрые сердца
Выкованы в тяготах войны.
Были б вы пригожи для отца,
Смелостью в боях закалены,
Но моим серебряным сединам
Принесли не славу, а позор.
Оттого, как следует мужчинам,
Слушайте, не опуская взор!
66. 66
Мужество сердца вам закалило,
В трудный путь на подвиги послав;
Ясного ума – и не хватило…
Или я, старик седой, не прав?
И о том вы думали едва ли:
Князя старшего, кто вам почти отец,
Не войска врагов врасплох застали,
А похода вашего конец.
Что же вы, как два презренных вора,
Удалились тихо от меня;
И, нарушив слово договора,
В степь ушли, не мешкая ни дня?
Где же Ярослав, мой кровный брат?
Не видать его былую власть!
Много войск имеет, и богат,
И силён… Куда ж он мог пропасть?
Как не вспомнить прошлые походы
И его черниговскую рать!
…И бояре шли, и воеводы,
Все ему подвластные народы –
Чтобы силу силой сокрушать!
Без кольчуги, да и без щитов,
Лишь с ножами из-за голенища,
Двигались на полчища врагов.
И один сражался словно тыща.
67. 67
И вернее, чем любые слуги,
Были князю русскому в те дни
Топчаки, ольберы и ревуги.
Брали верх в одном строю они!
В бой рвались, превозмогая раны,
Бок о бок с шельбирами татраны.
И бывали лишь единым криком
Вражьи остановлены полки –
Так победу в том бою великом
Добывали князю степняки.
Словно богатырская застава
Множилась, восторженно звеня,
Прадедов немеркнущая слава.
И покой хранила, величава,
Сила русская – прочнее, чем броня.
Но сказали вы: «Старик – не воин.
Незачем нам кланяться ему.
Он победы новой недостоин,
К прошлому прикован своему.
Сами предстоящих схваток славу
Мужеством своим одни возьмём.
Силою своей, себе по нраву,
Новую победу уведём.
68. 68
А когда её добудем сами,
То и славу многих прежних лет
Неспеша поделим между нами,
Словно брата старшего и нет.»
А что, братья, будет ли вам дивным,
Если старый князь помолодел;
Поднял войско окликом призывным,
Смело защищает свой удел?
Ведь когда меняет старый сокол
Седину на новое перо,
То сгоняет птиц чужих высоко –
Вдалеке чтоб реяли хитро;
Своего гнезда не даст в обиду,
Не оставит малых соколят…
Если стар – так это только с виду,
А дела – иное говорят.
И не важно, стар я или молод –
Не об этом речь, не это зло.
Сердце охватил предсмертный холод;
Как травинку, душу затрясло:
Ведь не помогают мне князья,
Вывернули время наизнанку.
И врагами сделались друзья.
И беда примчалась спозаранку.
69. 69
Вот уж город Римов закричал,
Кончаком внезапно осаждённый;
Кровью захлебнувшись, наземь пал
Половецкой саблей побеждённый.
И Владимир, князь Переяславский,
Защищая стольный город свой,
Впереди, как богатырь заправский,
Принял, не страшась, неравный бой.
Но не смог взять верх, уйти далёко
Весь изранен копьями жестоко.
И с дружиной, на исходе сил,
В город стольный всё же отступил.
И теперь ему как сыну Глеба
(Был князь Глеб в почёте средь князей)
Не найти не только корки хлеба –
Тяжело глядеть в глаза людей.
В горе и тоске – один, недужный –
Видит свой Переяславль-Южный.
70. 70
Плач Ярославны
Слышен голос даже на Дунае –
До окраин, горечи полны,
Не кукушки всхлипы долетают –
Ярославны, Игоря жены.
В первый день печального похода,
В тяготах разлуки и тревог,
Вглядываясь в сумрак небосвода
И немую даль земных дорог,
Рано утром одинокой птицей,
Руки, словно крылья, распластав,
Причитает зорям-багряницам,
Причитает с болью на устах:
«С вольным ветром по речным долинам,
В тишину недобрую полей
Полечу в тоске неодолимой
Горьким плачем верности моей.
Стонами кукушки неприметной
Проберусь туда издалека,
Где в кровавой дымке предрассветной
Засверкала грозная река.
А, потом, над ней, Каялой тёмной,
Промелькну, хранимая судьбой;
Не крылом коснусь волны бессонной –
Белым шёлком с нитью золотой;
71. 71
Белым шёлком на моей одежде,
На её крылатых рукавах.
Безоглядно верная надежде,
Поспешу, превозмогая страх.
И, когда увижу поле брани,
Буйных трав растерзанную гладь,
Голос мой, рыдая, не устанет
Князя дорогого окликать.
Там, в поток невзгод бросаясь смело,
Одиноких дум сорву печать;
Милого израненное тело
Стану, как умею, врачевать:
Белым шёлком, смоченным водою,
Кровь на ранах мужу оботру,
И дыханье смерти роковое,
Словно призрак, сгинет на ветру…»
Разгорелась битва утром рано –
На Дону мечи обнажены.
А в Путивле плачет Ярославна,
Причитает с крепостной стены:
«Ветер, ветер! Что ты поневоле
Налетаешь, преграждая путь?
К дальним грозам отметая горе,
Ласково ладьи качая в море,
Мало в синеве свободно дуть?
72. 72
Как на крыльях, мчишь под небесами,
Бьёшься против мужа моего:
Всё быстрее гонишь над полями
Тучи стрел на воинов его!
Что ты, повелитель, как в ненастье
Кружишь вихри?
И всё круче бой!
…И моя мечта о тихом счастье
В ковылях развеяна тобой…»
На второй день битвы, ранним утром,
Над Путивлем, с крепостной стены,
Голос Ярославны – просит будто:
«Днепр Славутич! Силою полны
Пенятся твои живые воды,
Прорезая даже камень гор,
В том краю, где волею природы
Диких трав раскинулся простор,
А земля – под властью половецкой.
Ты, всегда бесстрашен и могуч,
В дальний путь с дружиной молодецкой
Уносился от высоких круч
Киева, князей великих града,
И, ладьи качая на волне,
Святослава, мужниного брата,
Вёл к вершинам славы на войне.
73. 73
Увлекал вперёд над бездной мрака,
Через тьму препятствий и невзгод
До становищ грозного Кобяка,
Хана половецкого. И вот
Вмиг волною княжеских клинков
Разметало войско степняков.
Так верни с победой, господин мой,
Мужа на сверкающей волне,
Чтобы, как и прежде, быть любимой,
Будущему радоваться мне;
Чтобы не вставала утром рано,
Не лила потоки горьких слёз;
Чтобы ты под пологом тумана
Все печали за море унёс!»
Третий день грохочет бой неравный
На степной далёкой стороне,
А в Путивле голос Ярославны
Слышен ранним утром на стене:
«Свет мой, Солнце Ясное! Ты трижды
На заре вставало над землёй;
Простирая в сумрак луч надежды
Обещало славу и покой.
Солнце полдня, солнце зорь закатных,
Солнце ранней утренней зари!
Проплывая в далях необъятных
Ласково на землю посмотри;
74. 74
Приноси тепло и свет любому,
Согревая души красотой!
Так зачем сверкаешь по-иному –
Видно, подменённое судьбой!
Что, владыко, жгучими лучами
Настигаешь храбрые полки;
Тяжкий зной колеблешь над полями,
Точно волны призрачной реки?
Жажда, посильнее вражьей сабли,
Так и ходит всюду по пятам
В тех полях, где нет воды ни капли,
Где любимый с воинами –
Там
Гневом распалила степь глухую…
Русичам сжимая луки,
Ты
Тетиву расслабило тугую –
Стрелам нет ни сил, ни высоты;
Русичам усталым ты всё чаще
Кожаный колчан полупустой,
Стрелы прогибая в нём, скрипящем,
Накрываешь гибельной тоской…»
75. 75
* * *
Нет, не спорить людям с небесами,
Коль друг с другом справиться невмочь!
Заходило страшными волнами
Море смерти, заполняя ночь.
В сумраке густом живое раня,
Смерчем завилась ночная жуть!
Молний в небесах рвануло пламя –
Словно Бог всевидящий перстами
Игорю указывает путь –
Из пучины бед – к степному долу,
И в раздолье русской стороны;
К золотому отчему престолу
В городе, где ждут вестей с войны;
В городе, наследстве Святослава,
Игорю который был вручён,
Где былых побед сияла слава,
Согревая всех своим лучом!
76. 76
Yaroslavna’s lamentation
(from the poem “Kayala” in interpretation by Valery
Temnukhin of the Ancient Russian poem “Slovo o
Polku Igoreve” (“The Lay of Igor’s Raid”)
English version by Ol’ga V. Vorontsova and Valery
B.Temnuhin
One could hear even on the Duna 1)
Lamentations of prince Igor’s 3)
wife.
A tearful voice of Yaroslavna 2)
,
Crying, weeping, bearing all sorrow
Speading all about outskirts.
On the first day of the tragic march
Troubled by her parting with beloved
Peering into darkness of the sky
And the limitless expanse of the pathway,
Early morning like a lonely bird,
Stretching hands like land bird’s wings,
She is mourning to the crimson colored dawn
With all sorrow in her broken voice:
“Fly I shall along the rivers’ valleys
With the fair wind carrying my grief,
Wailing sadly with my faithfulness and love
To the tragic silence of the fields.
77. 77
I shall find my way from faraway
Sneaking as a simple cuckoo bird,
To the place where in the raising dawn
Dangerously river glares in blood.
Then I’ll flash above Kayala-river’s 4)
Dark deep waters, guarded by the fate;
And with white silk gold threaded coat,
Not with a wing, I’ll touch the wakeful waves.
And like white silk of my clothes,
On its wide sleeves spread like wings,
Wholehearted with my hope,
Fighting fear I’ll hurry up.
When I see at last the battlefield,
Tattered grass that have been violent blos-
som,
Voice of mine though howling of pain
Won’t get tired to call my dearest prince.
There, throwing myself into the stream
of hardship,
I shall overcome my loneliness.
And I’ll heal the wounded body
Of my lover as I can:
I shall wipe the blood from wounded flesh
Of my husband out by white silk moisten
by the water,
And breath of the death will disappear
in the wind
Like a phantom …”
78. 78
Early in the morning the battle burst out,
In the Don 5)
with swords unsheathed.
And in the Putivl-town 6)
crying Yaroslavna
was wailing from the fortress wall to wind:
“Wind! Oh, wind! Why do You willy-hilly
Blow up, barring the way?
Pushing the sorrow over to the far storms,
Rocking big boats in the sea,
Why can’t You blow freely in the blue sky?
Embracing others with light wings
You are fighting against my husband:
Driving black clouds of arrows more and
more stronger
Above the fields towards his warriors!
Why You, master, whirl whirlwinds as the wet,
If it were a foul weather?
And the battle become more and more crushing!
…And my dream, dream about happiness,
Is destroyed by You in feather-grass …”
On the second day of the battle, early
in the morning,
From a fortress wall over the Putivl-town,
The voice of Yaroslavna is pleading:
“Oh, the Dnieper, the river of Glory!
Being full of strength,
79. 79
Your waters are foaming,
Cutting easy stony mountains
There, where, due to will of Nature,
Wild grass spreads all over,
And the land is under the power
of the Polovetsians.
You, as always fearless and mighty,
You speed away from high cliffs of Kiev
The city of Great Russian commanders,
To a distant trip with Russian squads,
Rocking boats on your waves.
You have lead brother Svyatoslav
To the peaks of Glory of the war.
You have carried along with the sea of trouble,
Cross the host of obstacles and hardships,
To the nomad camp of Kobyak, khan
Of the military of Polovets. And then,
In a flash, the troops of steppe tribes
Were scattered by the wave of Russian blades.
Оh, my Lord! I pray: return my husband
with the Victory
On Your sparkling wave.
So that, I can be loved, as before,
And look forward to the future.
80. 80
I wish I don’t get up early in the morning;
I wish, I don’t shed floods of tears;
I wish the wind took all my sorrow
Over the sea under the cover of the fog!”
Comments
1. Danube (Duna) – during Igor’s campaign,
the river along the most distant Western border of the
Russian Land; symbol of life, space and freedom.
2. Yaroslavna – Igor’s wife, daughter of kniaz
Yaroslav, who was the Head of Galich Land and was
famous under the name of “The good 8th idea man”;
Yaroslav lived in 1130-1187.
3. Idor (Svyatoslavovich) – 1151-1202;
Svyatoslav Olegovich’s son, grandson of Oleg
Svyatoslavovich , who was the Head of Chernigov
Land and was famous under the name of “The hard and
sparkling Glory man”; since 1179 Igor was the Head
(kniaz’) of Novgorod-Seversky Land, and since 1198 –
the Head (kniaz’) of Chernigov Land.
4. Kayala – a mythical river; the symbol of
extreme shock and the crushing defeat suffered by the
ancient Russians.
5. Don – the main river the Polovetskaya steppe;
a symbol of military Victory of the Russians over the
nomad Polovetsians.
81. 81
6. Putivl – the town in the modern Ukrain.
During Igor’s campaign it was a frontier fortress of
the Novgorod-Seversky Land to the south of the
Novgorod-Seversky town, on the way to the Polovetsian
Land. At the time of Igor, Putivl was ruled by the eldest
son of Igor, Vladimir ( 1170-1212), who joined to the
campaign of his farther and was captivited together with
him by Polovetsky khan Konchak. And, after that,
Vladimir married Konchak’s daughter and returned to
Russia. Novgorod-Seversky is the center of Chernigov
region, the modern Ukraine. As a town it was founded
in the 1044 under Yaroslav-the- Wise, on the spot of
the settlement of a Slavic tribe called “northerners” in
the VII-IX centuries. It was ravaged and destroyed by
the Polovetsians in 1068 and 1080 years. Since 1098
it has been the capital of the appanage Seversky, within
Chernigov principality.
84. 84
О художнике
хохломской росписи
Светлане Ивановой
Светлана Николаевна Иванова родилась
27 февраля 1974 года в деревне Сёмино Ковернин-
ского района Горьковской (ныне Нижегородской)
области в семье потомственных художников-хохло-
мичей. Бабушка Светланы, Елизавета Васильевна
Мосина, была широко известна как одна из старей-
ших мастериц Хохломы. Отец Светланы, Нико-
лай Алексеевич Иванов – член Союза художников
РСФСР.
Профессионально заниматься хохломской
росписью Светлана стала в 1991 году, став худож-
ником Горьковского творческо-производственно-
го комбината художественного фонда РСФСР. В
дальнейшем сотрудничала с Государственным му-
зеем декоративно-прикладного искусства народов
СССР в Царицыно (г. Москва), Государственным
музейно-выставочным центром РОСИЗО (г. Мо-
сква), Нижегородским государственным историко-
архитектурным музеем-заповедником, Нижегород-
ским государственным художественным музеем, с
ТОО Предприятие «Народная культура» (г. Ниж-
ний Новгород), Гильдией декоративно-приклад-
ного искусства и ремёсел (г. Нижний Новгород),
цехом художественной росписи «Галерея ремёсел»
(г. Нижний Новгород), ООО «Промысел» (с. Сё-
85. 85
мино Ковернинского района Нижегородской обла-
сти), ЧП «Вирлена» (г. Санкт-Петербург).
Работы Светланы Ивановой и её отца были
представлены на выставке русского народного ис-
кусства во Фрейбурге-на-Майне (Германия), орга-
низованной при содействии дирекции Государствен-
ной Третьяковской галереи (1993 год), и выставке
«Народное творчество: традиции и современность»
в Париже (Франция), организованной при участии
ЮНЕСКО, постоянного представительства России
при ЮНЕСКО, Министерства культуры России и
французской радиовещательной компании «Евро-
па Плюс». На этих выставках работы Ивановых
86. 86
занимали одно из центральных мест в экспозиции.
В 1996 году работы отца и дочери Ивановых экс-
понировались в Нижнем Новгороде на Всероссий-
ской выставке-продаже изделий народных умельцев
(мастеров) России, посвящённой 100-летию Ниже-
городской ярмарки. В 2010 году работы Светланы
Ивановой можно было увидеть на выставках «Осен-
ний вернисаж-2010» и «Рождественская-2010»
Нижегородского областного отделения ВТОО
«Союз художников России».
Светлана Иванова в равной степени владеет
разными стилями хохломской росписи («кудрина»,
чёрный фон, красный фон, «древко», «верховое»
письмо, «под листок»). Для её росписи характерны
внешняя лёгкость рисунка, умеренная насыщен-
ность элементами разной степени сложности, пре-
обладание светлых, золотисто-«солнечных», тонов,
внутренняя экспрессия, формирующие неповтори-
мый авторский стиль.
87. 87
МарияКомарова–фотограф,членСоюзафо-
тохудожников России, участник и дипломант между-
народных фотосалонов FIAP (Международная Фе-
дерация Художественной Фотографии), стипендиат
Российского фотографического фестиваля молодёжи
(г. Н. Новгород 2007 г.), дипломант международно-
го фотоконкурса им. Карла Буллы (г. С-Петербург
2007 г.), участник С-Петербургского фотоверни-
сажа (г. С-Петербург ЦВЗ «Манеж» 2008 г.),
участник арт-салона (г. Н. Новгород «Нижегород-
ская Ярмарка» 2009 г.). Соавтор выставочных про-
ектов в г. Н. Новгороде: «Мой город» 2006 г., «О,
женщина» 2007 г., «Трамвай 417» 2007 г., «Тихий
ход» 2008 г., «Нижегородская открытка» 2008 г.
Работы находятся в Русском Музее Фотографии
г. Н. Новгород, в Фонде исторической фотографии
имени Карла Буллы г. С-Петербург, а также в част-
ных коллекциях в России, Германии, Канаде.
88. 88
Об авторе
Валерий Темнухин родился 12 апреля 1967
года в Казани, в семье выходцев из Горьковской
области. В 1991 году окончил лесохозяйственный
факультет Ленинградской Лесотехнической акаде-
мии им.С.М.Кирова. Далее, до 1997 года, работал
в Москве.
Стихи начал писать в 1987 году. Первая пу-
бликация стихов – 1989 год. Автор персонального
сборника лирических стихов (Нижний Новгород,
2002). Книги стихов Валерия Темнухина «Плач
Ярославны» (Нижний Новгород, 2009) и «Боян»
(Нижний Новгород, 2011) включены в «длинный
список» работ на соискание литературной Бунин-
ской премии 2010 и 2012 года, соответственно.
Публиковался в качестве поэта и публициста в
литературно-художественных изданиях, выходящих
в Нижегородской области (сборники стихов участ-
ников литературного объединения «Феникс», аль-
манахи «Арина», «Земляки»; журналы «Нижний
Новгород», «Нижегородская провинция», «Ниж-
ний Новгород: Nota Bene», «Вертикаль XXI век»;
учёные записки Волго-Вятского отделения Между-
народной Славянской академии наук, образования,
искусств и культуры).
С 2004 года работает над стихотворным пере-
ложением «Слова о полку Игореве». Разные версии
его переложения «Слова…» выходили отдельными
89. 89
книжками под названием «Каяла» (Нижний Новго-
род, 2005; 2006; 2008).
В 2011 году выполнил стихотворное перело-
жение русской былины «Рождение богатыря».
92. Литературно-художественное издание
Валерий Борисович Темнухин
СТИХИ
Издательский проект Валерия Сдобнякова
Рисунки Светланы Ивановой
Фотографии Марии Комаровой
Вёрстка Александра Гуляева
Сдано в набор 14.01.2014. Подписано к печати 27.02.2014.
Формат 60х84 1/16.
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Гарнитура AcademyC. Тираж 300 экз.
Автономная некоммерческая организация
ЛХЖ «Вертикаль. ХХI век».
603105, Нижний Новгород, ул Ванеева, 18.
Отпечатано в типографии «Печатная мастерская Радонеж».
603005, Нижний Новгород, ул. Минина, 16а.
