1

1. ПОБЕГ ИЗ
НИОТКУДА В НИКУДА.
1. Всупление
2. Тема
3. Развитие
4. Импровизация
5. Кода
1.
Я всегда был чистоплотен, как
никогда.
(из меня, из неопубликованного)
Долго бегал от всего этого: государство, деньги, работа, причём удачно -
всего пару раз
чуть не догнали, удалось улизнуть. Тогда. Теперь, вот недавно совсем -
стало чудиться,
что опять подбираются. И что, спрашивается, делать? Не мальчик уже, да и
набегался...
Началось это у меня давно - лет в восемь мы с приятелем как то удрали с
уроков и пошли
на станцию - "смотреть на поезда", ( это было почему-то очень важно),
смотрели, смотрели, да и залезли в остановившийся товарняк. Товарняк
тронулся, поехал, разогнался. Едет и едет, тормозить не собирается. Едет
долго - часа четыре. Тут мы начали подозревать, что что-то не так, и
надо с этого поезда как то сойти. За это время мы укатили в другую
область, вечер собирается, да и прохладнее становится, хоть и весна... В
общем на каком-то переезде машинист чуть сбросил скорость и мы
спрыгнули. Я-то ничего - обошлось, а Славка когда прыгнул вписался точно
в пролетавший мимо железный столб, хорошо черепушка крепкая оказалась -
выдержала, а вот синяк на всю левую половину лица остался у него на всю
жизнь. Ну, как мы добирались до дому, и что нам потом за это было - это
отдельная история, тут время надо, чтобы рассказать. Я в общем-то о том,
что бегать - это увлекательное занятие. Особенно когда начинаешь рано,
как раз всё внове, впервые : первая дружба, первая свобода - своя, собст
венная свобода. Кстати о первой дружбе. Первый друг у меня был собака.
Нет, понятно, были в школе дружки-одноклассники, всякие детские шалости
(вроде той, когда кто-то из нашей компании нашёл у своих родителей
презерватив и притащил его во двор, а нам ничего лучшего в голову не
пришло, как напролнить его водой (а вошло туда к нашему удивлению чуть
меньше ведра), затащить его на крышу и сбросить на машину соседа -
директора нашей школы), это ясно, но первый раз мне удалось поговорить
как с другом, со старшим другом - именно с собакой. Этого пса я встретил
на пустыре за гаражами - там были все наши дела, там плавили свинец, там
курить пробовали, там пропадали целыми днями. А тут чё-то я пришёл - и
никого, только огромный рыжый пес с седой мордой и большими добрыми

2. карими глазами. Я пропал, тут же предложил ему жить у нас дома, и -
можешь смеяться - "услышал" в ответ: "твои не пустят", не знаю как
услышал, может просто увидел в глазах, но понял. Пришли мы домой, мать
как увиде
ла "это чудище" - чуть в обморок не грохнулась. Ответ был однозначен.
Рыжий повернулся и спустился на первый этаж. Я спустился к нему. Дверь в
подъезде не закрывалась, и он вышел на улицу. Начался дождь. Я стоял под
козырьком, он подошёл ко мне, сел рядом, я опустился на корточки, обнял
его. И вот этот запах мокрой псины и звук слов утешения (от него!) - это
первое с чем ассоциируется у меня первая, безкорыстная дружба. Он ушёл
только когда совсем стемнело, я проводил его до угла нашей хрущёбы.
Домой я явился весь в слезах, и тут - о чудо! - мать говорит: "где этот
бугай, зови его, поедите - и спать, а завтра вымоешь его и посмотрим."
Боже, что со мной, сделалось! Я выбежал на улицу, добежал до угла -нету,
дальше за соседний дом - нету, было уже совсем темно, от отчаяния я
решил найти следы, вернулся домой, схватил фонарик, с фонарём облазил
весь район - никого, ничего, только дождь, мокрый песок в песочницах,
мокрый асфальт, запах мокрой, тёплой шерсти от ладоней - и нико
го.
Теперь, вспоминая это, вот думаю - не тогда-ли проклюнулись во мне
первые нежные ростки моего "всё равно убегу"? Хотя, может раньше.
Детский сад. Все собираются на прогулку. Мне очень хочется на улицу -
там солнце, снег, можно в снежки, или бабу лепить, или крепость, да
мало-ли что! А тут духота под жёлтой лампочкой. Я очень торопился -
сказали, кто первый оденется - тот первый выйдет на улицу. И тут как
гром среди ясного неба: у меня пропал один тёплый носок. Правый. Левый -
вот он, на ноге, а правого нет, как нет. Уже добрая половина моих
товарищей весело хохочет во дворе, слышно как с горки хрустят картонки,
грузовик где-то рядом загудел... Я снова и снова перерываю свои вещи,
зачем-то два раза выворачиваю наизнанку и обратно свою шубку, десять раз
заглядываю к себе в шкафчик, и даже на всякий случай проверяю внутри
рукой. Носка нет. Все дети оделись и вышли. Я один. В одном носке, в
одной штанине и в шубе. Воспитательница участливо смотрит на меня, и
говорит: "Без н
оска нельзя на улицу, там холодно, ищи". В общем я искал носок до конца
прогулки. И вот весёлая, шумная, разрумяненная с мороза ватага врывается
с улицы, и начинается обычный в таких случаях гвалт: хохот, падения,
катание по полу, потасовки на шапках, рассказы о том, что было только
что, и какой получился снеговик! Входит воспитательница: "Дети,
быстренько переодеваемся и идём на обед", я с обречённостью уже
повешенного снимаю шубу, стягиваю штаны, принимаюсь за носок, и вдруг
обнаруживаю, что оба носка надеты на левую ногу, один на другой. Это я
второпях, по запарке не заметил. Настроение у меня резко улучшается, и к
тому моменту, как все были переодеты к обеду - я был полностью одет для
прогулки. У меня даже мысли не возникло, что меня могут не пустить -
ведь я не гулял! И не потому, что был наказан, или там, болен, нет,
просто надел два носка на одну ногу, и не заметил. И всё! Но теперь-то
всё в порядке, я нормально одет (мне даже уже немного жарко), и мне пора
идти на ул
ицу. Вместе со всеми я пришёл в столовую в валенках, шубе, кроличей
шапке, варежках и повязанном поверх воротника шарфе и попросил
воспитательницу открыть мне дверь, мол приду - пообедаю. - Какие
прогулки? Марш переодеваться и за стол! Гулёна!
- Как переодеваться? Ведь я не гулял, вы что, не помните что-ли?! Я
носок искал, а потом нашёл...
- Так, без разговоров, шагом марш!

3. Ну что ты тут поделаешь? Я поплёлся вниз, в раздевалку и тут (я думаю
это было что-то вроде откровения, которое получает любой беглец откуда
угодно: зэк с зоны, или партизан из гестапо, словом любой, кто
подсознательно уже всё решил, осталось только дождаться знака - и вот
он! А теперь ищи его, свищи его..!) увидел, что дверь в кухню открыта, а
кухня была огромная - с колоннами, блестящими никелированными котлами,
огромными столами и плитами, (впрочем может это так выглядело только, я
и сейчас-то не высок, а тогда - нет вершка от горшка), и естественно с
задней дверью , в общем меня не заметили и я выбрался во двор. Дальше
дело техники - ворота были закрыты на висячий замок, и замотаны зачем-то
цепью, а калитка не запиралась никогда, все это знали, потому что не раз
во время прогулок открывали её и выглядывали наружу. Выйдя за ворота я
вдруг понял, что совершенно не хочу гулять. Одно дело весёлая кутерьма
на горке, и совсем другое пустая зимняя улица. Назад в садик я ни за чт
о на свете не пошёл бы, дома, я знал - никого нет, и поэтому я пошёл к
матери на завод. Шёл я долго, очень устал, надо было выбраться из
микрорайона, а потом вдоль заводской стены обойти почти весь огромный
завод, пока доберёшься до проходных. Но дорогу я знал - мать посещала
автошколу при заводе, и иногда брала меня с собой. И вот, когда ко мне,
усталому, но гордому и счастливоиу (я впервые один, сам пришёл так
далеко) выбежала вызванная вахтёром испуганная мама - тут случилось со
мной второе за день откровение - я вдруг почувствовал, что хорошо куда-
нибудь прибегать, особенно куда-нибудь к своим, кто беспокоится за тебя,
ждёт, и рад тебе когда ты пришёл.
Теперь я в этом не уверен, не то чтобы не уверен, так, сомнения
появились. Но о сомнениях потом, сейчас о причинах. Отец был лётчиком.
Сначала истребителем, летал на миг-15, потом в военно-транспортной
авиации. Короче военный лётчик. Переезды, контейнеры, мебель, новые
квартиры... Но в каждом новом доме одно оставалось всегда неизменным:
две матово-серые полусферы в каждом подъезде - тревожная сирена.
Зазвонить эта штука могла в любое время суток, и тогда у подъездов
появлялись командирские "газики", а на площадке за домами - крытые
грузовики, и наши отцы уезжали на аэродром. Это было обыденно, не так уж
часто, но привычно. Дома в кладовке всегда стоял "тревожный чемодан" (я
помню даже, как мама обшивала его тёмно-зелёным брезентом) с Н.З.
Тревоги бывают трёх "готовностей", готовность №1 - это когда уж не помню
точно за сколько минут, папа с полученным табельным оружием должен
сидеть в своём бомбардировщике за штурвалом, и ждать координаты цели. В
тот день видимо что-т
о отменили, и отец вдруг приехал домой. Я отлично помню этот весенний
день, я только что пришёл из школы. На улице - солнце, ручейки, первая,
ещё собственно не зелёная какая-то зелень. И вот я дома, а тут ещё и
"папка пришёл!", очень ярко освещена вся квартира, кухня прямо сияет, и
там, в этом сиянии - мама, в цветастом немецком фартуке, с половником в
руке:
- Ой какие молодцы, вместе пришли. А у меня такой супчик готов -
пальчики оближете!
Отец снимает портупею, кладёт на диван, и уходит в ванную мыть руки. Я
тут как тут: потихоньку подобрался к кобуре, достал пистолет - и во
двор. Там пацаны сбежались со всего двора, разглядывают. Я никому в руки
не даю, "смотрите, уж так и быть, но - вещь серьёзная, не игрушка, мне
вот доверили, а вы ещё подростите, мелюзга", да, я чувствовал их
зависть, чувствовал, как поднялся в их глазах на какую-то недосягаемую
высоту, я был в самом центре этой толпы ребятни, я был король! Недолго
правда. Вдруг мне стало так страшно, что шерсть на загривке поднялась
дыбом, а сам я моментально покрылся холодным, липким потом и во рту у

4. меня появился привкус железа. Я понять ничего не могу, оглядываюсь - всё
по прежнему, вокруг мои дворовые друзья, весна, наш знакомый до мелочи
двор - ничего не изменилось, но страх такой, что ой-ёй, и не отпускает.
Всё это время, как пришла первая волна страха я поворачиваюсь вокруг
своей оси - оглядываюсь, и тут, завершая полный круг я вдруг замечаю - в
чё
рном проёме подъездной двери стоит белый, как полотно, отец. Он как-то
боком, на полусогнутых ногах, на цыпочках, очень медленно идёт к нам, и
я расслышал в наступившей тишине, что он шёпотом повторяет как
заклинание:"ребята, не шевелитесь, ребята, не шевелитесь..." Таким
макаром он добрался до нас, очень резким движением правой рукой врвал у
меня пистолет, а левой отвесил такую оплеуху, что меня аж мотануло и к
привкусу железа во рту прибавился привкус крови. Это был первый и
единственный раз когда отец меня ударил. В отличие от моего старшего
брата, которого лупил иногда ремнём, а когда тот подрос - сломал об него
гитару. Ну что-ж, не зря. Как говорится сделал человеком - брат стал
офицером. Это папа.
Вот история про маму. Кто-то принёс в школу машинку, модель 24-й
волги. Дверки и капот открывались, под капотом - никелированный
моторчик, на резиновых шинах, а если поднести на уровень глаз и
посмотреть на свет - фары будто горели. Короче я понял, что без такой
машинки мне просто нечего делать в этом мире, жизнь моя кончится самым
безрадостным образом, я умру где-нибудь под забором, как несчастный
американский безработный. Единственное средство как-то исправить
положение - обзавестись такой машинкой. Удрал с уроков, прибежал домой:
- Мам, дай 3.50
- Зачем?
- На машинку.
- Не валяй дурака, такие деньги - и на какую-то ерунду. Да и нет у меня
мелких денег,только 50 рублей. И вообще, мне некогда, сейчас отец
придёт, мне его покормить надо.
Но мне было не до разумных доводов: "вы меня не любите, вот так и
проживёшь всю жизнь без машинки". Мама повернулась ко мне от плиты:
- Значит ты настаиваешь?
- Настаиваю конечно.
- И всё равно, что отец пообедает недоваренным супом?
- Да!
Она сняла фартук, выключила газ под кастрюлей : "ну пошли". Мы вышли на
улицу, мама остановила проезжающего автолюбителя, что само по себе меня
уже насторожило, (такси в нашем городке и в помине не было, зато было
четыре светофора на пересечении двух главных улиц, которые за городом
терялись где-то в оренбургских степях) мы едем в центральный унивемаг,
на другой конец города, на третьем этаже находим эту треклятую машинку,
мама подаёт её мне и со словами:"вот держи, а мне некогда, мне отца надо
кормить" - садится в того-же частника, и уезжает. Я остаюсь один на
ступенях универмага, с машинкой в руке, в школьной форме, и начинаю
соображать, что пока я пешком дойду до школы - уроки давно закончатся, в
школу я не попадаю, зато попадаю домой, где уже будет отец, а уж он
обязательно заинтересуется подробностями сегодняшнего происшествия. И
заинтересовался-таки и после серьёзного, вдумчивого внушения завершил
беседу такой тирадой: "ты, Андрей всегда идёшь по пути наименьшего сопро
тивления - сначала делаешь, потом начинаешь думать. Дай себе труд -
подумай, прикинь как ещё можно сделать, перебери варианты, и уж потом
начинай действовать". Этот совет частенько с тех пор приходил мне на
помощь. Правда не всегда, а то не сидел бы я здесь за пишущей машинкой,
а колесил бы в своём "Merqury" где-нибудь в районе Седоны.

5. Ну, Седона седоной, а хотелось бы напомнить, что разговор у нас с
тобой дружище за побег ото всего и отовсюду, что касается государства и
только его, любимого. Хотелось бы сразу оговориться, что где и сколько
угодно не бегай, а лучше маминого дома не найдёшь. Ну, это так, чтоб не
потерять нить. Да. О чём это я? А, ну, потихоньку заканчивается детство,
приходит беспокойное отрочество. Любовь. Ах любовь! Вы любили когда-
нибудь тринадцатилетнюю девочку, когда вам самому четырнадцать? Прав
Шекспир: "кто был влюблён, тот не полюбит вновь". Глубину и силу этого
первого чувства не возможно перенести ни на лист бумаги, ни на холст -
безполезны любые попытки. Это можно только помнить. И хранить, хранить
очень глубоко. Так глубоко, что сам туда редко заходишь. Какое-то
необыкновенное единение двух бесхитростных сердец, связанных общей
тайной. Впервые в жизни тайной. Можно целый день проходить молча, не
произнеся ни слова, но при этом вместе хохотать над чем нибудь смешным,
или с
тоять открыв рот, глядя на бабочку на цветке. Первые прикосновения.
Робкие, тонкие, холодные, как лёд пальцы. А на улице лето, жара. Жарища!
И вот, рука в руке, и взгляд поймал взгляд, и - правда брызнула между
нами, как фонтан, и открылась нам наконец. Теперь можно не отводить
глаза от глаз напротив, а наслаждаться ими, любоваться каждой ресницей,
находить тысячи новых, раньше не замеченных чёрточек в повороте головы,
в лукавом взгляде краешком глаза снизу вверх. В улыбке. И чтобы ночью, в
проливной дождь прошёл почти весь город, часам к двум ночи добрался до
места, по мокрому дереву забрался на уровень третьего этажа, и она не
спит, она ждёт, она чувствует, что я приду, и за её окном загорается
настольная лампа, и открывается окно, и разговор шёпотом: короткий,
жаркий - "завтра во сколько?", - "не знаю", - "там-же?", - " ну конечно,
глупый". И путь домой кажется необыкновенно коротким, у подъезда стоишь
под козырьком и просишь дождь, чтобы не утихал, чтоб барабанил сильнее
, чтоб заглушил стук сердца! Вот счастье. Я помню. Я вот только не
понимаю, как можно пережить такое, и не умереть. Куда уходит, куда
девается, куда убегает от нас это? Веть если прав Шекспир, я больше не
способен на любовь, всё, что было потом - это суть предательство. Да и
любой, кто пережил первую любовь, и вновь решается любить - предатель.
Попытка побега? От одиночества?
2.
Соло
Хочу вернуться я в тот день,
Где был любим, и был влюблён,
Хочу развеять эту тень, что
Скрыла от меня тот лён
В который ты была одета
То небо, что накрыло нас,
Как мягким покрывалом -
Куда, куда всё подевалось это?
Туда, то место я хочу найти
Найти, вернуться и остаться
Хоть кажется, что нет туда пути,
Но может хоть тропинку
Мне найти удастся.
Туда, где этой боли нет,
Где нет воспоминаний, где нет

6. Потерь и разочарований, туда -
Где до сих пор горит всё тот-же свет.
Вернуться, возвратиться хоть на день
На час, на пол-часа, хоть на минуту -
Увидеть те глаза, и от ресницы тень,
И руки, что разрежут мои путы.
Но - упала ночь на землю,
Загорелись свечи - тот свет погас
И только запах парафина -
Вот всё теперь, что связывает нас.
Вот первый мощный аккорд - юность. "Блажен, кто посетил сей мир в его
минуты роковые". Наплевать, и растереть. Может это и хорошо, когда ты
один. И с саблей на коне. Может быть. Но это совершенно никуда не
годится, если у тебя сын-грудничок, никакой работы, никаких денег,
живёшь ты в квартртире родителей своей жены, вместе с ними и собакой. А
вокруг кавардак - то в доме света нет, то в магазине нет молока для
малыша, то в детскую кухню не завезли детское питание. Подгузники по
знакомству достаёшь. По телевизору чушь с утра до вечера, пугают. Мол,
это ещё ничё, приготовтесь к худшему. Танки в городе. Блаженство ниже
среднего. Особенно когда всё происходящее - бред. Не кажется бредом, а
бред. Одни люди вдруг начинают говорить другим, что они враги Родины и
предатели своего народа. А армия и полиция начинают наводить порядок на
улицах известными методами. Я конечно не знаю сколько точно тогда
родилось младенцев, но уверен, что если бы спросить любого из их
родителей о происход
ящем - почти все выскажутся в том духе, что как-то это всё не вовремя,
да и вообще ни к чему. Да и вообще любой более-менее здравомыслящий
человек так отнесётся к подобному. Любой, у кого достаточно ума для
того, чтобы понять, что его ребёнок, который зачинался им в любви и
рождён на свет в муках любимой - рождался уж никак не для того, чтобы
потом пойти и подставить голову под пули такого-же несмышлёныша, как он
сам, на радость какой-нибудь мрази, которая получит по нескольку
долларов "с головы", да ещё наживётся на продаже оружия и тому и другому
- у любого это должно вызывать только чувство недоумения и гадливости к
проповеднику любой доктрины, которая вызывает людей на улицу с целью
добиться правды "демократическим путём". Хотя, конечно, история знает
множество подобных примеров: тот-же Китай (это ж какая культурища, а
поверили какому-то одному, который сказал, что есть в столовой намного
вкуснее, чем дома стряпню любимой бабаушки, а иметь в доме книги -
вообще преступле
ние), или взять хоть Германию с этим параноиком, и это после Гёте,
Шиллера, Баха! Поверили. Уверовали. Да и наши хороши. Всё это понятно.
Не понятно другое - я чё, блин, один такой умный?! Мне одному на планете
не понятно, почему мой ребёнок в принципе обречён на гибель ради
обогащения какого-то незнакомого и неприятного мне человека?! Хотя разве
это люди?! Такое ощущение, что у них и матерей-то не было вовсе.
Засланные они к нам, что-ли? Впрочем стоп, это уже начинает напоминать
паранойю. Про засланных-то. Ладно, вернёмся к теме разговора. Раз уж
поделать с такими вещами ничего нельзя (не идти-же в самом деле на
баррикады, дурака там валять), выход вроде напрашивается сам собой -
старая добрая внутренняя эмиграция. А что, послать их всех к такой-то
маме, и всё. Вроде всё. Так нет, придут, соберутся у двери, и потребуют,
чтобы ты доказал, что они тебе нравятся. Именно доказал, личным
примером. Иначе - предатель, ренегат. Это я предатель. Просто потому,
что пытаюсь всю жизнь

7. просто заработать себе на жизнь не выходя на баррикады. Не примыкая ни
к какой клике. И не из анархических побуждений. Просто мне всё это, вся
эта возня кажется скучнейшим делом. Уверяю вас, у меня масса тем для
размышлений, намного более приятных, чем все ваши вместе взятые. Насрать
мне с высокой Эйфелевой башни кого вы выберете в мэры, или президенты.
Я-то знаю, что всё решено, и все выбраны уже давно. И куклы на своих
местах, и ниточки привязаны. И дела с ними никакого иметь решительно
невозможно, и убежать далеко не удаётся ( ведь, собаки, и не пристрелят,
и заработать не дадут, хоть на билет). Я им нужен. Я их раб. С детьми.
Кто же просто так, здорово живёшь рабами разбрасывается? Дружище, а ты
заметил, как они заботятся о подрастающем поколении? Допёрли, что
здоровый раб дольше работает, ему и пенсию можно позже давать, а позже
пенсия - ближе к смерти, а там - только на похороны потратиться
остаётся, и всё - остальное в карман. Ведь ёжику понятно, что человек
сорок лет
отработавший на страну не может не заработать на собственный дом и
приличную еду для беззубой старости. Даже у диких дикарей заботятся о
стариках - подкладывают куски помягче. Ведь даже ёжик знает, что из,
собственно, выработанного человеком, человек этот получит на руки не
больше двух-пяти процентов от продукции сделанной, да и то обложат
налогами, отнимут ценами, сожрут в больницах и поликлинниках, отнимут за
коммуналку, которая в принципе не может стоить столько, сколько стоит.
Да, друг, такие дела. Руками прилично заработать практически невозможно.
Можно только украсть, или отнять. Они так и делают - крадут, или
отнимают. У твоей семьи, у твоих детей, у твоих стариков. Кто? Ласковый
ты мой! Да те, за кого ты голосовал на последних выборах. Точнее те, кто
тебя на эти выборы зазвал. И предложил тебе кандидатов, и заплатил за их
раскрутку твоими деньгами. И - "почему не радуешься, Родину не любишь,
сволочь?!"
С женой (бывшей) в свадебное путешествие мы отправились на Байкал
и дальше в Бурятию. О тамошних красотах писать нет смысла - столько об
этом сказано. Ходили по старой узкоколейке - бывшей царской каторге.
Несколько километров пути прорублено в живой гранитной скале, есть
надписи с ятью. Почти ощутимо присутствие этих бедолаг. Зимой и летом в
руднике. За малейшую провинность - кандалы, и всё равно в рудник,
вырабатывать "урок". Ничего не напоминает? Рабство. Ты попадаешь в
кабалу, как только родился. Ты настолько вписан в систему, что сама
мысль о побеге выглядит кощунственной. Но наступает момент, когда мозг
не выдерживает давления и наконец нет-нет да и промелькнёт мыслишка о..,
нет, не о побеге, о попытке убежать. И тут самый простой способ -
наркотики. А самый легкодоступный из них, и один из самых тяжёлых кстати
- алкоголь. Сколько мне было, когда я впервые напился?
Соло.
О добровольном безумии.
Я люблю веселье от наркотиков – веселье по поводу. Водки ли выпить под
хороший тост, под картошечку с зеленью, под селёдочку с лучком в уксусе.
Или наоборот чайку с тортиком, да под пяточку тактагульскую. Хорошо! Это
я понимаю. Я вот чего не понимаю: как, например, можно надеть лучшую
свою одежду, облившись духами и обзаведясь билетом, прийти на съёмку тв
– шоу, ну и веселиться там от души. Два часа. Или час. А потом, придя

8. домой, лечь спать с мыслью вроде: « Какой приятный вечер! Как я
повеселился славно! Как было хорошо и весело!» Ну, вот честное
благородное – не понимаю! Веселье без повода, по заказу. Как забег на
время. Как выполнение норматива на звание весёлого и общительного
человека. Бред сивокобылий! Бред бесконечный, не прекращающийся ни на
миг, каждый день, каждый час, до самого конца, до смерти. В отличии от
этого кошмара главная прелесть наркотиков заключается в том, что они
перестают действовать через некоторые промежутки времени, и ты приходишь
наконе
ц в себя. Как мир трезвеет после очередной войны. Этого безумия.
Такого же добровольного, как и приём наркотиков.
Мы закончили восьмой класс. Решили отметить. Купили бутылку водки,
потом ещё одну, потом ещё. На мою долю пришлась как раз бутылка. Дружки
мои прислонили меня к двери, позвонили в звонок и убежали. Изнутри
открыли замок, (это оказался мой отчим), дверь под моей тяжестью
подалась и я растянулся в коридоре на полу. Всё кружилось перед глазами,
мне было отчаянно плохо, всё время мутило. Больше всего меня напугало
выражение маминого лица. Потом в поле моего зрения попала бабушка.
Сквозь весь этот пьяный бред я отчётливо помню её маленькие, очень худые
ноги в больших мягких тапочках, ночную рубашку, и в вырезе на груди -
маленький оловянный крестик, а вместо цепочки к нему - нитка с мелким
прозрачным бисером. Помню внимательный взгляд белёсых, почти уже
безцветных от старости глаз, и голос : "Быват, иногда и мотат!" Ну, что
сказать? Первая сознательная попытка убежать, оставаясь как бы "здесь",
на месте - увенчалась полным успехом. Из того, что происходило до того,
как я по
пал домой я до сих пор ничего не знаю, кроме того, что разорвали мою
школьную форму в клочки, просто не помню. Зато хорошо помню, что не было
похмелья. Многие из моих друзей были из пьющих семей, да и сами к концу
восьмого класса уже здорово зашибали, и по их рассказам я знал, что
после возлияний бывает некое "похмелье". И проснувшись долго лежал,
пытаясь угадать в себе хоть какие-нибудь признаки головной боли, или
рвотных позывов, и - ничего. Меня это не насторожило, а удивило и
обрадовало. Даже мелькнуло что-то вроде : "может у меня иммунитет", а
жаль что мелькнуло. Не мелькнуло бы - глядишь не спился бы. Может быть.
Хотя вряд ли. Спился бы всё равно. Кто много бегает - часто мёрзнет, кто
часто мёрзнет - нуждается в "сугреве". Чем чаще греешься - тем скорее
привыкаешь к теплу, и к тому, где его проще всего обрести. В винном
магазине. Устроился на работу разгружать бухло в универмаге. Ну и тут уж
понеслась. С каждой разгруженной машины - ящик списывался "на бой"
только груз
чикам, не считая магазинной "верхушки". А сколько я нового узнал!
Например, если поставить рядом с мешком сахара ведро воды на ночь -
утром ведро окажется сухим. А мешок - на 15кг тяжелее. А 15кг сахару на
базаре - это 3 литра самогонки. Было. Как сейчас не знаю.
Соло.
На советский завод прибыла западная делегация. Подходят к Ване-токарю:
- Вы, по моему, пьяны. Вы что же, пьёте на рабочем месте?
- Я и на рабочем месте пью, и не на рабочем. Я не выпью - ваще работать
не смогу.
- Сколько же вы получаете?
- Как все - 180.
- А бутылка сколько стоит?

9. - От пятёрки и дороже.
- И сколько вам надо в день?
- От двух, и больше.
- Сколько у вас детей?
- Трое.
- Но позвольте, ведь каждого ребёнка надо одеть, обуть, накормить, да
ещё вам на выпивку. Где же вы берёте деньги? При вашей зарплате это
просто невозможно.
- Не знаю, как у вас на западе, а у нас на заводе колен.вал как пузырь
стоил - так и будет стоить.
Ну, это всё лирика. Когда я был ещё совсем молод, и ещё больше,
чем молод - глуп, мне казалось, что в принципе избавиться от любой
ситуации можно просто покинув место с ситуацией. Как у потенциального
самоубийцы - из любого положения есть выход. А чё, припёрло - башку в
петлю, и вся недолга. Ну знаешь, как - нёс, нёс тяжёлый рюкзак, а потом
сбросил на землю, растянулся рядом, вздохнул поглубже и всё. Вышел на
дорогу за город, поймал попутку и через сто километров уже забыл, что
там было, освободился. Теперь не то. Теперь куда не уедь - всё таскаешь
с собой. Всё жуёшь и жуёшь ту-же жвачку. Пока не разжуёшь. Разжевал -
глотать надо. Сколько я таким манером дерьма наелся! А не проглотишь -
вкуса не почувствуешь. Всё равно, что издалека нюхать шашлык. Пахнет
вкусно, а в брюхе пусто. Кстати, о пустом брюхе. Был у меня захил один
- шесть лет не ел мяса. Я и так-то никогда особым гурманом не был, в
общем-то рацион немудрящий - хлеб, мясо, да водка. А тут мясо перестал
есть, о
сталось всего ничего - хлеб, да водка. Ну там лапши этой одноразовой
перехватишь, или сникерсом рюмку закусишь - и ничего поначалу. Но через
пару лет такой терапии начинаешь за собой замечать...
Дело было в Питере. Я шёл в какие-то гости. А предварительно
позвонил, меня попросили купить чего-нибудь на закуску. Денег нет.
Сознаться в этом я постеснялся. Зашёл в магазин, послонялся там для
виду, сунул в гитарный чехол пакет супа (замечать за собой), " суп
московский особый, с макаронными изделиями", на всю жизнь запомнил -
такой жёлтый пакетик бумажный, внутри полиэтилен, приправа и
шестерёночки из серенькой муки. Думал незаметно. Ан нет. Были такие
старушки в каждом почти советском универмаге - в синих халатах, с ведром
и шваброй - лентяйкой. Подхожу к кассе, похлопываю себя по карманам -
мол нет у меня ничего, а старушенция как поднимет визг: "А, у него в
чехле с бандурой суп лежит, хватайтя вора!" Я вообще-то думал отдам суп,
да и дело с концом, ну скажут, что мудак, да выгонят. Нет, смотрю -
милиция приезжает, меня в упаковку, в отделении - в обезьянник,
протокол. К ночи ближе отправляют в подвал - в камеру. А там народу!
Всякого. У кого рожа набок - подрался
спьяну, кого с вокзала притащили - в карман залез. Кто с женой
скандалил - соседи добрые. Один всю ночь ходил вдоль стены с дверью, и
проходя мимо двери каждый раз пинал её ногой. Грохот, лязг, хохот,
веселуха. Утром всех пинками подняли, в туалет не пустили, воды не дали
- в машину, как кильку набили, везут.
- Куда? - спрашиваю.
- На суд.
- На какой ещё суд?
- На народный!
- А ты чего наделал-то, малой?
- Да вот, вчера зашёл в магазин, украл суп за девять копеек.

10. - Э-э, братан, это кража. Это срок. А сегодня ещё судья зверюга. Старая
грымза, никого за человека не считает. В общем, считай не повезло с
первого раза. Но ты не ссы, в тюрьме тоже люди, не крокодилы.
Привозят в суд, всех за загородку, и начинается.
- Рассказывай.
- Вот, сидели в ресторане, кому-то не понравились, подрались, окно
разбили
- Пятеро суток, штраф. Дебошир. Сообщить на работу. Следующий.
- Чего?
- Жена, падла, с работы на два часа позже пришла. Пьяная. Терпел,
терпел, сам выпил конечно. Довела, морду набил. Молчала бы - ничего бы
не было.
- Ясно, пятнадцать суток, на работу сообщить, бытовой дебошир.
Следующий.
- Как дело было?
- Да, гражданин судья, я этот кошелёк в первый раз увидел, когда его у
меня из кармана доставали! Не моё! Никакого гражданина в глаза не видел.
Мусора подкинули! Да не тому, не я это был!
- Так, оставить под стражей, перевести в кресты, дело на доследование.
Следующий.
В общем так вот коротко, чётко и быстро всех распределили, увели и
увезли. Остался я один. Очнулся от ступора потому что тихо стало.
Впервые решился посмотреть на судью. Женщина лет шестидесяти, с очень
строгим лицом, седые, аж белые волосы, большие, но полуприкрытые, как бы
усталые глаза. Строгий, чёрный пиджак, на лацкане - орден золотая
звезда. Не то трудовой, на то боевой - мне из-за моей загородки не
разглядеть. Поднимает глаза от бумаг: - След..., но осекается на
полуслове, увидев меня. А что я, мне восемнадцать (подсудный, кстати
возраст), в бусах, в рубахе с бабочками, джисы латаные.
- Ты зачем суп украл?
Тут я должен сознаться в одной вещи. Понимаешь, я вдруг представил себе
как я рассказываю про то, как меня ждали друзья с этим супом, как
закуской, и что весь сыр-бор из-за нескольких оболтусов, которым нечем
было закусить бутылку водки... Я представил себе это, и понял, что это
будет мой последний день на свободе. Человеку с такими глазами просто
нельзя такое рассказывать, тем более женщине. И я соврал. Даже не соврал
(каяться, так каяться), сыграл, наверное первый раз в жизни. Просто от
страху. И сказал:
- Есть хотел.
Это меня и спасло. Вспоминая потом, через много лет этот случай,
поворачивая его и так, и сяк приходил к одному выводу. Понимаешь, в
Ленинграде, как нигде знают, что такое голод. Память о блокаде никогда
не уйдёт из сердец Петербуржцев, будет жить на генетическом уровне ещё
много поколений.
- Так, ну, поскольку на тебя составлен протокол, просто так я тебя
отпустить не могу. Поэтому по адресу прописки отправляем штраф, а ты в
следующий раз проголодаешься - приходи ко мне, я тут в шестом кабинете
почти каждый день после обеда. Чайку попьём. Я чуть сквозь землю не
провалился от стыда. Вышел, стою на ступенях, щёки горят, в глазах
слёзы. И трамвай-то звенит, и нет решёток, и этого паскудного запаха
тюремного, камерного! Благославенна будь, мудрая женщина!!!
Вот, замечаешь за собой, замечаешь, потом перестаёшь отслеживать,
плюёшь в конце концов и на себя, и на то, как выглядишь, и на то, что
говоришь, и кому говоришь, и когда говоришь. Всё это теряет всякий
смысл, как всякая ложь. Хорошо, если остаётся что-то главное. Что
невозможно не сказать, невозможно не записать, невозможно не сыграть.

11. Если это осталось - живи дальше, радуйся. Потому, что у тебя осталось
только твоё, нутряное, исконное. Весь остальной мусор, всё наносное
слетело с тебя, как лёгкая пыль. Хотя долгое время значило так много,
занимало голову, отвлекало, отнимало время. Тоже, кстати, своего рода
побег. От условностей на этот раз. Хотя условности условностям рознь. В
конце концов элементарный такт - тоже условность, но тактичный человек
(каким я никогда не был, и уже вряд ли стану), производит более
благоприятное впечатление, чем не тактичный. И человек слегка навеселе,
намного приятнее выглядит, чем лёжа на скамейке в, пардон, мокрых
штанах. Вот, собствен
но, главное коварство алкоголя: серьёзный наркотик, а привыкать к себе
заставляет исподволь, и как бы "в праздник", а праздник за праздником,
посиделки за посиделками, выпивка за выпивкой - и вот нет человека, есть
безвольная тряпка. Все это знают. Все. Поголовно. И продолжают бухать.
Впрочем, наркологами об этом написано столько научных изысканий, что мне
тут нечего пытаться добавить. Суть в том, что в конце концов упираешься
лбом в стену, и как слепой котёнок начинаешь тыкаться носом вдоль
плинтуса в поисках какого-нибудь прохода, выхода. Некоторые никогда не
находят, продолжают эту драку с водкой один на один. Кто раз в пол года
полностью сливает кровь, закачивает донорскую, кто просто после каждой
пьянки ложится под капельницу, неделя воздержания - и опять. При этом и
те, и другие остаются алкоголиками. Если уж заработал это удовольствие -
кончено, навсегда, неизлечимо. Один доктор на мой вопрос: "может мне
зашиться?", ответил: "зашейся, будешь ты непьющий алкоголик". Б-
е-е-е-ж-а-т-ь!
Появился опиум. Я посвятил ему семь лет. Показалось выход
появился. Семь лет я не пил. Вообще. Стал убеждённым противником
"синьки". Пришёл в мою жизнь Восток. Индия, Тибет, Китай, кундалини-
шмандалини, даже йоги немного. Днём и ночью затемнённая комната,
благовония, свечи, колокольчики. Масса свободного времени - лежи, читай.
Если б не государство. Право на труд, священное право, превращённое в
священную обязанность. В повинность. Надо же кормить всю эту банду -
"слуг народа". Начались какие-то мытарства по каким-то невнятным работам
- художник на заводе, ночной грузчик - приёмщик товара в детском кафе...
Если б не эта повинность - кто знает...
Соло.
Сад.
Я как-то видел камень, он был изрезан
Изнутри на глубину ладони, и там был -
Сад.
Даосы там с зелёными, нефритными глазами
Читали книгу, накручивали бороду на палец
И говорили что-то. Всё обо мне и о себе,
О небе и луне, и о большой собаке, и о земле.
Потом один старик позвал к себе пить чай -
И я пошёл, не сразу правда - уж очень трудно
Было покинуть учёный наш кружок - с небес -
На землю, к костерку и чайнику спустится
Поверьте трудно. Но приятно. Я слушал.
Старик болтал, смеялся, подливал чаёк,
Рассказывал простые и смешные байки -
Я радовался простоте, и над смешным

12. Смеялся, но - молчал. Там, в центре Сада,
У мудрецов мне было интересно: меня спросили -
Я умно ответил, по дружески поддели -
Парировал, как равный. Я был философ.
Здесь, на краю бамбуковой деревни, у старика
В прозрачной хижине я лишь молчал, я слушал.
Водопад шумел, позвякивали колокльцы...
Я как-то видел камень, там был - Сад...
В общем, с ханкой можно поговорить. Не то, что с водкой, с ней не
поспоришь, и спиной к ней не повернёшься. Опиум другое дело. Он много
может дать, он заставляет думать. Он помогает работать. Если его не
смешивать с деньгами. Как только начинаешь мешать кайф с деньгами -
знай, это не побег, это наоборот полная вписка в систему. И ты, и твой
кайф, и твои деньги, и твои мозги - всё теперь на учёте. Не обращай
внимания, это опять моя паранойя. Ты просто попробуй представить себе -
сколько надо ввезти допустим анаши, допустим в Москву, чтоб каждый день
всем хватало? Ты думаешь это киргиз с Тактагула с мешком спустился?
Нормальные государственные поставки. Всем кайфом в стране всегда торгует
государство. Поэтому и не легализуют, анашу например. Это ж большой
бизнес, большие деньги. А если её легализовать, да отвести под её
посадки место? Да культивировать её грамотно? Да в каждой аптеке можно
будет её купить за три рубля? Кто ж такие деньги отдаст? Государству-то
любимому, России
великой? Зато водки - залейся. Хвалят её. Легализованный наркотик. А
сколько из-за неё народу гибнет, сколько кровищи льётся, сколько уродов
рождается! Пейте люди добрые, не жалко!