Александр Шкода. Вёгорукские молчуны

Вёгорукские
молчуны

© Шкода А.В., 2017
© Трофимова Е.А., иллюстрации, 2017
© Лапшова М.В., иллюстрации, 2017ISBN 978-5-91919-838-4
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)6
Ш67
Шкода, А. В.
Ш67 Вёгорукские молчуны / Александр Шкода. – Петрозаводск ;
СПб. : «Реноме», 2017. — 72 с. : ил.
ISBN 978-5-91919-838-4
Затерянная среди скал и лесов заонежская деревенька Вёгорукса
в Карелии. Живут в ней обычные люди, жизнь которых соткана из буд-
ней, но иногда бывают и праздники. Часто у этих людей незавидная
судьба, а они не сетуют на неё, умеют веселиться и радоваться малому.
Непохожие они все, но объединяют жителей этой деревни общий уклад
жизни, их малая родина, к которой герои рассказов очень привязаны.
Автор надеется, что читателю они полюбятся, станут близкими и понят-
ными. Эту маленькую «энциклопедию» деревенской жизни он дополня-
ет «городскими» рассказами и немногочисленными стихами.
Книга предназначена для широкого круга читателей.
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)6
Ограничение по возрасту 16+

Деревенские рассказы
Моим землякам-заонежанам
и жене Татьяне посвящается

4
Каша
В пятидесятые годы, когда деревня ещё жила, в неё часто на-
ведывались цыгане. Приезжали они под вечер, ставили палатки
за околицей, а утром начинали обход дворов. К цыганам насе-
ление относилось по-разному, но в те времена в каждом доме
было своё горе, а цыганка умело гадала желающим их судьбу
с благополучным, разумеется, исходом. И это утешало.
Помню погожее сентябрьское утро. Мама и старшая сестра ушли
в школу. Мама работала учителем, а сестра училась во втором клас-
се. Ну а мы с бабушкой дома. Бабушка хозяйничала у печи, а я сидел
за столом – собирался завтракать. Передо мной на столе стояла та-
релка румяной пшённой каши с ложкой сливочного масла посредине.
Я только что проснулся и ещё не определился, есть кашу или же по-
кочевряжиться перед бабушкой. Во дворе тявкнула собачонка, гром-
ко, осуждающе заклёкотал петушок. И тут в окно я увидел входящих
во двор цыган. Впереди с котомкой у пояса шла мамаша, за ней её
старшая дочь-нянька с малышом на руках и следом вереница разно-
калиберных цыганят. Через полминуты вся эта ватага ввалилась к нам
в избу и расселась на лавке передо мной. Цыганка тут же на все лады
начала расхваливать хозяйку дома с пожеланиями всяческих благ,
а цыганята, кривляясь, смотрели с завистью на мою кашу.
Я почувствовал опасность и притянул тарелку поближе, но тут уро-
нил ложку и полез за ней под стол. Когда уже с ложкой уселся снова
на табурет, то обнаружил, что завтрак мой исчез! А напротив меня
на лавке нахальная цыганочка моего возраста, держа тарелку на ко-
ленях, быстро доедала кашу обеими ладошками. Потом, поглядывая
на меня бесстыжими глазёнками, облизала тарелку и поставила её
на стол передо мной. Вид у меня был такой, что напряжённая тишина
лопнула и изба затряслась от оглушительного хохота. Хохотала цыган-
ка, визжали, падая с лавки и вновь карабкаясь на неё, цыганята, согну-
лась пополам с ухватом у печи моя бабушка. И только когда по моим
щекам потекли слёзы, все умолкли и кинулись меня утешать. Бабушка

5
Александр Шкода. Вёгорукские молчуны
ласково гладила меня по голове: «Не плачь, внук, у нас ещё много каши,
хватитна всех».Цыганка,держамоюрукувсвоихладонях,что-толопо-
тала по-своему. А цыганята, встав полукругом посреди избы, затянули
стройными голосами красивую песню, тут же перешедшую в плясовую.
И под этот аккомпанемент и хлопанье в ладоши один из цыганят такие
кренделя и коленца стал выделывать, что я невольно рассмеялся. Инци-
дентбылисчерпан.Потомбабушкапригласилавсехзастолипередкаж-
дыммаленькимгостемпоставилатарелкусаппетитнойрумянойкашей.
А цыганку напоила чаем.
Ох уж эти воспоминания! Яркими вспышками озаряя стареющую
память, они вновь и вновь возвращают меня в то далёкое прекрасное
деревенское детство.
Рис. Марины Лапшовой

6
Я буду тебя ждать
Двадцать второго июня сорок первого года в одной из вёгорукских
деревень с утра звонко заливалась гармонь. Молодой парень Фёдор
и его суженая Татьяна играли свадьбу. Совсем недавно он, отслужив
срочную, вернулся домой. Невеста три года его ждала, и сегодня
у них самый счастливый и самый длинный к тому же день в году.
«Долгая будет жизнь», – радовались они. Целый день задушевные
русские песни, весёлая кадриль и крики «Горько!» оглашали дере-
венское раздолье.
Свадебное воскресенье заканчивалось. Огромное багровое солнце
висело над озером. Оно отбрасывало на воду кровавые блики и никак
не хотело уходить за горизонт.
Парни и девчата на улице танцевали и пели. «Будем гулять до утра,
– смеялись они, – не дадим спать молодым!» Тут они заметили, как
со стороны Посада, от церкви, скачет всадник. «Вестовой из Медгоры,
– представился тот, подъезжая. – Война, товарищи!» Тут же он вру-
чил повестки мужчинам призывного возраста, в том числе и жениху,
с приказом к полудню следующего дня прибыть с вещами в военкомат.
Вестовой выпил поднесённую чарку за здоровье молодых, вскочил
в седло и ускакал дальше – оповещать оставшиеся деревеньки. Радио
и других средств связи в деревне в ту пору ещё не было. Расстроенная
свадьба разошлась по домам. Выходит, не зря гости весь день крича-
ли: «Горько!» По иронии судьбы молодожёнам выпала самая короткая
и самая горькая ночь в году.
Ранним утром опечаленный парень поцеловал мокрое от слёз лицо
молодой жены, погладил её волосы. «Я буду тебя ждать!» – рыдая,
крикнула она ему вслед. И он ушёл. И сгинул. Пять лет о нём не было
ни слуху ни духу. Сколько невзгод выпало за это время на долю ма-
ленькой женщины! Оккупация, голод, бесконечное ожидание…
Ушли финны, закончилась война. Казалось, нет уже никакой на-
дежды. Но она продолжала ждать. И он вернулся в сорок шестом – из-
раненный, контуженный, но живой!

7
В сорок седьмом у них родился сын, и потом ещё пять лет под-
ряд она рожала ему детей за все эти пропущенные трудные годы,
за их долгожданную любовь. На таких женщинах, как она, Русь наша
и держится.
Рис. Елены Трофимовой

8
Как провожают пароходы
В шестидесятые годы, когда ещё не было телевизоров, население
посёлка проводило досуг по-своему: посещало клуб, гуляло вечера-
ми по улицам. И самым интересным событием летом было прибытие
теплохода из Петрозаводска. Он приходил в посёлок три раза в неде-
лю в двенадцать ночи и в половине первого уходил. Уже за час до его
прибытия деревня толпилась на причале, шумела, веселилась. Самое
сокровенное – это буфет: булки для женщин, пиво для мужчин. Ну и,
конечно, интересно же, кто приехал, кто уехал.
В те времена клубом в посёлке заведовала пожилая женщина.
Дочь её училась в городе в культпросветучилище и там вышла за-
муж. Мать и дочь – статные симпатичные женщины. Каков же зять?
Это очень интересовало любознательных односельчан. Теплоход
подошёл к причалу. Пассажиры сошли на берег, и толпа приготови-
лась к штурму буфета, но капитан предупредил: «Подождите!» И тут
из каюты выходят последние пассажиры. Заведующая клубом и её
беременная дочь с вещами, и следом матросы несут зятя под мыш-
ки. Толпа ахнула! Ожидали, что выйдет богатырь, – столько слухов
до этого было, а тут человечек – на голову ниже жены и тещи, хро-
мой, плешивый, пьяный в сиську, с гитарой в руке.
Зятя как образованного, культурного человека поставили заве-
довать клубом вместо вышедшей на пенсию тёщи. Зять развернул
бурную деятельность: заведовал клубом, играл на гитаре, выпи-
вал и ходил по девкам. В нашем доме на берегу рядом с причалом
на первом этаже были школьные мастерские, а на втором – почта
и  две квартиры. В одной из них жил я с мамой и отчимом, а в другой
две молоденькие учительницы – Анна Георгиевна и Элина Павлов-
на. Большой общий коридор с открытым на улицу дверным проёмом
без лестницы разделял жилые помещения и сарай с туалетами. Лест-
ница на первый этаж была внутри коридора.
И вот новый завклубом повадился к нашим учителям. Вечерами
было слышно, как он брал аккорды на гитаре, пел хорошо постав-

9
ленным голосом и картинно хохотал, пытаясь ущипнуть за мягкое
место молодых хозяек. Те жаловались моей маме, но как-то не полу-
чалось приструнить надоедливого кавалера. Жена и тёща знали о его
похождениях, но помалкивали, стесняясь людской молвы. Но молва
и так шла по посёлку, ведь похаживал он не только к нашим учите-
лям. Но однажды всё прекратилось быстро, почти мгновенно. По-
ставил точку в этом деле мой отчим. Я буду называть его дедом.
Была суббота. Я это точно помню, потому что в субботу дед ходил
в баню, а после бани, как положено, выпивал бутылочку и ложил-
ся спать. А деревня поджидала теплоход: гулянья, музыка, песни...
У нас в гостях была тётя Маруся – соседка по Вёгоруксе – встречала
кого-то. За окном осень, фонарей уличных мало, и поэтому темень
непроглядная. Конец сентября. Мама пошла в сарай – в коридоре го-
рел свет, а когда вышла – света нет. Какой-то злоумышленник выкру-
тил лампочку и затаился в темноте.
К учителям похаживал не только завклубом, но и другие ка-
валеры. Получив от ворот поворот, они вынашивали планы ме-
сти. Вот  один из них и решил взять реванш, но перепутал Элину
Павловну с Марией Алексеевной, моей мамой. И, как говорится,
не на ту нарвался. Мать подняла дикий крик. Мы с тётей Марусей
кинулись будить деда, стащили его с кровати на пол. Тот проснул-
ся и, мгновенно оценив ситуацию, как был в кальсонах и белой
нательной рубахе, так с разбегу плечом и распахнул дверь. Злоу-
мышленник, не теряя ни секунды, тут же сиганул со второго этажа
на землю и сгинул в темноте. Дед прыгать следом не стал, босиком
сбежал по лестнице вниз и выскочил на улицу. Мы с тётей Марусей
следом. А в это время с горочки к дому спускался завклубом. В ли-
рическом приподнятом настроении, подшофе, он красивым бари-
тоном пел: «Дивлюсь я на небо в годину печали…». Но тут перед
ним, как привидение, возник дед и ударом в скулу свалил певца
на землю. Песня замолкла, а с земли доносились жалкие выкрики:
«Это не я! Это не я!» «Это не он! Это не он!» – мы с тётей Марусей
висели у «привидения» на плечах, а он яростно месил «культуру»
босыми ногами. Наконец дед утомился. Истерзанный завклубом
вскочил и быстро побежал, приговаривая: «Вот ё моё, вот ё моё!»
Дед крикнул ему вдогонку: «Хро́май о́тсюль, по́ка я те́бе другу но́гу
не выдернул, бабник!»

10
Ущерб здоровью донжуана был причинён небольшой, если
не считать того, что дед голой пяткой вышиб ему блестящий зуб.
Но зато какой положительный результат! Никто больше о его похож-
дениях не слышал. Визиты к соседям прекратились. Не только он,
но и другие кавалеры не смели заглянуть на огонёк к беззащитным
девочкам. Но те, впрочем, очень были довольны. Вот так.

11

12

13
Вёгорукские молчуны
Все мужики в нашей деревне хоть и были разного роста и возраста,
но все как на подбор сухопарые и молчаливые – вёгорукские молчу-
ны. Но если случалось пропустить рюмочку-другую, а то и больше,
то языки развязывались настолько, что уже не завязать. Как-то в празд-
ничные дни один приезжий человек заметил: «Ну, если у вас мужики
молчуны такие, то можно представить, какие у вас бабы». И то верно.
Жила на другом конце деревни Анна Федотовна – жена Туркина
Макара. Голосистее бабки в деревне не было. Бывало, на бесёдах она
задавала тон. «Ой, бабы, о́нагдась (недавно) вижу во́ сне, быдто бе́жу
по́ полю, и́щу, где бы примоститься по малой нужде. А сесть негде –
кру́гом крещёны. Добежала до дому сво́его, ско́рей на́ задворки – там
камень есть, ку́ды хо́жу постоянно. Только ногу на́ него закинула –
ну всё, наконец-то… И тут голос Макара: «Бабка, ошалела, что ли,
что делашь-то, мать твою перемать?!»
Пошёл Макар в баню – суббота была, а перед этим с бабкой по-
ругался. Макар хоть и молчун, но дело своё знает: в бане помылся,
попарился, вылил всю горячую воду из котла и, уходя, оставил вход-
ную дверь настежь открытой, пусть проветрится, подсушит зимним
ветерком. Приходит домой: «Бабка, подь (поди) в байну, по́ка тёпла».
Федотовна со́бралась, бе́льё в руки и по́шла. Через минуту крик на всю
деревню: «Ах ты, ку́ндель старый, ах, о́хламон!» Вбегает в и́збу. А Ма-
кар спокойно: «Бабка, зашаве́ла-то (с ума сошла) чёга? Угорела, так ляг
спать. Утром легче станет».
Бывало, встанет Федотовна посреди избы, топнет ногой, махнёт
гармонисту – и в пляс: «Как старуха старику завивала усики, перешьёт
старуха юбку старику на трусики». А потом: «Го́ворят, что я старушка,
го́ворят, что я стара́. Все узлы пока что целы – про́верял один вчера».
Вот такие у нас молчуны вёгорукские и такие у них жёны.

14
Два богатыря
Жил в Южном Дворе сапожник Шишмолин Николай Иванович
с глухонемой женой Натальей. Мужичонка маленький, но хорохори-
стый. В ученики ему был определён Лаптев Иван Григорьевич, моло-
дой тогда ещё парень-инвалид – ступни ног у него росли неправильно.
А так ростом и здоровьем его Господь не обидел, но вот характером
наделил тяжёлым, особенно по пьяни. Учеником он был не слишком
примерным и потому частенько получал по морде от наставника го-
ленищем сапога. Пока учился, терпел – куда денешься? Но вот к кон-
цу учёбы решили они с учителем закрепить знания. Купили в лавке
две бутылки сучка. Сучок – водка из древесного спирта. Уселись чин-
но-важно, но вскоре приятное застолье переросло в ссору. Оба упёр-
тые, и их громкие голоса привлекли внимание обитателей деревни,
а то как же пропустить такой спектакль, действующие лица которого
– два колоритных персонажа, два сапожника, упившихся в стельку?
Стал подтягиваться народ, и вовремя. Словесные дебаты уже закон-
чились, и молодой персонаж вышиб старого из собственного дома
«неправильной» ногой. Тот, перевернувшись через голову у крыльца,
выскочил на пригорок посреди деревни и, потрясая кулачонками, дико
оскорблял ученика нецензурной бранью. Голос у него был громовой,
но фигурой и телом он соответствовал фамилии – Шиш-молин.
В это время из избы вывалился разъярённый ученик, вырвал оглоб-
люизподвернувшейсяводворетелегиипоходкой«циклопа»двинулся
на учителя. И сошлись посреди деревни два богатыря – Николай Ива-
нович и Иван Григорьевич. Иван Григорьевич сшиб с ног кулаком Ни-
колая Ивановича и принялся методично окучивать его бока оглоблей.
В это время с визгом: «Убивают!» – на шею к нему сзади кинулась На-
стунька Казистая и повалила его на землю. А к поверженному богаты-
рю подсеменила его жена Таля. В истерическом вопле: «Убил, убивец,
убил!» – она выдрала с головы орущего в цепких Настунькиных руках
неблагодарного ученика клок волос, подхватила внезапно уснувшего
мужа под мышки и поволокла его в дом.

15
А над полем сражения поднялась освобождённая голова Ивана
Григорьевича, оглядела всё вокруг затуманенным взором и рухнула
обратно. Всё, битва окончена, можно спать. А по краям побоища, кор-
чась от хохота, угорала деревня – и стар и мал.
На этом обучение нужной профессии было закончено. Пришлось
Ивану Григорьевичу доучиваться в ПТУ, где такой весомый аргумент,
как голенище от сапога, в учебном процессе не применялся.

16

17
Лапти деревенские
В пятидесятые годы деревенская молодежь, повзрослев, уезжала
в города в поисках лучшей доли. Над деревенскими в городах посме-
ивались. И поэтому, пожив в городе полгода или год, они станови-
лись уже городскими в доску: важничали, приезжая домой, говорили
по-другому, смотрели свысока. Доходило до казусов.
Один молодой парень поехал в город устраиваться на работу. Уехал
в фуфайке, в сапожках с портянками. Через год летом стоят посреди
деревни женщины – судачат. Вдруг одна из них замечает, как с гороч-
ки от леса по дороге, ведущей в деревню, спускается человек: «Ляй-
то, бабы, не Мишка ли Казистый? Во вырядился!» И верно, подходит
к ним земляк. На ногах ботинки, на модный шерстяной свитер надето
чёрное драповое пальто с каракулевым воротником, на голове тюбетей-
ка, а от головы аж пар идёт. Шёл с парохода из Великой Губы пятнад-
цать километров в середине июля. Бабы зашлись хохотом: «Миша, ты
чо́го?» – «Да это я чтоб по́казать». «Ну ты вообще! Валенки (катанки),
наверное, по дороге стёр? Ой, а чо́го это на ногах? Обрубки какие-то?
Что, на голенища денег не хватило?»
Раздосадованный, осмеянный земляк прошёл в свой дом, разделся
до трусов и снова вышел на улицу, уселся на завалинке, блаженно щу-
рясь. Что ни говори, а впечатление на деревню он всё-таки произвёл:
«Пусть завидуют лапти деревенские!»

18
Шальнопупый
Приезжал зимой в Вёгоруксу из Пегремы Кузнецов Фёдор Ива-
нович – ряпушку солёную привозил. Летом он работал бакенщиком
и попутно ловил рыбу. Был он весёлый отчаянный шутник. Шально-
пупый – окрестили его бабы.
Всех встречных женщин он хватал за руки, разводил их в стороны
и валил в снег, а потом припечатывал жертву своим телом к сугробу.
Получался чёткий отпечаток тела на снегу. Его забава называлась – де-
лать человечков. Долго потом, прыская от смеха, вспоминали шутни-
ка: «Слышали, вчо́рась-то в Посаде у магазина Фёдор Иванович опять
человечков делал».
Дарья Михайловна шла с берега, воду несла, так он схватил её
за коромысло, поставил вёдра. «Ну, молодец какой, поможет до́нести»,
– подумали все, а он вывалял её в снегу и побежал догонять Марию
Алексеевну, та из школы бежала. Догнал все-таки у скотного двора,
окаянный…
Бабы, завидев его, разбегались, как куры от петуха. Да разве убе-
жишь от такого бойкого? Хорошие у него получались человечки!

19
Партизанка Катя
Во время войны, будучи в партизанах, радистка Катя влюбилась
в командира отряда и все фронтовые годы была ему верной подругой.
Но вот война закончилась, отряд расформировали, и её возлюблен-
ный взял и укатил к себе на родину, к своей законной жене. Бедная
Катя осталась одна. Своего дома и родных у неё не было – она жила
у одинокой женщины. Имела призвание шить одежду, была отлич-
ной портнихой и обшивала не только нашу деревню, но и окрестные
сёла. Мать часто приглашала её к нам, и она снимала мерки и шила
из приготовленной материи нам с сестричкой обновы. Женщиной
она была весёлой, раскованной, курила, любила выпить, часто схо-
дилась с мужчинами, но из-за взрывного своего характера не могла
ужиться ни с кем. В компании она всегда запевала свою любимую
песню «Катюша», а я ей подпевал. «Счастливая ты, Мария, – взды-
хая, говорила она моей матери, – у тебя хоть дети есть, а у меня нико-
го». И, прижимая меня к себе, горько плакала. И в эти моменты мне
было очень жаль её.
Через несколько лет поздней дождливой осенью под утро на обо-
чине лесной дороги за деревней было обнаружено промокшее окоче-
невшее тело партизанки Кати. Куда она направлялась ночью в такую
погоду, неизвестно. Возможно, в последние минуты жизни грези-
лось ей, что сейчас она войдёт в натопленную землянку и её люби-
мый встанет ей навстречу, обнимет, пожалеет. Несчастная женщина,
она так и не смогла изменить свою судьбу.

20
Заонежская говорунья
Наверное, многие ещё помнят Екатерину Александровну Русано-
ву – непревзойдённую мастерицу заонежского диалекта, мать семерых
молчунов, высокую худенькую женщину. Пожалуй, в красноречии
равных ей на деревне не было. Парни её прожили жизнь незаметно
и ушли в небытие в молодом возрасте. Старший сын, Василий, задох-
нулся в дыму при пожаре на работе, Владимир повесился, Михаил,
сторож вёгорукский, не смог пережить измену единственной возлю-
бленной, с которой дружил с детства. Она приезжала на лето из города
вместе с отцом. Для неё он готов был на всё: сажал огород будущему
тестю, сторожил дом… Она звала его в город, но он жить там не хотел.
И вот однажды в середине лета молодая женщина приехала в деревню
с городским женихом. Что пережил отвергнутый деревенский парень?
Этого уже не узнает никто.
Через несколько дней он отвёз всю семью в Великую Губу по оче-
реди на мотоцикле. Вернулся в деревню, зашёл в дом, достал охотни-
чий обрез и сел у окна. Вид из его окошка изумительный: три деревни,
церковь и озеро как на ладони. Пуля пробила голову и вошла в пото-
лок. Через полчаса кто-то из косарей зашёл в избу попросить воды
напиться – жара стояла невыносимая. Тут его и обнаружили…
Послепохоронматьвовремязастольяпоминальногозадремалаи чуть
не умерла – еле откачали. Остался один, который немножко в маму, та-
кой же весёленький. Больше всех она жалела младшего, Витюшку, само-
го доброго, покладистого, но, как и братья, невезучего в семейной жизни.
Как-то однажды, когда у него умерла вторая жена, я ему говорю: «Витёк,
тебе бы бабу хорошую». Так он махнул рукой: «Да пошли они! Два раза
женатый был – нахлебался!» Умер он, не приходя в сознание после оче-
редной попойки, через год после смерти матери.
Мы с женой, бывало, работаем около своего дома. Идёт баба Катя:
«Бог в помощь, люди добрые». И если уделить ей чуточку внимания,
то душа уже выплёскивается наружу. То ли тоска её бьет, то ли натура
такая:

21
– Ой, о́пять охотников понаехано! О́ нагдась (недавно) по́шла в лес
за бруской (брусникой), гля́жу – три машины на́ моём месте. По́том
люди сказали, что это москвичи приехали на охоту мя́двядей стре́лять.
Пья́ны в доску, ружья с рук падают. Хо́рошо, что мя́дведь их не́ видел,
а то за́давил бы всих к ядрёной матери. Я как их увидела, так ско́рей
в сторону, за деревьямы, и на́зад, в деревню. А у деревни, на пере-
крёстке, мя́дведь стоит в полный рост: «Бабка, и́ди, я тя́бя не́ трону.
Гди эти раздолбаи?» – «Ой, у́йди ты, Михайлушка, о́т греха подальше.
О́ ны а́ща (ещё) выпьют и друг дружку перестреляют!»
Дух перевела и дальше трещит:
– А и́днай (один) раз тоже с лесхоза приехали трое – Мишухи мо́его
товарищи. Ночью колотятся: «Пу́сти, бабка, пе́реночевать». В стельку
пьяные, мокрые. Весь день в болоте спали – ло́ся караулили. У́ мяня
вёдро браги стояло, не доходило а́ща (ещё), так о́ны всё вёдро выла-
кали, по́том на́ полу валялись у моей кровати. Я всю ночь за́снуть ня́
могла. Полно, что пя́рдеть ня́ могу, а то бы все зубы им выпярдела,
окаянным!
– Баба Катя, да ладно вам. Мы вот давно уже в посёлке не были.
Как там народ поживает? Что в мире нового, что по телевизору пока-
зывают?
– Ой, а что там хорошего? Только пьют да коме́дят (смешат).
Тут с получки, гля́жу, опять дама эта к мо́ему Кольке присосалась.
Всю ночь пили. Утром мимо их комнаты про́хожу – дверь открыта. Ля́-
жит фефёла! Ки́пятку по́д рукой ня́ было, а то так бы ту́ды и плёс-
нула. Тьфу! А по телевизору-то чёга показывают… Ой-ой-ой! Тут
сижу одна́сы (одна) как-то, задремала, по́том глазья-то на экран рас-
пялила, вижу, выходит из-за занавески девка, вся гола, только круг за-
дницы да на титьках перья. И́ дёт на цыпочках, вся не может. Похоже,
что и́з дому выгнали к ночи. И тут следом му́жик выходит – кальсоны
в обтяжку, срам-то ка́кой! И стал он эту девку раскручивать. Вертит,
вертит! Та уж на одной цепочке вертится, а дру́гу ногу выше го́ло-
вы за́драла. Смо́три, мол, любуйся. Я тоже всю жизнь, как балерина,
ни грамма веса лишнего. Се́мерых ро́дила, но чтоб эдак перед му́жи-
ком ноги заля́чивать (поднимать)… Да не приведи Господь!
Вот такая говорунья была в деревне нашей. Заканчивается век,
в котором молнией промелькнули моя жизнь и жизнь моих односель-
чан. А ведь какие интересные были в этом времени люди!

22
Спаситель мой
Мне было лет шесть, когда у нас пропал кот. Кот был очень ста-
рый, наверное, ушёл умирать. Вскоре одинокая женщина, когда-то
принимавшая меня в родах, принесла нам маленького котёночка. Кра-
сивый такой котик – сам чёрный, а лапки, грудь и мордочка белые.
Я очень привязался к нему: поил его молочком из блюдечка, чистил
рыбку и играл – тянул веревочку и он, косолапя, хватал её. Спал он
со мной на кровати. Рос Мурик быстро и уже через год летом стал
надолго уходить в поля – мышковать. Он мог отсутствовать неделя-
ми, а когда прибегал домой, то первым делом проверял у печки свои
миски, крутился у бабушки под ногами, тёрся мордочкой о мои руки,
выпрашивая что-нибудь вкусненькое.
Однажды я тяжело заболел. Все окрестные деревеньки охватила
детская эпидемия кори. Не миновала она и меня. Тело мое горело как
в огне, температура перевалила за сорок. Словно огромный тяжёлый
шар лежал у меня на груди и давил, давил, мешая дышать, – я не мог
оттолкнуть его от себя. Мама и сестра были в отъезде. У моей крова-
ти, вытирая слезы передником, неотлучно сидела бабушка, держала
у меня на лбу водочный компресс.
Кот опять где-то пропадал, а я временами, выходя из забытья, спра-
шивал у бабушки: «Мурик не́ пришёл?» «Да при́дет он, при́дет. Только
ты не расстраивайся», – успокаивала меня бабушка. Кто-то из соседей
сходил в Посад, там жил совхозный бригадир – ветеринар по совмес-
тительству. Он принёс какие-то таблетки, потрогал мой лоб, измерил
температуру – сорок один с половиной – и покачал головой. Уже ухо-
дя, мужчина у двери шепнул бабушке: «Продержитесь до утра. Завтра
утром я привезу из посёлка фельдшера. Не дай, бабушка, внуку-то по-
мереть».
Я всё слышал, но плакать уже не мог. Бабушка сняла иконку со сто-
ла и положила в моё изголовье. Вытирая бегущие слёзы, шёпотом
читала молитвы. Я смотрел в её глаза, полные тоски и боли. Сколько
таких маленьких ребятишек умерло у неё на руках! Разлепил высох-

23
шие губы: «Бабушка, я ведь не умру?» «Бог с тобой! – перекрестила
меня. – Нет-нет, маленький ты мой, всё будет хо́рошо». Она гладила
мою голову, целовала в лоб. И тут с улицы в окно у моего изголовья
послышался удар, потом ещё и ещё. Это кот, почуяв беду, прибежал
с полей и, прыгая, бился в раму. «Сашенька, кот пришёл, сейчас я ему
открою». Бабушка открыла дверь, и кот стремглав кинулся ко мне, ка-
ким-то образом сдёрнув с груди одеяло. Обхватил меня за шею лапами
и, издавая утробный звук «у-р-р, у-р-р, у-р-р», кот принялся неистово
лизать мои лицо, лоб, голову.
Я лежал недвижно, полностью доверившись суматошному неожи-
данному моему лекарю. Тяжёлый шар из груди пропал, словно испа-
рился. Вскоре мне стало легче. Но кот, лёжа у меня на груди, не оста-
навливался, пока я весь не взмок от пота. Бабушка заменила мне бельё,
и я уснул вместе со своим спасителем.
Утром я попросил бабушку отрезать от свежеиспечённой ржаной
макушки ломоть хлеба. Посолил горячий ещё хлеб солью и с удовольс-
твием его съел. Бабушка налила коту в мисочку молока, угостила его
рыбкой. Спаситель мой поел и снова прыгнул ко мне. Лёжа рядом, он
дремал, но время от времени, стряхивая дремоту, смотрел мне в лицо –
всё ли в порядке и, убедившись, что всё хорошо, снова закрывал глаза.
Через несколько лет мы переехали в посёлок. Кота везли в лодке,
в тёмной корзине, чтобы дорогу не запомнил. Да где там! Только выпу-
стили его на следующий день на улицу, как он тут же ушёл в Южный
Двор. Через несколько дней возвратился и зиму жил с нами, но весной
снова ушёл, уже с концами. Осенью в том же году умерла бабушка.
Вёгорукшане, те, кто ещё оставался там, пришли встречать на берег
похоронную процессию. Пришёл и кот, будто кто-то его предупредил.
Пока сани с гробом везли до Южного Двора, кот бежал рядом. У на-
шего дома все остановились, чтобы дом попрощался со своей хозяй-
кой, которая пришла сюда юной девочкой-невестой и прожила здесь
шестьдесят лет. Кот дальше не пошёл. Жители деревни ещё часто по-
том видели его, старенького, одинокого, дремавшего на крылечке оси-
ротевшего дома.

24
За разбитое стекло
Я учился в шестом классе. Жили мы в посёлке на берегу, в двух-
этажном старом доме. Здесь же, на этом этаже, находилось почтовое
отделение, и к нам часто заходили люди что-то спросить или просто
так посидеть. Обычно осенью у нас гостила дальняя родственница
из Петрозаводска бабушка Анна. Она помогала нам копать картошку,
собирала ягоды. Когда-то в молодости она была выдана замуж в де-
ревню Вигово и долгое время проживала там. Однажды днём к нам
постучал мужчина и спросил, как работает почта. «Скоро открывает-
ся, – ответили мы ему, – подождите у нас».
Мужчина присел на лавку. «Вы, наверное, приезжий?» – поинтере-
совалась Анна Дмитриевна. «Я из деревни Вигово», – ответил мужчи-
на. «Я тоже виговская, – удивилась женщина, да что-то не припомню
вас!» – «Когда-то меня увезли под конвоем из этой деревни, – продол-
жил мужчина. – Много лет уже прошло. Думал, что никогда не увижу
своей родины, но вот вернулся». Женщина побледнела, вглядываясь
в лицо собеседника: «Сашка Карельский! Так ты живой? А тебя ведь
давно похоронили! Сразу после твоего ареста родителям сообщили,
что ты расстрелян. А меня ты помнишь?» Мужчина вгляделся: «Тётка
Анна? Твой муж был председателем колхоза. Его арестовали за неде-
лю до меня. Я видел его там, всего один раз. Меня вели на допрос, а его
уже волокли из кабинета следователя, избитого, окровавленного».
Родился Сашка на Онего. Родители похожали (проверяли) сети,
когда у матери начались схватки. Отец и женщина, помогавшая им,
приняли роды и продолжили работу. А он, закутанный в фуфайку, ле-
жал и смотрел на белых чаек, с криками паривших над ним. И онеж-
ские волны, покачивая лодку, убаюкивали малыша. Его родители,
деды и прадеды испокон веков занимались рыболовством. Зимой вся
их многочисленная семья вязала сети. Семья считалась зажиточной.
Все от мала до велика трудились, не ленились. Но завистников было
хоть отбавляй, и к концу тридцатых годов к ним прочно приклеили
ярлык «кулаки». В двадцатилетнем возрасте Александр окончил кур-

25
сы бухгалтеров в Кондопоге. И эта нехитрая профессия впоследствии
спасла ему жизнь. И ещё он обладал каллиграфическим почерком.
С середины лета тридцать седьмого года по Заонежью беспрерывно
сновал «чёрный воронок» – так в народе окрестили служебную ма-
шину НКВД. Государство в принудительном порядке набирало рабов
для гигантских строек, объявляя арестованных врагами народа.
Однажды в субботу в сельском клубе Сашка повздорил с вожаком
местной молодёжи из-за девчонки и, проходя после танцев мимо его
дома, бросил камнем в окно. Зазвенело разбитое стекло. Казалось бы,
рядовой деревенский случай. В другие времена никто бы и внимания
на это не обратил, но в те годы…
В воскресенье утром Сашку разбудила испуганная мать. Вслед
за ней в комнату вошли участковый, комсорг и двое незнакомцев
в форме. Один из них вынул из кобуры пистолет и направил ствол
прямо в лицо парню: «Вставай, вражина, поедешь с нами». С семьёй
расправились быстро. Отец умер сразу после ареста сына, а мать с ма-
лолетними детьми выслали в Пудожский район, где она умерла от го-
лода в годы войны. Братья и сёстры как-то выжили. Кое-кто в деревне
довольно потирал руки: «Наконец-то сковырнули ещё одних. Спра-
ведливость восторжествовала. Раньше вроде бы повода не было к ним
придраться, а тут случай помог. Пусть знают мироеды, как бить стёкла
новой власти». Затем последовали годы страданий, унижений, тоски
за колючей проволокой. Но молодость и вера в то, что он когда-нибудь
вырвется из этого ада, помогли Сашке пережить всё.
Шестьдесят первый год. Из Москвы в Иркутскую прокуратуру
пришла срочная телеграмма: «Поручено прокурору Иркутской об-
ласти Карельского Александра Михайловича за отсутствием состава
преступления немедленно освободить». Скорый поезд Москва – Мур-
манск прибыл в Петрозаводск рано утром. От вокзала по безлюдному
проспекту шёл пожилой человек. Подойдя к берегу, он присел у воды
на корточки. Белые гладкие волны катились ему навстречу. Он гладил
их рукой и плакал. Онежское озеро – его колыбель. Как страстно он
хотел к нему вернуться! И этот миг для него наступил.
Моя мама, присутствовавшая при встрече виговских земляков,
была потрясена. Судьба этого человека глубоко запала ей в душу. К ней
самой судьба тоже не была благосклонна. Она одна растила детей, уха-
живала за больной бабушкой. И мама приняла решение. Через полгода

26
Александр и Мария, моя мама, были вместе. Отчим научил меня мно-
гому: вязать сети, играть в шахматы, управлять моторной лодкой…
Девятнадцать лет он был с нами. Тридцатого ноября восьмидесято-
го года его не стало. Умер он у себя на родине и похоронен не в бесчис-
ленных могилах огромной Сибири, а на берегу Онего.
В конце ноября стояли сильные морозы, но лёд был еще непроч-
ным, чёрным и опасным. Мужчины осторожно тащили дровни с гро-
бом на другой берег, на деревенское кладбище. Могила Александра
Карельского у самой воды, у озера, на котором он родился и к которо-
му так стремился всю свою жизнь.

27
Робёнок
Каких только кличек не услышишь в заонежских деревнях! Если
человек когда-то чем-то отличился и к нему приклеили этот ярлык,
то это надолго, часто навсегда.
Несколько лет назад в деревне Вигово умер пожилой мужчина, всю
жизнь носивший кличку Робёнок. В детстве Василий – это его настоя-
щее имя – отличался от своих сверстников тем, что был всех выше ро-
стом, прямой как жердь, крупногабаритный, молчаливый и застенчи-
вый. Учился он недолго, несколько классов. Грамоты нахватался уже
позже. По его словам, он был очень начитан и под хмельком в компа-
нии норовил блеснуть эрудицией. Бросив школу, Василий пошёл рабо-
тать в совхоз. Его взяли на разные работы, потому что такого богатыря
надо было ещё поискать. Был он заядлым рыбаком, охотником, имел
свой дом в Вигово, но жил в Великой Губе с матерью и бабушкой –
поближе к работе. У женского пола он успеха не имел, но ходил ино-
гда в клуб на танцы, где весь вечер стоял в фойе как истукан, курил
с парнями и сносил безропотно шутки в свой адрес. А уж потешались
над ним все кому не лень! Всех пригожих женщин он звал уважитель-
но барышнями. Иногда, приняв внутрь приличную дозу спиртного, он,
пытаясьпривлечьвниманиекакой–либо«барышни»,смешнотоптался
вокруг и напоминал поведением деревенского петуха. А как действует
петух? Он находит зёрнышко и громко кричит на весь двор: «Ко-ко-ко!
Посмотрите, что я нашёл! Это так вкусно! Ко мне бегите скорее!» Ку-
рочки сломя голову бегут к вожаку, а он, распушив перья на крыльях
и на загривке, шаркая ножкой, медленно обходит свой гарем, высма-
тривая, кого бы потоптать. И если не получилось и избранная подруга
убегает, он за ней не бежит – зачем силы тратить? – а тут же находит
другую. Годики пролетали, а охочих «барышень» до такого видного
жениха, как Василий, не находилось.
Однажды мой отчим отмечал юбилей и пригласил в гости Васи-
лия, своего племянника. Робёнок приехал после работы на попутной
машине. Его усадили посреди стола, как раз напротив наших соседей

28
по дому. А соседи наши – мама и её засидевшаяся в девках дочь, увле-
кались вязанием и даже в гости ходили с шерстью и спицами.
И вот, возвышаясь над столом, как гигантский монумент, Василий
смотрел на обои, идущие от карниза вниз. После двух штрафных ста-
канов взгляд его поймал лицо скромной «барышни», которая пила чай
с тортом и, кокетливо облизывая пальчики, улыбалась гостю. Васи-
лий засуетился, вылез из-за стола и позвал мою мать на кухню: «Это
что за барышня напротив меня?» «Да это соседка наша, – отвечает мать,
– а рядом её мама, тоже, как и я, учительница». «Бабушка, – он звал
мою мать бабушкой, – познакомь меня с ней, женюсь, ей-богу, женюсь!
Сразу же завтра утром увезу её к себе». «Ну, эта невеста с принципа-
ми, – говорит мать, – ничего у вас не получится». «Да ты меня, бабушка,
не знаешь. У меня всё получится», – заверил гость и, хватанув залпом
на кухне ещё стакан, вернулся в комнату. Раскрасневшиеся гости о чём-
то оживлённо беседовали. Василий подошёл сзади к предполагаемой
тёще и, приобняв её за плечи, продекламировал цитату из книги «Конь
рыжий»: «Мама, мама, со мной случилась драма. Я вчера была девица,
а сегодня дама». Предполагаемая невеста хихикнула. А будущая тёща
попыталась сменить тему: «С севера на Карелию надвигается циклон.
Как бы ветром ботву картошки не повалило». «Не повалит, – заверил
«зять», – мы её привяжем». Правда, чем привяжем и к чему, не уточнил.
«Тёща», сражённая наповал, пересела от стола в кресло и принялась
довязывать чулок. А «зять», обнаружив, что бутыль на столе высохла,
быстренько оделся и, заверив всех, что он сейчас вернётся, убежал.
Перья-то Василий распушил, но вот «Ко-ко-ко» у него не полу-
чилось. Банкет набирал обороты. Всю ночь вдохновлённый «жених»
хробал сапожищами сорок шестого размера по коридору, колотился
в дверь к «барышне», звенел на улице у подъезда стаканами, угощая
ночных «мучеников». Под утро мать, уставшая от такого беспокойно-
го родственника, наняла машину и отправила его к себе домой. Там
он ещё неделю пропивал свою скромную зарплату, хвастая собутыль-
никам, как удачно погостил у дядюшки и с какой «барышней» он там
познакомился. «Вот увидите, – возбуждённо жестикулируя, твердил
он, – со следующей зарплаты привезу её сюда. Вот тогда мы ещё по-
смотрим, кто из нас робёнок».
…Шли годы, но так и не подыскал Василий подходящей барыш-
ни, готовой принять его наивный, полудетский мир. Не в том веке он

29
родился. Лет сто назад не стал бы Василий обогащать свою эрудицию
книжными цитатами, а просто заслал бы сватов в соседнюю деревню.
Да к такому богатырю девки на выданье в очереди бы стояли!
А в наше время верность и доброта – не всё, что девкам надоб-
но. Вот и живут отшельниками в заброшенных деревнях застенчивые
молчуны, шастают по лесам и озёрам с ружьишком – добытчики они
по природе своей. А любви и нежности у каждого – запас нерастрачен-
ный! Но кому это нужно?..
Умер Робёнок в своём доме в Вигово в возрасте 65 лет. «Где родил-
ся, там и помираю», – это были его последние слова. Ничего плохого
в своей жизни он никому не сделал. А где душа его – знает лишь Все-
вышний.

30
Скотина безмозглая
Весна. В фермерском хозяйстве оживление. Утром ворота откры-
ваются, выходит хозяйка, полнотелая круглолицая женщина, с коро-
вой на поводке. Следом за ней идёт высокий парень – работник, тоже
с коровой. Соседям хозяйка любезно объясняет: «Пусть скотинка све-
жим воздухом подышит, зелёной травки попробует».
Процессия направляется к небольшому перелеску. Животные, всю
зиму простоявшие взаперти, одурели от солнца, от весенних запахов
и понеслись. Рога вперёд, хвост трубой, прыжок вправо, влево, мыча,
подкидывая зад, они ломились через кусты, увлекая за собой прово-
жатых. Парень на длинных ногах, прыгая, как кузнечик, успевал пре-
одолевать все препятствия. А вот хозяйка, не выдержав такой гонки,
завалилась набок. Вожжа затянулась петлёй у неё на руке. А корова
пёрла её, как мешок с соломой, через кусты, бугры и ямы, только треск
стоял. Наконец зад хозяйки застрял между двух пней, и корова оста-
новилась. «Мужики, – вскочив на ноги, заорала хозяйка, – открывайте
ворота!» Коровы двинулись обратно. Перед хлевом, в загоне, растаяла
прошлогодняя жижа. «Кузнечик» проскакал краем, а вот хозяйка, ко-
торую сильно тянула корова, промчалась прямо по центру, где жижа
была по колено. Сапоги с носками тут же слетели с ног, и оставшиеся
метры она преодолела босиком.
Несколько местных толпились у ворот. Они с изумлением наблю-
дали за тем, как из хлева вышла босая хозяйка, с головы до ног испач-
канная навозом. Лицо её было мокрым от пота и красным от гнева.
Кто-то из толпы не без издёвки спросил: «Ну как погуляли с коровуш-
кой?» В ответ хозяйка лишь сердито буркнула: «Пусть всё лето в хлеву
стоит, скотина безмозглая!»

31
Дорогая подруга моя
С женой Татьяной мы живём уже так давно, что она у меня больше
деревенская, чем городская. Всем она хороша: боевая, весёлая, добрая
и работящая. Куда бы я без неё? Хоть и критикует она меня постоянно,
но за дело. Недотёпа я, и то правда. Вот, к примеру, сидим мы с ней
в лодке на рыбалке, вернее, я сижу с удочкой и смотрю на поплавок.
У неё с обеих сторон опущены донки, с обеих сторон закинуты удоч-
ки, и ещё она спиннингует. И всё успевает! Мимо нас с Северного
пролива идёт эскадра катамаранов с туристами. Они с любопытством
смотрят на нас. И в это время на её удочку с озёрной стороны клюёт
здоровущий лещ, одновременно что-то клюёт на спиннинг.
– Саша, держи! – кричит она.
– Что держать?
– Леску держи!
– Какую?
Но тут она, не выпуская спиннинга из правой руки, держа удочку
в левой, подтягивает леща к лодке и выдёргивает его из воды. Лещ,
хлестанув меня по лицу, перелетает через лодку и, сорвавшись с крюч-
ка, уходит в воду.
– Растя-я-па! – кричит она.
А с катамаранов многоголосый хор наблюдателей вторит ей:
– Растя-я-па!
Моему возмущению нет предела:
– При чём здесь я?!
– А при том, что расте́литься (быть расторопнее) не можешь.
Быстрее соображать надо!
– Ну, ты б ещё в зубы удочку взяла – мало тебе этих, а я виноват.
– Да ты виноват и не спорь!
И, снимая крупного ерша со спиннинга, продолжает:
– Я уже полкорзины рыбы накидала, а ты одну плотвичку выта-
щил. Так что молчи и не вякай! Вон люди издалека видят, какой ты
есть.

32
«Есть женщины в русских селеньях» – эти стихи Некрасова пря-
мо-таки про мою Татьяну. Такие женщины были у нас на Руси во все
времена. Жена моя – моя берегиня, ангел мой. Зимой в любой мо-
роз она вытащит меня на рыбалку, летом насажает грядок, огородов
– только поливай. Вместе бродим по лесам, берём с собой внуков –
приучаем их к природе. Мы с ней неразлучны постоянно. А с тем,
что она по жизни взяла на себя главную, направляющую роль, я согла-
сен. Она командир – я подчинённый. И ко всему в придачу мы отно-
симся с юмором.
Осень. Должна подойти машина. Уезжаем из деревни. Я таскаю
мешки с картошкой. Жена бегает, суетится, упаковывает вещи, попут-
но мне помогает. Я на минуту остановился.
– Что встал?
– Да вот спина…
– Пить надо меньше. Всю молодость пропил, а теперь спина у него!
– Так я пятый мешок тащу!
– А я уже десять притащила и не заметила. Давай шевелись! Вот
привезём картошку в город, и кряхти потом на диване хоть до самой
весны.
Вот такие мы, молчуны вёгорукские. И такие у нас жёны.

33
Хроника незначительных
деревенских событий
День первый. Жена уезжает в город по делам. Жду не дождусь
этого момента. При расставании пообещал: «Всё будет хорошо».
Но как только автобус последний раз мелькнул на пригорочке, я тут
же скосолапил в магазин. У магазина тоскуют с несчастным видом
два земляка. Как в песне: «Стоят мальчонки, дрожат ручонки, копейки
в руках теребя». Тут же ко мне подходят: «Как мы рады, что ты к нам
приехал, как мы рады видеть тебя». Ну что же, надо выручать. Ребята
довольны: «Пойдём с нами выпьем, ты мужик интересный». Располо-
жились неподалёку от магазина, за сараями. Мужики наливают мне,
угощают, значит. На троих одна конфетка. Бутылка заканчивается,
надо идти за второй. Они же меня угощали, а долг платежом красен.
Как оказался дома – не помню. Просыпаюсь, вроде всё хорошо,
лежу под одеялом в сапогах, в фуфайке. Печка не топлена.
День второй. На крыльце сидят ребята – уже другие. Те, вчераш-
ние, ушли за лекарством. Банкет продолжается.
День третий, четвертый, пятый. Чувствую, что надо уезжать
в глухую деревню за туманом и за запахом тайги. Нанимаю транспорт,
с собой беру кошку Каську – пусть побегает на природе, бока отъест.
Приезжаю в деревню, воды принести не могу. Хорошо, что с прошло-
го года два ведра стоят – на сутки хватит. Лежу под одеялом – жар-
ко, одеяло откидываю – тут же замерзаю. Да ещё комары кровь пьют.
Напьются, а слезть не могут – алкоголики проклятые. Спать боюсь
– снятся одни черти. Наступает ночь. Боюсь каждого шороха за сте-
ной. Надо думать о чём-то приятном. А что может быть приятнее, чем
мысли о женщинах? С этими мыслями нечаянно засыпаю. И снится
мне такой кошмар! Как будто передо мной большущая задница. И я
как будто хожу вокруг да около: «Что делать-то? Что делать?» Наконец
пришло решение. И тут – о ужас! – поворачивается ко мне козлиная
морда – рога, бородка, глаза как две сливы, ноздри розовые с белыми
волосинками трясутся от смеха. Раскрывает она зубастую пасть и мне

34
в лицо: «Ха-ха-ха». В ужасе просыпаюсь. За дверью скребётся кошка.
У кошки в зубах пищит мышонок. Она прыгает ко мне на кровать:
«Поешь, хозяин». Гоню её прочь. Кошка отпускает мышонка и снова
прыгает ко мне, ложится на грудь, перебирает лапками, лизнула в нос,
лизнула в подбородок, мурлычет: «Ничего, хозяин, мы с тобой мышей
ещё половим».
День шестой. С утра съел кусочек хлеба – блокадную норму, запил
ведром воды. Надо попробовать съесть ещё – лишь бы не подавиться.
День седьмой. Потянуло на творчество. Сажусь за стол, пишу стихи.
И вот эти хроники. Но этим сыт не будешь. Надо идти в посёлок. Не бу-
дешь же в самом деле мышей жрать. А вечером внезапно приезжает
жена. Прилюдная экзекуция отменяется – дождь идёт, хотя ремень при-
везен. Вечером ужинаем молча, вернее, она ужинает, а я сижу рядом.
Навезла деликатесов: курочка тушёная, бульончик, котлетки. «Ешь!
Чего смотришь?» – «Да я недавно ужинал, не хочу пока». «Ах, вот оно
что! Ишь ты до чего наелся, обалдуй старый. А то я не вижу! Вот раз-
ведусь, пусть тебе стыдно будет перед деревней. Да, впрочем, всё бес-
полезно: у тебя же посреди лета уши обморожены».
Ложимся спать. Я, проходя мимо её кровати, тихонечко вопрошаю:
«Можно к тебе?» – «Нет, иди к себе. Там у тебя бутылка под подуш-
кой, с ней и обнимайся». Ложусь, молчу. Через некоторое время слы-
шу: «Спишь?» Молчу, разыгрываю обиду. Снова: «Иди сюда». Все
обиды тут же прочь! Иду. А ночь длинная-длинная…
А утром мы просыпаемся друзьями. И жизнь продолжается.

35
А вы говорите,
что лето плохое
Еду утром на рейсовом автобусе из деревни своей в районный
центр. Вокруг простые деревенские люди – обветренные, спокойные.
Водитель беспрестанно сыплет шутками, прибаутками. Пассажиры
ведут неспешный дорожный разговор.
– Надо же, денёк какой выдался пригожий! Давно таких не было.
– Может быть, наладится погода, а то прямо измучились все!
– Да надо бы, а то дождь каждый день, огороды залило, сено
не сохнет…
Въезжаем в Толвую – большое старинное село. Автобус спускается
к заливу Онего и поворачивает направо, в центр. По противоположной
стороне дороги навстречу автобусу идёт негр в шортах, без рубахи,
улыбка, как снег весной на сопках Заполярья, кожа аж фиолетовая.
Откуда он здесь взялся? Пассажиры свернули шеи, глядя в окна. Во-
дитель тут же отреагировал: «Во мужик загорел!» И под нарастающий
смех добавил: «А вы говорите, что лето плохое!»

36
Тетёра
Жил одно время у нас в Вёгоруксе приезжий, москвич. Про его
житьё-бытьё можно написать целый том юмора. Осенью к нему при-
езжала жена. Когда она появлялась, крику и веселья было столько,
что в нашей тихой деревне хоть уши затыкай.
Я расскажу небольшой эпизод. Мы с женой собирали клюкву неда-
леко от деревни. Уже вечерело, и на болоте вроде как кроме нас никого
не было. Вдруг мы замечаем, что неподалёку стоит Елена Алексеевна,
а метрах в пятнадцати от неё за деревьями берёт клюкву Николай Сте-
паныч. Где-то в центре болота кричат журавли, кричат громко, весь
день тревожа душу.
Мы наблюдаем. Елена Алексеевна задумчиво смотрит в журав-
линую сторону. Затем она снимает очки, протирает их платочком
и, словно подражая журавлям, кричит: «Коля-а-а, ты где?» «Я здесь,
дорогая, я здесь, любимая!» – отзывается Николай Степаныч и машет
рукой. Елена Алексеевна выжидает минуту, снимает очки, протира-
ет их платочком и снова, глядя в журавлиную сторону: «Коля-а-а, ты
где?» – «Да здесь я, здесь, моя лапочка, заинька моя, золотце моё!»
Он выскакивает из-за деревьев, исполняет «Цыганочку» с выходом
и распахивает объятия: «Иди ко мне!» Она снова, помолчав минуту,
глядя в журавлиную сторону, снимает очки, протирает их платочком:
«Коля-а-а, ты где?» Он в два прыжка подскакивает к ней, рвёт ворот
фуфайки – сыплются пуговицы: «Вот он я, глухая тетёра, вот». Он рвёт
на груди рубаху – сыплются пуговицы: «Вот, вот, вот!» Он прыгает,
топает ногами и, наконец, сорвав с головы шапку и схватив себя за во-
лосы, падает перед ней на колени. И тут, посмотрев сквозь очки сверху
вниз на обнажённую плешь мужа, она его добивает: «Ты почему не от-
кликался, Коля?» «У-у-у… – так осенью на болоте кричит лось-самец,
подзывая подругу, – уши чистить надо, когда на болото идёшь!»
Вот такие у нас приезжие – не чета нам, молчунам вёгорукским.

37
Правильный мужик
Так любил себя называть проживавший когда-то в Вёгоруксе не-
гласный сторож Южного Двора дядя Фёдор. В то время они с женой
держали скотину – корову и телят, и дядя Фёдор с нанятыми работ-
никами заготовлял каждое лето сено на зиму. Жена дяди Фёдора та-
кая баба, что боже упаси, – с ней много не поспоришь. Привезёт она
в деревню всю команду, даст указания, обложит всех троекратным ма-
том, чтобы было понятнее, и уедет на «юбилей». Ну а дядя Фёдор ведь
не дурак, да и мужики неглупые. Они-то понимают, что кроме молока
есть и другие жидкости, покрепче, и тут же снаряжают в посёлок гон-
ца. И начинается заготовка кормов в промежутках между основным
занятием. Сено они выкосят, а потом сушат и сушат, поворошат после
дождя и снова сушат. Наконец наступает второе пришествие деловой
супруги. И вовремя, а то у работников уже пролежни на теле образо-
вались.
Вот тут начинается настоящая работа: беготня, суета неимовер-
ная... Один за другим летят крепкие матюги, сопровождаемые пинка-
ми под зад, некогда даже вытереть испарину со лба. Стога и заколья
поднимаются как на дрожжах. Два-три дня – и всё готово. Надёха
рассчитывается с мужиками: «Лежите теперь до осени, курвы», –
и уезжает на «юбилей». Следом тут же снаряжается гонец в посёлок
за «молоком».
Однажды, уже под вечер, я чиню забор около своего дома. Под-
ходит дядя Фёдор: «Санька, что это ты всё время работаешь да рабо-
таешь? Тебя баба заставляет?» «Да нет, – говорю я. – В деревне ведь
делов выше крыши. У тебя же тоже так». «Да нет, – отвечает Фёдор, –
у меня всё сделано». Далее следует монолог. Все нецензурные слова
здесь заменены икотой, потому как икота вылетает нечаянно, помимо
воли рассказчика. «Я своей говорю: «Ик недоделанная, хватит мучить-
ся, ик, ик. Живут люди и без коровы, ик, ик». Так она мне: «Замолчи,
ик, ик! Что жрать зимой будешь, ик, ик?» А я ей: «А что, я молоко, ик,
в три горла пью? Да оно мне, ик, ик, не нужно. Кто мне помогает, ик?

38
Дочери у меня, как ик, ик последние. Зятья тоже, ик, ик, вербованные.
Да и жена моя та ещё ик. Вот где она сейчас, ик? Опять, ик, ик, смота-
лась на «юбилей». Нужна она там, принцесса, ик. Без неё не обойдут-
ся». Далее следует десять минут сплошной икоты. Нормального слова
вставить некуда. Наконец он закончил и пытливо заглянул мне в глаза,
понял ли я чего или нет. И, убедившись, что я понял, добавил: «Вот так
и живём, Санька».

39
Как дядя Фёдор
с чёртом воевал
Летом мы с женой держим сети в озере и каждое утро их похожаем
(проверяем). Встаем мы рано и, попив чаю, выходим из дому. В середи-
не деревни дом дяди Фёдора, и обычно он со своего крыльца привет-
ствует нас. К нам он всегда относится с уважением.
В то памятное утро всё было как всегда. Только Фёдор стоял
не на крыльце, а между домом и дорогой. Рука его была приложена ко-
зырьком ко лбу над глазами, хотя солнца не было. Стоит он, значит, и смо-
трит на нас. «Здравствуй, Фёдор!» – кричим мы ему. В ответ молчание.
Мы в недоумении прошли мимо. «Что это с ним?» – думаем. Через два
часа идём обратно. Фёдор стоит там же. «Фёдор Васильевич, доброе
утро!» – звонко кричит жена. И, как только мы поравнялись с ним, он раз-
вернулся, убежал в дом и закрылся изнутри. Мы постояли в растерянно-
сти: «Заболел, что ли?» Пришли к себе. Жена разожгла костёр, а я пошёл
за водой. У колодца стоит Фёдор. «Ты чего это чудишь? – говорю я ему.
– Кого боишься?» «Тихо! – прошептал он. – Вон там за стогом…» «Кто?
Медведь, что ли?» – опешил я. «Да нет, – отвечает, – цыган». Сделав круг-
лые глаза, Фёдор отбежал в сторону и спрятался за развалившимся до-
мом. Я посмотрел, но за стогом никого не увидел, набрал воды и понёс
домой. Дома поставил вёдра и решил сходить ещё раз, пока жена готовит
и чайник греется. У колодца снова стоит дядя Фёдор. Сокрушённо пока-
зывая на неподвижное строение пальцем, он объявляет: «Ну всё, баню
поволокли». Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю: «Что такое, Фёдор,
бредишь, что ли? Кто поволок-то?» «Ты что, Санька, ослеп? Однако цы-
гане всё сено вывезли на дровнях, – вновь сокрушается Фёдор, – а ты
ничего не видишь». Я обалдел и уставился на нетронутые стога: «Какие
дровни? Лето же!» «Ну ты даёшь! – Фёдор застонал и покрутил паль-
цем у виска. – Посмотри вниз! Стоишь по колено в сугробе, снегу полно,
а тебе лето!» И, с презрением посмотрев на меня, пошёл к своему дому.
У меня мелькнула мысль, что с ума сошёл я: «Стою в снегу и думаю,

40
что лето». Я пришёл домой, поставил ведра и спрашиваю у жены: «Какой
месяц сейчас?» «Август, – удивлённо ответила она и пощупала мою го-
лову. – А что?» «Да ничего, – говорю я. – Съезди-ка ты в посёлок, скажи
Надёхе, что муж её ведёт себя как-то странно».
И тут дикий грохот посреди деревни заставил нас выскочить на улицу.
Дядя Фёдор затопил баню, затопил печь в избе, поглядел, как из трубы
идёт дым, затем схватил колун, залез на крышу и принялся дубасить обу-
хом колуна железный колпак над трубой, приговаривая: «Вот тебе, вот,
будешь знать, как рожи корчить!» Изувечив трубу, он сбросил колпак
на землю и тут же успокоился. А я уже жене кричу: «Беги, Татьяна, беги,
пока он деревню не спалил!» Жена уехала на велосипеде, а я продолжил
наблюдение.
Через некоторое время я заметил фуражку Фёдора, которая мелькала
то тут, то там среди полуразрушенных домов. Делая короткие перебежки
от дома к дому, он опять выскочил к колодцу и залёг в густом мелком ку-
старнике. Через минуту он поднялся. И тут я увидел – о боже! – в его ру-
ках одноствольное ружьё. О том, что у него есть ружьё, мы с женой знали
– он иногда ночью стрелял по пустым бутылкам, боролся, по его словам,
с зелёным змием. «Ну всё, – думаю, – надо отступать, пока этот «парти-
зан» меня за цыгана не принял». Я выкатил другой велосипед и двинулся
вверх по дороге – предупредить людей, которые нечаянно могли загля-
нуть в деревню. Поднявшись на перекрёсток дорог, я услышал, как сзади
кто-то бежит. Я встал за дерево. И тут мимо меня, клацая зубами, пром-
чался перепуганный насмерть дядя Фёдор, слава богу, без ружья.
Через два часа вернулась жена и рассказала, что «партизана» встре-
тили перед посёлком, сразу же отвезли в медпункт и сделали укол, после
чего «цыганские видения» исчезли. Но он, как говорили, ещё несколько
дней боялся выйти из дому.
Мы с женой вечером ложились в постель и радовались, что будем
спать в полной тишине. А под утро мне приснился сон, будто в дерев-
не нашей расположился огромный цыганский табор. Весёлые мужики
и бабы пели и плясали передо мною, а бесчисленные цыганята, бегая
вокруг и дёргая меня за рукава, кричали: «Дай копеечку, дай копеечку!
Дядю Фёдора надо похмелить!»
НетужедядиФёдора,давнонет.Останкиегонакладбище,авотдуша,
наверное, где-то рядом – караулит свой дом, от которого летом из-за высо-
кой травы видны только крыша да покалеченная труба.

41
Ночное на Онего
Северная осень. Дни короче и короче. У нас в Заонежье идёт лов
ряпушки. Мужики из окрестных деревень вечером ставят сети. Утром
надо их снять. Но чтобы лишний раз не ездить, бензин не тратить и по-
караулить орудия лова, многие из них тут же на островах и ночуют.
А что – хорошо! С собой взят запас еды и горячительных напитков.
Жёны дома. Чем не отдых!
Сидят они компанией вокруг большого костра, ворошат угли, пьют
чай и водочку, травят байки – кто круче завернёт!
На оживлённых лицах пляшут языки пламени, временами взрывы
хохота сотрясают воздух, замирая эхом в чёрном лесу.
Люди эти разного возраста – молодые и старики. Потому и расска-
зы разные, но тема в основном одна, которая по душе всем, – бабы!

Александр Шкода. Вёгорукские молчуны

Recommended

Recommended

More Related Content

What's hot

What's hot (19)

Similar to Александр Шкода. Вёгорукские молчуны

Similar to Александр Шкода. Вёгорукские молчуны (20)

Александр Шкода. Вёгорукские молчуны