Рассказ про мой спорт ранней молодости - спелеологию

1. Моя Спелеология
Михаил Фаворов
Камю в «Постороннем» сказал, что самое тяжелое в условии несвободы это воспоминания, Камю
считал, что любые воспоминания – разъедают душу.
Возраст, наползая и придавливая, в какой-то степени соответствует ограничению свободы. Не
обязательно несвобода возраста выражается символом «не могу», часто это несвобода символа
«не хочу» или, точнее, «больше не хочу».
Один из способов избавиться от навязчивого состояния воспоминаний это выложить их в ЖЖ, дать
им, таким образом, волю и раскрепощение. Что бы не жгли они изнутри, не выматывали душевных
сил.
Все знают спелеологию, эдакий альпинизм наоборот. Там внизу, в отличии от белого альпийского
снега с голубыми вершинами - темно, промозгло и очень грязно. Правда, грязь экологически
чистая, пролежавшая под землей, иногда, тысячи лет. В биологической жизни, наличие множества
молодых, глуповатых мужчин, приводит к тому, что на любую женщину находится спрос, так и в
пещерном мире есть свои оголтелые фанаты подземелья. Спелеология это как вкус кофе или пива
- противный по сути, он притягателен своей необычностью, отличием от рутины вкусовых
ощущений.
В начале семидесятых спелеология была экзотикой, она была только для избранных и потому, еще
более притягательна. Дети интеллигенции, и Советской интеллигенции, открыли для себя
пещерный мир. По началу, в основном, через путешествия в Сьяны и Кисели, две несвязанные
системы каменоломен, недалеко от Москвы, точнее на станции – Горки Ленинские. Отсюда Русские
цари брали камень для строительства Московского Кремля и прочих других строений в столице и
городов в округе. Десятки километров подземных ходов, иногда прямых и тупиковых, иногда
закольцованных и переплетенных как муравьиные тропы. Обе каменоломни, находясь на
противоположных берегах Пахры, представляли убежище для диссидентвующей молодежи. Не то,
что бы там готовили заговоры или печатали листовки, а в том смысле, что комсомольские
работники в те места не попадали, поскольку, из за экзотичности подземного народца выглядели
там как прянишные герои из фильмов про деревню 30х годов – румяные, бравые и тупые, типа
"Наши" сегодня.
Как и принято, в Русской культуре, системы находясь по разные строны речки, слегка враждовали,
так как имели различное социальное направление. Сьяны, находившиеся ближе к станции, были
существенно более Хиппи-Роки ориентированы, по сравнению со Спорти ориентированными
Киселями. Однако те, и другие стремились слиться в своем главном противоставлении всему
Брежневскому СССР. Спелеологи были вовлеченными в поиски легендарного штрека,
соединяющего системы под рекой, о существовании, которого всегда ходили легенды.
Типа такой –

2. Если войти в Кисели через Школьный, ломануться на Север, часа три, то после третьего
шкуродера, близко от пересечения с задним концом колец АЦН, как Крот говорит, можно порыться,
должен там скос быть, под реку. Как не быть, должен, Крот сам копал.
Что на языке принятом в менее изолированной социальной группе, с менее экзотичной
субкультурой означает –
Если у тебя проблемы с группировкой останавливающейся на ночлег в главной галерее, и ты готов
пройти через обжимающий, до задержки дыхания, узкий лаз входа в каменоломню под названием
«Школьный», то тебе есть чем заняться на выходные в подземном царстве. Этот узкий лаз в
систему был названн так, из-за того, что вылезающий наружу, на солнечный свет, корячащийся в
узком проходе, минут десять, спелеолог, всё время должен был смотреть на полуразрушенное
здание деревенской школы пока его задница в грязном комбинезоне и рюкзак привязанный за
ногу, все таки, выдеруться наружу. Кто поломится через шкурник «Школьный» со скарбом и
девчонками, кроме людей, которые действительно хотят обойти Центральный штрек?
Выражение, «на Север через три шкуродера, часа три», это примерно сутки, тяжкого ползания в
необитаемых, подземных коридорах, куда идти можно только группой, не менее трех человек. Из
рассчета, что если одного придавит недавно отмытый песочный карман на потолке или камень,
какой, ударит, то второй остаётся «реанимировать» пострадавшего, а третий должен найти дорогу
назад, и сообщить о случившемся. Это то же очень не простая вещь сообщить. Обычно по мелочам
спелеологи друг друга не беспокоят. В каждой группе есть система взаимопомощи, но если кто-то
копался с «подречным» проходом и пострадал, вынести такого человека могло быть очень не
просто и нужно обращаться к Иллюхину в Московскую Городскую Секцию Спелеологов,
легендарный МГСС. В МГСС дадут спасателей, но поставят в черный список лиц, которым
запрещено участие в экспедициях в настоящие пещеры, поскольку Сьяны и Кисели,
неподконтрольные подземелья, запрещенные места для официалов, видимо по согласованию МГСС
и КГБ.
«Задний конец колец АЦН» это еще одна легенда в легенде, это несколько десятков
переплетенных колец, в сумме дающих километров 20, расположенных на трех уровнях с одним
выходом, на верхнем уровне в Центральную галерею. Сева, левый пристяжной в нашей тройке, раз
ушел по нужде на АЦН и через два дня вернулся. Вошел в грот, бросил каску на стол, присосался к
канистре с водой, сплюнул песок и сказал – «Ну, кольца эти гребаные, по нужде, понимаешь».
Мачо не были тогда в моде.
«Можно порыться, должен там скос быть, под реку. Как не быть, должен» означает, что Крот
находил коридор уходящий вниз от основного горизонта. Что по его мнению означает возможный
проход под реку в систему каменоломен Сьяны. Этот штрек, найденный Кротом, завален песком,
который нужно откапывать, что займет лет десять и абсолютно не выполнимо. Но главное легенда
подтверждается, и Крот там был, а Боря, Сева и я не были, и поэтому Крот с Виталиком и
Волчицей более «настоящие» спелеологи, а мы, по мнению Крота и его группы, так погулять
вышли. Слово «крутой» тогда не использовалось.

3. «Сам копал», значит, оставлена надпись на белой известковой стене штрека, с одним словом –
Крот, подкопченая снизу большьшой свечкой в полиэтиленивой банке.
У субкультуры были свои легенды и свои песни. Кто написал ниже приводимый текст, я не знаю,
но отражает взгляд, на окружающую действительность, той особой горстки ребят, лет 18-25,
которые имели свою отдушину и жили в своем мире. Мире, много честнее, чем окружавшая их
страна.
Техника высокая, шахточка глубокая,
Ломишься по лесенке и не дуешь в ус,
А камешек ударит, разобьёт фонарик,
Вот тогда узнаешь, парень, сухопутки вкус
В эМГееССе будешь ты на месте,
И речам Ильюхинским, будешь ты внимать,
А рюкзак оденут, а пошлют под стену,
И тогда ты будешь, парень, маму вспоминать
Вот сидишь ты дома, сытый и здоровый,
Никуда не лазаешь ты за просто так,
Ведь тогда Все скажут, на тебя покажут,
Пусть уж лучше тихий умный, чем лихой дурак
Продолжение следует
Кавказ 1973 года, вино, горы, молодые здоровые ребята, крепкой, но нудной страны.
Нам 20 лет, мы это, так скажем - Боря Андреев, Сева Нетченко, и я, Лёня Успенский.
Боря - сухой, длинно-мышечный, с абсолютно непробиваемой психикой. В лице явно видны следы
татаро-монгольского ига. Он москвич из «пострадавшей» медицинской семьи, однако в 60-х отец
работал врачом-стоматологом в Индии, что было большой редкостью в те времена и позволило
существенно улучшить материальное благосостояние, весьма трудное до этой поездки. Боря,
идеальный типаж спелеолога, выносливый и спокойный, он засыпает сразу, как закроет глаза.
Много лет позже его из-за этого не возьмут в космонавты, что-то у него там такое необычное с
энцефалограммой, он и в правду спит, если глаза у него закрыты.
Сева - чернявый, шустрый хлопец, сын подполковника, недавно приехавшего с семьёй из-под
Львова в Москву, работать в ген. штабе. Сева пребывает в некоторой эйфории в связи с такими
жизненными изменениями, он в меру силен, в меру вынослив, короче, в спелеологии, борозды не
портит.
Лёня – типичный полукровка, организатор всего на свете. Кроме того, в группе исполняет роль

4. грузовика, несет вверх по руслу реки 75 килограммовый самодельный станковый рюкзак, после
того как двое других сначала ставят Лёню на ноги. Силен, но крупноват и потому не очень
вынослив на лестницах. В свои 21 уже «старый» байдарочник, в определенном смысле, случаен в
спелеологии и понимает свои ограничения в этом спорте.
В горах не очень тепло, дело происходит в Феврале в студенческие каникулы. На той высоте, где
базовый лагерь, ночью температура около 0, днем поднимается до 10 С. Дождь идет беспрерывно,
мелкий и противный. Наша тройка, стоит у подножья горы в Новом Афоне, на 500 метров выше
грота святого Симона Канонита, достопримечательности окрестных гор. Мы забрали часть барахла
из сарая у Гиви, местного художника и спелеолога, который хранит всякую необходимую
дребедень, оставляемую десяткам групп, проходящих на штурм и оставляющих котлы, треноги,
посуду и еще Бог знает что, до следующего раза. Знакомство с Гиви обеспечивает нам хорошую
чачу в обмен на чай со Слоном.
Все дыры свободны, Малый Провал, Акуя и Анакопийка - никем не заняты, мы самые ранние и
народец еще не подтянулся, лазь не хочу. Палатка засунута от дождя глубоко в грот, но площадки
для жизни практически нет. Костер занимает место перед палаткой, а есть приходится на полке
шириной сантиметров 70, нависающей над каменистым руслом реки, метрах в 10 ниже. На полке
можно сидеть, приятно свесив ноги, но нельзя пройти, к палатке, после того как другие сели со
своими мисками. Полка изогнута и палатку хорошо видно наиболее удалённому от неё и сидящему
с миской пакетного супа и куском местного хлеба. Соответственно, когда Лёня видит, что палатка
горит из за упавшей внутри большой обогревательной свечки, он должен объяснить Боре и Севе,
которые сидят между ним и палаткой, что она горит, причем тем двум самого процесса горения не
видно, суп у них в руках горячий и объяснение занимает примерно минуту, пока Сева, наконец
врубившись, летит кубарем по полке до палатки и производит тушение пожара. Разбор ситуации
подтверждает правильность туристкого утверждения, что палатка сгорает в ноль за 7 минут.
Мы впервые применяем Джумар (Жумар), это такое приспособление, полученное из Франции,
главной спелео страны мира. Джумар свободно идет по веревке вверх, а при срыве и падении
зажимает веревку и не даёт человеку улететь вниз. Это приспособление для нас огромный шаг
вперед в технике спелеологии, мы получили копии Французских джумаров, сделанные на ракетных
секретных заводах своими братьями по крови спелеологами. Теперь не обязательно оставлять
человека на верху каждого колодца для страховки ушедших вниз.
Мы лазаем по небольшому, метров 30 (5-6 этажей) колодцу Малого Провала, для отработки
техники спуска с Джумарами. Очень нам нравиться. Раньше сидишь в одиночестве, часами, а
иногда и сутками, на верху колодца, где-то на глубине в сотни метров и ждешь, когда ребята
начнут подниматься, что бы их страховать. А теперь идем втроем, единой группой, и получаем
удовольствие от общения. Интересное это сидение глубоко под землей. Свет бережешь, сидишь в
полной темноте, абсолютной темноте, изолированный от всех раздражителей, включая любое
космическое излучение. Если пещера сухая, то сидишь еще и в абсолютной тишине, нет
раздражителей, никаких. Удивительно, но время начинает лететь со страшной скоростью.

5. Однажды в Крыму ребята ушли вниз в сухой пещере, сижу жду, мне кажется, что не сплю, часа
через два-три, слышу, кричат, мол, «страховка готова». Ну, думаю, что-то случилось, почему так
быстро идут обратно, включаю свет смотрю на часы, прошло 12 часов! И это эффект, в разной
степени, свойственен для всех. В обводненных пещерах он менее выражен, так как слышно воду,
капли.
Сделали Акую, симпатичная пещерка, средней трудности с глубоким, метров 100 входным
колодцем, узким и изогнутым, но не сложным, который вываливается в подземный дворец. Это
примерно десятка полтора многоэтажек, если поставить бессистемно, местами две, местами три,
друг на друга, а потом убрать стены и оставить такую огромную полость, то будет что-то подобное
творению природы матушки в Акуе. Слово зал, правильное, но не отражает грандиозности
пространства. Я шел последним, когда вывалился из колодца и посмотрел вниз, то удивился - «И
когда это они уже закурить успели?», но это они не курили, это их фонари на касках выглядели
точками сигарет с высоты громадного зала. Белые и желтые сталактиты и сталагмиты, всех
размеров, от маленьких тонких и прозрачных, до толстых и кононнообразных, занимают стены и
подходы к стенам зала. В связи с трудностью доступа, зал оставался, и думаю остается, в своей
первозданной красоте. Когда мы там были, Сева в углу нашл кости какого-то доисторического
животного. Три будущих медика изучали кости применяя все нашими знания в анатомии человека,
решили, что это кости здоровенного медведя.
Через несколько лет я притащил туда свою молодую жену, которая не могла, к сожалению,
воспринимать красоты этого подземного мира, поскольку могла думать только об одном, как они
выберутся наружу. Что и понятно, представьте себе такую команду, которую мне пришлось ей
подавать со дна этого зала, когда её рогатка и Джумар были рижаты к потолку на выходе из
колодща в зал - "Перевернись вниз головой, упрись ногами в потолок и оттяни веревку от края
колодца" Она при этом была на высоте 10 этажного дома.
Природа открывается только тем, кто может её увидеть.
Продолжение следует
В гору ломанулись коротким путем, напрямки, вверх, вверх. Еще свежие, и нетерпеливые, быстрее
бы, добраться до входа в пещеру. В 73 году Анакопийская Пропасть была в периоде окончания
стройки цивильного доступа в пещерные залы. Тоннель еще не пробили, но были близки к
открытию искусственного прохода. Тогда считалось, что это пещера самая большая в мире по
кубатуре воздуха, по объёму занимаемому под землей, не знаю как сейчас. С тех пор много пещер
разрыли и добавилось много новых.

6. Строители вход пробивали сбоку, возить туда туристов на электричке. Что бы туристы, советские
люди, не пугались валящихся им на голову грязных, ободранных спелеологов, ломящихся через
естественный вход, находящийся, примерно, в полукилометре выше строящейся станции метро,
было решено закрыть, естественный вход, решеткой. Поэтому мы все и лезли в Анакопийку в 1973,
как тараканы, успеть в «последний» раз пройти через природный вход. «Последний раз»
словосочетание, не употребляемое спелеологами, по понятной причине, мы говорили - идем в
дыру пока не закрыли. Собственно и приезжали в Афон многие группы, в тот год, что бы успеть
пройти пещеру, погулять, иногда и переночевать внизу, в потрясающе огромных залах этой
грандиозной подземной галереи, до того как произойдет это варварское изуверство – установка
решетки, проводка электричества, прокладка дороги, расстановка лампочек и пуск первого поезда.
Гиви, открывший Анакопийскую Пропасть, теперь доктор исторических наук, награжден орденом за
своё открытие.
Спортивная ценность пещеры небольшая. Не то 3 Б, не то 2 А, сейчас, через 30 с лишним лет уже
не помню классификации тех времен. Правда там были вариации класса пещеры в зависимости от
воды, но кто в 20 лет внимательно читает сноски? По инструкции эту пещеру может делать группа
не менее 8 человек, но у нас только что привезенные джумара (см. спелеология 1), мы такие
тренированные и адаптированные после 2 недель Кавказа, что нам, конечно, сам черт не брат.
Можно было пригласить кого-то со стороны, стояли рядом в лагере пониже, какие-то незнакомые
ребята из Сьянов, но они только подошли, были молодые, лет 16-18, в сопровождении толстого,
явно не горного вида, инструктора от МГСС. Мы были «дикари», нигде не оформлены, так что
решили не связываться, а то еще настучит толстый горный турист. К тому же погода улучшилась,
третий день, как появилось солнышко, приятно так, на Кавказе в феврале солнышко ласковое,
травка уже, подсохло. Не жизнь, а сказка. Сева играл на гитаре, мы с наивным наслаждением
распевали –
«Всё что будет со мной, знаю я наперед,
Не ищу я себе провожатых,
А по чистым прудам лебедь белый плывет,
Отвлекая вагоно-вожатых» ...
Живи, не хочу. Решили штурмовать втроем.
Подъем на вершну, пусть и не снежной, горы, да ещё со всем барахлом - веревками, лестницами,
фонарями, аккумуляторами и прочим скарбом, дело физически тяжелое и заняло у нас часа два.
Подошли к провалу уже часа в четыре по плудни. Под землей темно, день ли, ночь ли, особого
значения не имеет. Дыра, образуя горловину огромной (километр) воронки, находится,
практически в огороде местного жителя. Пришлось его искать, что бы спросить разрешения. Сами
знаете Кавказ.
Провесили первый колодец, широкий и довольно короткий, метров 20 всего, заваленный бревнами
и потому непростой для лазания по нему при подготовке следующей навески в 90 метровый

7. колодец (~20 этажный дом). Пока ковырялись, начался дождь, который на дне первого колодца
особенно не мешал, но странно было, что сильно холодало и дождь усиливался.
Второй колодец (большой), сначала идет с наклоном и лестница прикасается к стене во многих
местах. Затем колодец выводит на довольно большой выступ так метров 8 в квадрате, с которого
лестница свободно свисает в пространстве, и, примерно, метров 60 просто болтается в воздухе не
доставая до стены метров 5-10.
Ступеньки обычно имеют промежутки 50 см. Такой длинны лестницы, на весь колодец, 90 метров,
у нас не было, и мы сделали сцепку из двух лестниц на двух карабинах, вполне обычное дело. На
месте сцепки получилось пространство без одной ступеньки, примерно метр. Что нам, в 20 лет,
метр, чуть подтянуться и пошел дальше, попарно, вместе - правая рука-нога, левая рука-нога.
Веревка длинная, настоящая - Французская Рапель, у нас была. Джумар на веревке, страховка
готова, рука-нога, рука-нога, рука-нога.
Сначала поехали вниз, ехать на рогатке (такое металлическое приспособление), очень приятно,
едешь головой крутишь, фонарь выхватывает красоты застывшего камня, интересно и безопасно.
Во время спуска я обратил внимание, что навеска идет по руслу слива воды, что делать не
рекомендуется, но перевешивать всё барахло, не собрав его предварительно, не возможно, да и
нас всего трое. Мы бы эту перенавеску часа четыре бы делали. На уступе Боря меня ждал, мы
посмотрели справа, слева, старые крючья набиты, плохие. Новых крючьев у нас не было, решили,
вроде, воды не много, ладно, пройдем. И по очереди, поехали вниз на рогатках, рассматривая зал.
Собрались низу, пошли к следующему колодцу еще ниже, он был метрах в 200 от длинного, пройти
нужно через перфорированный зал.
Уже в зале мы поняли, что что-то не так. Перфорированный зал это относительно (по
Анакапийским) масштабам, небольшой зал, объёмом так с 10 этажный домик. На потолке
открывались сотни отверстий, расширявшихся книзу, так что когда смотришь вверх, то на тебя
падают здоровенные, чуть ли по 100 мл, капли, как из специально продырявленного потолка
утыканного перевернутыми воронками. Из воронок сильно лило, но так как мы видели этот зал
впервые, то не знали, может так и должно быть. Нашли внизу довольно узкий вход в следующий,
несложный колодец и выломились по нему в огромный зал, куда собственно и пробивалась
железная дорога через гору со стороны моря. Мы достигли цели и собирались, погуляв часа два и
перекусив, приготовленную на примусе еду, начать возвращение. Однако уже в последнем узком и
грязном, но простом колодце, стало видно, что вода здорово прибыла. Покорячившись при спуске,
мы обнаружили, что вода стала напирать, что было не ново для нас, на Кавказе в пещерах везде
вода, пещеры живые и активные, но то как вода прибыла за те 5 часов пока мы работали внизу,
нас сильно обеспокоило. Отметившись в основном зале, перекурив перекус, начали довольно резво
возвращаться, не обсуждая, что нас ждет у большого колодца. А что обсуждать, поднимемся к
нему и увидим. Уже в перфорированном зале стало ясно, что вода идет не на шутку. Вместо капель
и струй с потолка валили упругие «жирные» столбы воды, что говорило о сильном дожде наверху.
Когда мы подошли к началу наших лестниц и веревок у подножья длинного колодца мы увидели
плотный поток воды, летящий через развешенное нами оборудование. Присели в стороне от

8. потока, перекусить, не отрывая взгляда от ревущего водопада, куда нам предстояло лезть.
(продолжение следует)
Читал книжку про пещеры, вспомнил Севу с которым были в пещерах, в последний раз, в 1973
году. Вот и он - http://www.gpi.ru/~shakir/Summary/seva.html
http://www.rgo-speleo.ru/books/XXXV_1.pdf
Лестницу, висящую свободно от уступа, крутило в струе воды и мотало в разные стороны.
Зрелище, впечатляющее для начала подъёма. Первым засобирался Сева, оно и понятно, он был
сильнее в лазании, чем Лёня, но слабее Бори. Правило простое - самый сильный идет последним,
поднимая за собой оборудование.
Оборудование большинство, которого мы брали в займы и обязаны, были вернуть, отдельная
история. События были 30 лет назад, и всё тогда делалось руками самих спелеологов, мы собирали
лестницы, вязали тросы, делали фонари и горелки для света, конструировали рогатки и
аккумуляторы. Покупались только две вещи – карабины и веревки, это жизненные, в смысле от них
зависела жизнь, вещи. Оборудование как друга нельзя было оставить не вынутым из пещеры.
Сева слегка петушился от волнения и настоял взять с собой часть ненужных веревок, с которыми
мы шли через узкий колодец в большой зал, они были бы серьёзным утяжелением поднимаемого
барахла для Бори в самом конце подъёма. Сева встал в водопад и, застегнув джумар, начал
подниматься по лестнице, нога-рука, нога-рука. Через минуту он пропал за вида, поскольку вода
была между нами и им. Запасной, специальный, сильный фонарь по кличке Даймор, выхватывал
потоки воды летящие вниз. Связи не было, да и не могло быть в этом ревущем и резонирующем
колодце. Первое, что мы увидели, было нечто летящее со страшной скоростью, вниз. Сердце
ёкнуло, но к счастью это был рюкзак с веревками, который ударился о камни у подножья колодца
и, прокатившись несколько метров, застыл. Картина зловещая, поскольку пока рюкзак не
грохнулся об пол, мы не были уверены, что это летит. Боря стал ковыряться в рюкзаке,
перекладывая прилетевшие мотки веревки. Через несколько минут, движимый непонятным
чувством я включил Даймор и посмотрел вверх, наверное, это был какой-то звук, но точно сказать
не могу. Я увидел Севу метрах в 30 вверху, который болтался головой низ и него налобный фонарь
чертил огромные зигзаги, не доставая до стен, но четко прорисовывая луч в водяной пыли. Сева
был как рыба на кукане, шевелился плавно и с открытым ртом. Он выглядел, как будто плыл в
гремящем водопаде. Я закричал Боре, показывая наверх, но Севу уже утащило, куда-то в сторону,
он скрылся в потоке. Мы смотрели вверх, не отрываясь, минут десять, представляя, как вода бьёт
Севку о стенки колодца. Сделать мы ничего не могли, ничего больше не было видно, мы сели в
стороне перекурить, прикидывая, что делать дальше.
Прождав ещё с час не получив сигнала, подергивание веревки, что было трудно себе представить,
получение сигнала в этом кошмаре, я поднялся и пошел к лестнице, надев на себя всё тот же
рюкзак с веревками.
Тяжесть давления воды известна каждому, для этого достаточно встать под струю, душа и
представить себе, что ты передвигаешься вверх по висящей лестнице. Можно к этому

9. представляемому усилию добавить свитер, комбинезон, ватник и брезентовую куртку, поскольку
ничего другого в пещеру не надевали, всё рвется об камни. Все вещи набухли и пропитались
водой. Кожаные брюки галифе на байковой подкладке, привезенные ещё дедом с гражданской
войны, заправленные в кирзовые сапоги были моей гордостью и служили верой и правдой,
выручая во многочисленных экстремальных природных условиях.
Однако трудно придумать, что-либо более идиотское для лазания внутри струи из водопроводного
крана, которая более правильно, чем душ, отражает сложившуюся ситуацию.
В течение нескольких минут штаны были заполнены, и я напоминал воздушный шарик, налитый
водой вместо воздуха. Весить я стал в 2 раза больше и даже сброшенный вниз рюкзак не менял
ситуацию. Поднявшись метров на 15, я понял, что нужно что-то делать, иначе я зависну где-
нибудь метрах в 50 от пола, обессиленный от борьбы с переполнявшей меня водой, и никакой
джумар меня не удержит, поскольку не рассчитан на три человеческих веса. Пристегнувшись,
запасным карабином к лестнице, и достав ножик, я вытащил галифе из сапог и разрезал штаны от
колена вниз. Стало немного легче, поскольку вода, протекая под одеждой, не скапливалась,
однако значительно холоднее, вода была ледяной. Спелеологи наиболее часто гибнут от
переохлаждения, и я это понимал. Старался лезть, подставляя каску под удары воды, прикидывая,
как скоро я поймаю камень, которые смывало сверху и несло потоком. При подходе к сцепке я этот
камень поймал, Слава Богу, он прошел по касательной, стукнув по каске, а не по шее. Камень
оторвал и разбил фонарь. Я остался в полной темноте. Запасной фонарь у меня был в кармане
комбинезона, но для этого нужно было снять куртку и ватник, что не представлялось возможные
вертясь в струе воды, идущей со снежника. Я был под сцепкой, до уступа оставалось метров 10,
решил лезть в темноте, чего там разглядывать?
На сцепке я застрял, этот метр, который нужно было подтянуться, что бы достать до ступеньки
выше, и который не представлялся никакой трудностью при навеске, оказался непреодолимым
препятствием для замерзающего и налитого водой уже усталого спелеолога. Я легко достал до
верхней ступеньки рукой, но когда нужно было поднять ногу, всего то на метр, вода ударила в
грудь, и я полетел вниз. Джумар сработал, зажал страховочную веревку, «березка»
(разновидность обвязки) больно рубанула между ног, и я остановился, метрах в 5 ниже сцепки,
болтаясь вниз головой, как Сева некоторое время назад. Я не видел лестницы, от которой меня
снесло, мне было темно, холодно и страшно. Я очень устал. Самым опасным врагом был страх,
парализовавший волю. Когда, нащупав лестницу и поднявшись опять до сцепки, меня вновь
снесло, я подумал - Может отцепить джумар, что бы прекратить мучения? Мысль была следствием
страха, не физической усталости, холода или боли, а страха, непонятно перед чем, перед
непреодолимостью препятствия, что ли. Сознание затуманилось, и тут камень ударил в согнутое
колено, ударил не сильно, но остро, проткнул штаны и рассек кожу. Боль была довольно сильной,
сознание вернулось, и каким-то чудом я преодолел сцепку.
Поднялся на уровень уступа, отдышался, достал фонарь и прикрепил его на каску. Мысль о смерти
отступила. Отдохнув минут пятнадцать, продолжил движение, которое было существенно легче,

10. вдоль стенки колодца, так сильно не крутило как на свободно висящей лестнице. Долез до верха
Большого колодца и что бы увидеть, жив ли Сева, поднялся немного, полметра, выше. Увидав
Севин свет, почувствовал себя гораздо лучше и довольно неловко спрыгнул с лестницы на пол.
Значительная часть пола, размытая водой, обвалилась, под моим весом и несколько тонн камней
понеслись вниз на Борю.
Мы стояли с Севой и смотрели друг на друга, мы оба понимали, что произошло, но не знали, что
делать. Каждый из нас уже считал другого возможно мертвым - Я когда видел его крутящегося в
струе воды и бьющегося об стены колодца. Он, оказывается, спускался до уступа и не увидев
света, решил, что Лёня не смог подняться. Теперь мы оба считали, что обвалившийся пол мог
убить Борю внизу.
Последний колодец был широкий и короткий, поэтому там дул ветер и было ещё холоднее, мы
сидели, прижавшись к друг другу и тихо замерзали, курево давно кончилось, дождь на верху стих.
Сева услышал это первым и встрепенулся, я может, спал, может, впал в дерпесуху, поскольку
считал, что убил Борю. Звук шел снизу и через полминуты стало можно различить - «А по чистым
прудам лебедь белый плывет, отвлекая вагоно-вожатых». Боря вылез до половины тела, вычленил
нас фонарем и спросил ворчливо – Кто там навалил камней на уступ? Всё барахло придавило, час
чистил. Камни легли на уступ и не полетели вниз на Борю, пещерный Бог сохранил его на этот раз.
Я отключился.
Согласно книжке, человека, потерявшего сознание внизу, нужно ударить сложенной веревкой по
тыльной стороне кисти. Если он в состоянии очнуться, он очнется. Поверьте, это действительно
так, кто хочет, может проверить, боль жуткая.
Когда я очухался барахло было свернуто, и я поднялся, что бы поучаствовать в упаковке. У Бори
не было «Беседки», а из-под куртки свисал, странно длинный, проводник от грудной обвязки. Я
остановил Борю, и показав ему потянул проводник, репшнур из которого сделан проводник, с
небольшим усилием, вылез наружу. Я смотрел Боре в глаза, он замялся, закрутился, но ничего не
сказал. Он поднимался без страховки! Его джумар не был закреплен и не играл никакой роли. То
ли он перевязывал страховку, когда был внизу один, то ли узел ослаб и развязался, этого я так и
не узнал никогда.
Последняя веревка была слишком толстой для джумара и я, как самый тяжелый, пошел первым
наверх на Прусике (узел из репшнура обвязанный специальным образом вокруг основной веревки
и работающий как страховка по тому же принципу, что и джумар, но не рекомендованный на
длинных пролетах, может не зажать). Выйдя наружу, я уселся, упершись ногами в камень,
распогодилось и похолодало. В течение получаса я страховал ребят, поднимавшихся вверх со
скарбом. Один рюкзак я всё же упустил, но мы были так измучены, что решили вернуться за ним
на следующий день. Когда настал момент трогаться вниз я не смог встать, верхняя одежда вмерзла
в лёд в месте, где я сидел. Они вырубили меня ледорубами, и я спускался в лагерь со здоровенным
ледяным кругом на заднице. Нам было уже всё равно, мы работали под землей 27 часов, были
выпотрошены эмоционально и физически.

11. В лагере Сьяновцы развели большущий костер и ждали нашего возвращения. Мы стояли вокруг
костра, медленно приближались к огню как загипнотизированные теплом, пока Севин комбинезон
не загорелся на нём, и Сьяновцы, с криками тушили его водой из реки. Потом, когда загорелись
мои сапоги, мы поняли, что пора отойти от костра и идти спать. Выпив немного чачи сняв всё
мокрое и натянув, что было, мы улеглись в один мешок, сцепленный из двух спальников и заснули
на 18 часов.
Через день мы уехали в Москву.
Через два дня Севу ударили ножом на Красной площади, ни за что, так, что бы не выпендривался.
Он выжил. Ему пришлось удалить селезенку.
Боря и Сева еще много ходили в пещеры. Ставили рекорды и работали врачами. Севу я встречал
еще раза два, с Борей дружил долго, даже после отъезда в Америку. Я стал прогрессором, а они
выбрали спелеологию и врачевание, наши пути разошлись.
Я им благодарен за всё.