2. Richard Branson
Losing My Virginity
The Autobiography
Stockholm School of Economics in Saint Petersburg
2003
Ричард Брэнсон
Теряя невинность
Автобиография
СТОКГОЛЬМСКАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ В САНКТ-
ПЕТЕРБУРГЕ

3. Содержание
Предисловие ..................................................................................................... 4
1. Семья, члены которой убили бы друг за друга.......................................... 19
2. Ты или отправишься в тюрьму, или станешь миллионером ..................... 35
3. Девственники в бизнесе.............................................................................. 47
4. Я все готов попробовать хоть раз............................................................... 70
5. Извлекая уроки ........................................................................................... 80
6. Саймон превратил Virgin в самое хипповое место.................................... 90
7. Это называется «Трубочные колокольчики»........................................... 100
8. Быть вторым — ничто .............................................................................. 116
9. Не беспокойтесь о яйцах .......................................................................... 131
10. «Я подумала, не переехать ли к тебе», — сказала Джоан ..................... 141
11. Жизнь на пределе.................................................................................... 150
12. Успех может свалиться как снег на голову............................................ 166
13. Ты сделаешь это только через мой труп ................................................ 174
14. Дети Лейкера........................................................................................... 189
15. Ощущение, будто ты привязан к громадному отбойному молотку ...... 197
16. Самый большой воздушный шар в мире ............................................... 210
17. Я почти наверняка должен был умереть ................................................ 225
18. Все было пущено на продажу................................................................. 239
19. Готовясь к прыжку.................................................................................. 248
20. Что, черт возьми, мнит о себе этот Ричард Брэнсон?............................ 258
21. У нас осталось примерно две секунды для последней молитвы ........... 274
22. В зоне активной турбулентности ........................................................... 292
23. Грязные трюки ........................................................................................ 302
24. Я не сделал бы этого ради Мадонны...................................................... 314
25. Подай на ублюдков в суд........................................................................ 325
26. Варвары на марше................................................................................... 344
27. Они называют меня лжецом ................................................................... 362
28. Победа ..................................................................................................... 381
29. Территория Virgin................................................................................... 403
Приложение .................................................................................................. 457

4. Предисловие
Они были сумасшедшими. Мятежники духа и возмутители
спокойствия, они не вписывались в рамки привычного. Они не
признавали правил, испытывали отвращение к стабильности. Вы
можете не соглашаться с ними, сурово критиковать их, но
единственное, что вы не можете сделать — это игнорировать их,
потому что они изменили мир. Из рекламного ролика Apple Think
different.
Вас ждет два увлекательных week-end'a с книгой Ричарда Брэнсона.
Я рад, что книга переведена на русский язык, и убежден, что она
своевременна и будет востребована именно в России с ее уникальными
рыночными возможностями. Ведь здесь (как ни парадоксально это
звучит) можно применить идеи этого великого гуру, революционера и
«возмутителя спокойствия».
К сожалению, проделать такое в развитых странах можно было
только в 1970-е. Думаю, что сегодня даже гения Брэнсона будет
недостаточно для изменения тенденций и ситуация с Virgin Cola,
описанная в книге, доказывает это. Ненавистная мне глобализация и
процесс поглощений больших компаний еще большими не даёт
возможность развивать свой предпринимательский талант молодым
людям. Они вынуждены носить галстуки и белые рубашки, становясь
«винтиками» тотальной системы под названием «Корпорация», где
подавляется всяческое Я.
Можно назвать безумием рискованные затеи Брэнсона, но этим его
не остановить — у него появится еще больше азарта, потому что он из
тех, кто испытывает судьбу и ломает барьеры. Если присмотреться,
полет на аэростате — это иллюстрация судьбы Брэнсона — дерзкая
выходка, которая может обернуться головокружительным успехом или
полным крахом. «Жить под аккомпанемент общественного протеста
было чертовски приятно», — признается Брэнсон и цитирует Оскара
Уальда: «Единственное, что хуже того, когда о тебе говорят, это когда
о тебе не говорят».
Как ни крути, человеку свойственно ошибаться, и Брэнсон — не
исключение. Ввязываясь в дела непредсказуемые и рискованные, он
ставил на карту многое, бывало и такое, что он оказывался в полном
дерьме (in deep shit), но он всегда находил в себе силы, чтобы снова
подняться. Именно поэтому книга несет в себе столько оптимизма и
дает такой мощный позитивный импульс, что кажется, будто у тебя
вырастают крылья. «Правила существуют для того, чтобы их

5. нарушать» — эти слова могут быть эпиграфом к автобиографии
Брэнсона.
Честно говоря, до прочтения этой книги я не знал в деталях его
жизни, но был поражен схожестью наших взглядов, идей и
мироощущений. Я тоже имел сеть магазинов «Техношок»,
звукозаписывающую компанию «ШокРекордз» (мы нашли и первыми
записали группы «Кирпичи» и «Ленинград» — чем не Sex Pistols?).
Такая же невероятная борьба была с кредиторами и банками:
пришлось продать из-за долгов этот бизнес. Затем успешная «Дарья» и
продажа её Абрамовичу для финансирования нового проекта
«Тинькофф» и надежда на выкуп «Дарьи» в будущем...
Не хочу примазываться к чужой славе. Брэнсон уникален! Обладая
цепкой деловой хваткой и свободным полетом мечты, не скованный
правилами, он легко и непринужденно доказывает нам, что предела
нет. Такие, как он, способны изменить мир!
Читайте «библию бунтаря», восхищайтесь и берите пример!
Пока рождаются такие люди, не скучно жить.
Олег Тиньков

6. Алексу Ричи и его семье посвящается
Особая моя благодарность — Эдварду Уитли за помощь, оказанную
в работе над этим проектом. Эдвард провел два года в моей компании,
практически жил у меня, разобрался в записных книжках, которые я
вел 25 лет, и оживил их.
***
Оказавшись в шаге от гибели над Атласскими горами, я подумал,
что обязательно должен теперь написать книгу на случай, если ангел-
хранитель покинет меня.
Я также осознал, что мои дети Холл и Сэм, которые все еще малы,
могут так никогда и не узнать, что я делал и почему я делал это.
Так что эта биография — для Сэма и Холли, и это лучшее из того,
что я создал за последние восемнадцать лет (хотя это не только моя
заслуга). Но в особенности для их матери, моей жены Джоан, которая
была рядом во всех моих достижениях и провалах.
Я также написал эту книгу, чтобы показать, как мы сделали Virgin
тем, чем она является сегодня. Как и во время полетов на воздушных
шарах, все эти годы главным было выжить. Если вы будете
внимательно читать между строк, то поймете, я надеюсь, в чем наше
видение и к чему мы стремимся.
Некоторые люди говорят, что это видение ломает все правила и
слишком пестро; другие, что Virgin обречена стать одним из ведущих
брэндов нового столетия; третьи, проанализировав ее до последней
детали, пишут о ней академические труды.
Что до меня и нашей замечательной команды, то мы просто
продолжаем начатое, получая от всего этого полный кайф.

7. Пролог. Решись и сделай это!
Вторник, 7 января 1997 года, Марокко
5.30
Я проснулся раньше Джоан и сел на кровати. Из Марракеша
доносились то усиливающиеся, то затихающие голоса муэдзинов,
созывающих людей на молитву через громкоговорители. Я подумал о
Холли и Сэме, поэтому вырвал страницу из записной книжки и
написал им письмо на случай, если не вернусь.
«Дорогие Холли и Сэм, иногда жизнь может казаться
нереальной. Сегодня ты жив, здоров и счастлив, а завтра — нет.
Как вы оба знаете, я всегда стремился жить на все сто. Это
значит, что за 46 лет мне посчастливилось прожить жизни
многих людей. Я любил каждую минуту бытия и особенно
дорожил каждой секундой, проведенной вместе с вами и мамой.
Знаю, что многие люди считают глупостью эту нашу
последнюю затею. Я убедился в том, что это не так. Весь опыт,
полученный нами в атлантическом и тихоокеанском
путешествиях, обеспечит безопасность полета, а риск не
превышает допустимого. Возможно, мы чего-то не
предусмотрели.
Однако я ни о чем не жалею, кроме того, что не смогу помочь
Джоан поставить вас на ноги. К 12 и 15 годам ваши характеры
уже определились. Мы оба так гордимся вами. Для Джоан и меня
невозможно представить себе более очаровательных детей, чем
вы. Вы оба добрые, тактичные, жизнелюбивые (даже умные!).
Чего еще мы могли бы желать?
Будьте сильными. Я знаю, это будет нелегко. Но вместе мы
прожили прекрасную жизнь, и все ее мгновения навсегда
останутся с вами.
Пусть и ваша жизнь будет полной. Наслаждайтесь каждой ее
минутой. Любите и заботьтесь о маме так, как если бы она была
нами двоими.
Я люблю вас, папа».

8. Я свернул письмо вчетверо и положил в карман. Полностью одетый
и готовый, я лег возле Джоан и обнял ее. Я ощущал себя
взбудораженным и нервным, она же была теплой и сонной в моих
объятиях. Холли и Сэм пришли в комнату и протиснулись между
нами. Потом Сэм со своими двоюродными братьями отправился на
место запуска, чтобы увидеть аэростат, в котором в скором времени я
надеялся совершить кругосветное путешествие. Джоан и Холли были
со мной, пока я разговаривал с метеорологом Мартином. Он сказал,
что момент для полета очень благоприятен, поскольку погодные
условия — наилучшие за последние пять лет. Затем я позвонил Тиму
Эвансу, нашему врачу. Он только что был у нашего третьего пилота,
Рори Маккарти, и известие было неутешительным: Рори не может
лететь. У него пневмония в легкой форме, но если он пробудет в
гондоле три недели, ему может стать значительно хуже. Я немедленно
позвонил Рори и выразил ему свое сочувствие.
— Увидимся в ресторане, — сказал я. — Давай позавтракаем
вместе.
6.20
Когда мы встретились с Рори в ресторане гостиницы, он был
безлюден. Журналисты, которые следили за приготовлениями к
запуску предыдущие двадцать четыре часа, уже отправились к месту
старта.
Мы обнялись. Оба плакали. Для меня Рори был не только близким
другом и третьим членом экипажа в полете на аэростате, но и деловым
партнером. Как раз накануне отъезда в Марокко он выкупил долю
акций нашей новой звукозаписывающей компании V2 и инвестировал
в Virgin Clothes и новую косметическую компанию Virgin Vie.
- Не могу смириться с тем, что подвожу тебя, — сказал Рори. — Я
никогда не болею, никогда.
- Успокойся. Это надо принять как данность, — убеждал я его. —
У нас есть Алекс, который вдвое легче тебя. С ним на борту мы
пролетим намного дальше.
- А теперь серьезно, — сказал Рори, — если ты не вернешься, я
продолжу полет там, где остановился ты.
— Ну, спасибо! — сказал я, нервно смеясь.
Алекс Ричи уже находился на месте запуска, чтобы проверить
механизмы быстрой отцепки гондолы вместе с Пером Линдстрандом,

9. ветераном воздухоплавания на горячем воздухе, приобщившим меня к
этому виду спорта. Алекс — великолепный инженер. Именно ему
принадлежит разработка нашей гондолы. До этого еще никому не
удавалось создать систему для полета аэростата на высотах
реактивных самолетов. Несмотря на то, что именно ему мы были
обязаны конструкциями гондол для наших полетов над Атлантикой и
Тихим океаном, я знал его не очень хорошо, но выяснять о нем что-
либо сейчас было уже слишком поздно. У него не было практики
полетов, и, тем не менее, он принял смелое решение отправиться
вместе с нами. Если все сложится благополучно, у нас в распоряжении
будет три недели, чтобы узнать друг друга. Настолько глубоко,
насколько этого бы хотел каждый.
В отличие от наших с Пером полетов на аэростате над Атлантикой
и Тихим океаном, на этот раз мы решили не прибегать к нагреву
воздуха, пока это не потребуется. Аэростат имел внутреннюю
оболочку с гелием, которому надлежало поднять его. План Пера
состоял в том, чтобы в течение ночи нагревать воздух вокруг этой
оболочки, что позволило бы разогреть гелий, чтобы потом тот
уменьшился в объеме, стал тяжелее и опустился1.
Мы — Джоан, Холл и я — взялись за руки и обнялись втроем. Пора
было отправляться.
8.30
Все увидели его одновременно. В тот момент, как мы выехали на
грунтовую дорогу, ведущую к марокканской воздушной базе, он
возник, будто новая мечеть выросла за ночь. Над склонившимися
пыльными пальмами возвышалась великолепная белоснежная сфера,
подобная перламутровому куполу. Это был наш аэростат. По
направлению к авиабазе по обочине дороги проскакали всадники с
оружием через плечо. Внимание всех было приковано к этой
гигантской, лучезарно-белой сфере, высоко висящей в воздухе.
9.15
Охрана аэростата была снята, и по периметру ограждения собралась
удивительная по своему составу толпа людей. С одной стороны
1
С технической точки зрения, правильнее считать, что план Пера состоял в том, чтобы в
течение ночи нагревать воздух вокруг этой оболочки, что позволило бы разогреть гелий,
который в отсутствии солнечной радиации « ночное время охлаждается, уменьшаясь в
объеме, что ведет к потере высоты.

10. сомкнутыми рядами выстроился весь личный состав авиабазы, одетый
в модную темно-синюю униформу. Перед ними, по марокканскому
обычаю, были приглашенные танцующие женщины в белых платках,
кричащие, приветствующие. Затем в поле зрения появилась группа
всадников, одетых в йерберские костюмы и размахивавших
старинными мушкетами, и тоже выстроилась перед аэростатом. В
какой-то момент мне пришла в голову ужасная мысль, что если они
дадут праздничный залп из своего оружия, то продырявят шар. Пер,
Алекс и я собрались в гондоле и в последний раз проверили все
системы. Солнце быстро поднималось, и гелий начал увеличиваться в
объеме.
10.15
Мы все проверили и были готовы отправляться. Я обнял Джоан,
Холли и Сэма в последний раз. Меня поразила сила духа Джоан.
Холли была возле меня эти последние четыре дня, и, казалось, она
тоже полностью владеет собой. Я думал, что и Сэм, но внезапно он
расплакался и потянул меня к себе, отказываясь отпускать. Я чуть не
заплакал вместе с ним. Никогда не забуду мучительную силу его
объятья. Потом он поцеловал меня, отпустил и обнял Джоан. Я бегом
пересек площадку, чтобы поцеловать маму и попрощаться с отцом.
Мама вложила мне в руку письмо. «Открой его через шесть дней», —
сказала она. Я мысленно выразил надежду, что столько мы
продержимся.
10.50
Осталось только поднять стальную лестницу. На секунду я
замешкался, задавшись вопросом, когда и куда опустится моя нога
снова — на твердую ли почву, а, может быть, в воду? Не было
времени думать. Я шагнул через люк. Пер был возле рычагов
управления, я разместился у видеооборудования, а Алекс сел на
сиденье у входной двери.
11.19
Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять... Пер давал обратный
отсчет, а я сконцентрировал свое внимание на работе камер. Рука
быстро проверила пряжку парашюта. Я старался не думать об
огромном воздушном шаре над нами и об этих шести объемных
топливных баках, прикрепленных к корпусу гондолы. Четыре, три,

11. два, один... и Пер привел в действие рычаг, при помощи которого
крепления воспламенились, якорные канаты отделились, и мы быстро
и бесшумно поднялись в небо. Не было слышно рева горелок; наше
восхождение происходило так, будто вверх поднимался детский
воздушный Шарик. Мы просто взмывали в небо, все выше и дальше, а
затем, как только поймали утренний бриз, оставили Марракеш далеко
внизу.
Запасная дверь была все еще открыта, и мы махали людям внизу,
ставшим теперь уже совсем маленькими. Каждая деталь Марракеша,
его розовые прямоугольные стены, большая городская площадь,
зеленые внутренние дворики и фонтаны, спрятанные за высокими
стенами, — все расстилалось под нами. На высоте 10000 футов было
холодно, и воздух становился разряженным. Мы закрыли опускную
дверь. С этого момента мы были предоставлены сами себе. Мы
произвели герметизацию, поскольку давление должно было еще
возрастать.
Первый факс мы получили сразу же после полудня.
— О, Господи! — Пер протянул его нам. — Взгляните на это.
— Пожалуйста, примите к сведению, что замки отцепки
топливных баков заблокированы, — прочитал я.
Это было нашей первой ошибкой. Замки должны были быть разбло-
кированы. Если бы мы попали в беду и начали падать, в качестве
балласта мы могли бы сбросить топливный бак весом в тонну.
— Если это наша единственная ошибка, все не так уж плохо, —
сказал я, пытаясь подбодрить Пера.
— Нам надо снизиться до 5000 футов, и затем я поднимусь и
расцеплю их, — сказал Алекс. — Это не проблема.
Днем сбросить высоту было невозможно, поскольку солнце
нагревало гелий. Единственное, что позволило бы быстро сделать это,
— выпустить гелий, который после этого восстановить было бы
невозможно. Терять гелий. Поэтому решили подождать наступления
ночи, чтобы снизиться. Это не давало нам покоя. Мы не знали, как
будет проходить полет ночью, а вероятность избежать неприятностей,
имея заблокированные топливные баки на борту, была мала.
Хотя мы с Алексом старались как-то разобраться с топливными
баками, Пер впал в депрессию. Он сидел, ссутулившись, у рычагов
управления в мрачном молчании, говоря что-либо, только когда ему
задавали прямой вопрос.

12. Мы пролетели остаток дня в безоблачном небе. Виды Атласских гор
радовали глаз: их зубчатые вершины, покрытые снегом, поблескивали
в лучах восхитительного заката. Нашу гондолу, набитую
всевозможными приспособлениями в расчете на восемнадцатидневное
путешествие, подергивало. Это было предупреждением, что
блокировка топливных баков, — не единственное, о чем мы забыли.
Мы также не позаботились взять с собой туалетную бумагу, поэтому
приходилось дожидаться получения факсов, прежде чем мы могли,
спустившись но винтовой лестнице, воспользоваться туалетом. Мне
после марокканской пищи требовалось большое количество факсов.
Пер сохранял сердитое молчание, а мы с Алексом были просто
благодарны, что узнали про топливные баки тогда, когда положение
еще можно было исправить.
Приблизившись к алжирской границе, мы испытали шок во второй
раз. Алжирцы сообщили, что мы движемся прямо на Бекар, их
главную военную базу, а над ней летать нельзя. «Вам категорически
запрещается проникать на территорию», говорилось в факсе.
Выбора не было.
Около двух часов я разговаривал по спутниковому телефону с
Майком Кендриком, нашим инспектором по полету, пытался связаться
с разными британскими министрами. В конце концов, Андре Азоулей,
марокканский министр, который улаживал все наши проблемы,
связанные с запуском аэростата с территории Марокко, снова пришел
нам на выручку. Он объяснил алжирцам, что мы не можем изменить
свой маршрут, и что на борту нет мощных камер. Они приняли это
объяснение и уступили.
Поскольку появилась и хорошая новость, я делал заметки в своем
бортовом журнале. Перевернув страницу, сразу увидел сделанную
рукой Сэма жирными чернилами следующую запись: «Папе. Надеюсь,
ты прекрасно проводишь время. Безопасного тебе путешествия.
Много-много любви тебе. Твой сын Сэм». Я вспомнил, что он залезал
без меня в гондолу накануне вечером.
Теперь ясно зачем.
К 5 часам вечера мы по-прежнему летели на высоте 30000 футов.
Пер начал зажигать горелки, чтобы нагреть воздух внутри оболочки.
Хотя мы делали это в течение часа, сразу после 6 вечера аэростат
начал неуклонно терять высоту.
- Что-то здесь не так, — сказал Пер.
- В чем дело? — спросил я.

13. - Не знаю.
Пер постоянно нагревал воздух, но аэростат продолжал снижение.
Мы потерял и 1000 футов, затем еще 500. После захода солнца все
больше и больше холодало. Было ясно, что гелий быстро сжимается,
превращаясь в мертвый груз над нами.
— Нам надо избавиться от балласта, — сказал Пер.
Он был напуган. Мы тоже. Мы привели в действие рычаги,
позволяющие сбросить свинцовые чушки, которые находились на дне
гондолы. Это означало, что мы остаемся без резерва почти на две
недели. Чушки выпали из гондолы, я видел их на экране видео; они
падали, как бомбы. У меня возникло ужасное чувство, что это начало
конца. Гондола по размеру превышала те, в которых мы летали над
Атлантическим и Тихим океанами, но она оставалась той же
металлической коробкой, подвешенной к огромной оболочке на
милость ветрам и непогоде.
Уже начинало темнеть. Без чушек аэростат некоторое время держал
высоту, но затем опять начал опускаться. На этот раз падение
происходило быстрее. За минуту мы потеряли 2000 футов, в
следующую минуту – столько же. Уши заложило, и я почувствовал,
что желудок поднимается куда-то вверх, испытывая сопротивление
грудной клетки. Мы были на высоте всего лишь 15000 футов. Я
старался сохранять спокойствие, все свое внимание сконцентрировав
на работе камер и показаниях высотомера, которые стремительно
выходили за пределы допустимых. Нам необходимо было сбросить
топливные баки. Но это означало конец путешествию. Я закусил губу.
Мы находились в кромешной тьме где-то над Атласскими горами,
крушение казалось неизбежным. Все молчали. Я быстро произвел
вычисления.
- При такой скорости падения у нас еще семь минут, — сказал я.
- Хорошо, — отозвался Пер. — Откроем крышку люка и разгерме-
тизируемся.
Мы открыли входную дверь на высоте 12000 футов, которая тут же
упала до 11000. С захватывающим дух натиском морозного воздуха
гондола разгерметизировалась. Алекс и я начали выбрасывать за борт
все подряд: еду, воду, банки с маслом — все, что не было встроено.
Все. Даже пачки долларов. На пять минут это приостановило падение.
Речь шла уже не о продолжении полета. Мы просто должны были
спасти наши жизни.
- Этого недостаточно, — сказал я, видя, что показания высотомера

14. упали до 9000 футов. — Мы по-прежнему падаем.
- Ладно. Я пошел на крышу, — сказал Алекс. — Настал черед баков
с топливом.
Поскольку Алекс практически построил гондолу, он знал
наверняка, как следует отсоединить топливные баки. В панике я
осознал, что будь на месте Алекса Рори, мы бы пропали. У нас не
было бы иного выхода, чем прыгать с парашютом. Вот сейчас мы бы
выбрасывались в ночь над Атласскими горами. Горелки ревели над
головой, освещая все оранжевым светом.
- Ты раньше прыгал с парашютом? — крикнул я Алексу.
- Никогда, — ответил он.
- Это твой вытяжной фал, — сказал я, направляя его руку.
— Уже 7000 футов, и высота падает, — крикнул Пер. — Сейчас
6600.
Через выходной люк Алекс вскарабкался на крышу гондолы. Было
трудно понять, насколько быстро мы падаем. Уши заложило. Если
замки замерзли, и Алексу не удастся отсоединить топливные баки,
придется прыгать. Оставалось всего несколько минут. Я посмотрел на
люк и мысленно повторил, что предстояло сделать: одна рука — на
кольцо, шаг из кабины и прыжок в темноту. Рука инстинктивно
коснулась парашюта. Я взглянул на Пера, чтобы убедиться, что его
парашют на месте. Пер следил за высотомером. Показания быстро
падали. Сейчас 6000 футов, и темно, нет, 5500. Если Алекс пробудет
наверху еще минуту, будет 3500. Я стоял, высунув голову из люка,
стравливая страховочную стропу и наблюдая за Алексом, который был
на крыше. Под нами было очень темно и ужасно холодно. Земли не
видно. Телефон и факс звонили беспрестанно. Наземное управление
полетом, должно быть, терялось в догадках, какого черта мы там
делаем.
- Одна есть, — крикнул Алекс через люк.
- 3700, — сказал Пер.
- Еще одна, — сказал Алекс.
- 3400 футов.
- Еще одна.
- 2900 футов.
- 2400...

15. Прыгать с парашютом было слишком поздно. К тому времени,
когда можно было прыгнуть, мы бы разбились вдребезги, врезавшись
в горы.
— Давай назад,- крикнул Пер. — Немедленно!
Алекс влез через люк.
Мы пристегнулись. Пер нажал на рычаг, чтобы отсоединить
топливный бак. Если этого не произойдет, примерно через минуту мы
будем мертвы. Бак отсоединился, и аэростат резко дернулся. Было
ощущение, что это лифт, оттолкнувшийся от земли. Мы были
распластаны в своих сиденьях, моя голова вдавилась в плечи. Потом
аэростат начал подниматься. Мы не отрывали глаз от высотомера:
2600, 2700, 2800 футов. Спасены. Через десять минут мы миновали
3000 футов, и шар снова поднимался в ночное небо.
Я опустился на пол рядом с Алексом и обнял его.
— Слава Богу, что ты с нами, — сказал я. — Без тебя мы бы
погибли.
Говорят, в последние мгновения перед смертью человек
просматривает всю свою жизнь. Со мной такого не произошло. В то
время как мы неслись, словно шаровая молния, навстречу Атласским
горам, и я подумал, что смерть близка, единственное, что было в моей
голове, — мысль о том, что если я выживу, никогда снова не полечу на
аэростате. Когда мы поднялись на безопасную высоту, Алекс
рассказал историю об одном богаче, который намеревался переплыть
Ла-Манш. Он вышел на пляж, поставил свой шезлонг и стол, на
котором лежали бутерброды с огурцами и клубника, а затем объявил,
что вместо него через Ла-Манш теперь поплывет его человек. В тот
момент это было не такой уж плохой идеей.
Всю эту первую ночь мы бились над тем, чтобы удерживать
контроль над аэростатом. В какой-то момент он начал постоянно
набирать высоту без всякой видимой причины. Наконец мы поняли,
что один из оставшихся топливных баков дал течь, и мы невольно
выбрасывали топливо. На рассвете мы выполнили необходимые
приготовления для приземления. Под нами находилась Алжирская
пустыня, негостеприимное место и в лучшие времена, а теперь, в
разгар гражданской войны, тем более.
Пустыня не была тем желтым песчаным пространством с мягкими
очертаниями дюн, какое мы представляем себе по фильму «Лоренс

16. Аравийский»2. Голая земля была красной и каменистой, такой же
бесплодной, как поверхность Марса; скалы, стоящие справа,
напоминали гигантские термитники. Мы с Алексом сели на крышу
гондолы, восхищаясь лучами восходящего солнца, которые залили всю
пустыню. Мы отдавали себе отчет в том, что это был день, который
мог для нас и не наступить. Встающее солнце и наполняемый теплом
день представлялись нам бесконечно драгоценными. Наблюдая за
тенью шара, скользящей по поверхности пустыни, было трудно
поверить, что это то самое хитроумное человеческое изобретение,
которое мертвым грузом падало на Атласские горы минувшей ночью.
Оставшиеся баки с горючим приковали внимание Пера, и Алекс
обговорил с ним детали приземления. Как только мы приблизились к
земле, Алекс крикнул:
— Впереди линия электропередач!
Пер крикнул в ответ, что мы находимся посредине Сахары, и здесь,
по определению, не может быть линии электропередач.
— Должно быть, ты видишь мираж,— заключил он.
Алекс настаивал на том, что ему было совершенно ясно: мы
умудрились найти единственную во всей Сахаре линию
электропередач.
Несмотря на обширную бесплодную пустыню вокруг, в считанные
минуты нашего приземления стали появляться признаки жизни. Из
скал материализовалась группа берберов. Сначала они держались в
отдалении. Мы уже готовы были предложить им немного воды и
оставшихся припасов, как вдруг услышали стрекочущий рокот
военных вертолетов. Должно быть, они выследили нас при помощи
радаров. Берберы исчезли так же быстро, как и появились. Вблизи от
нас приземлились два вертолета, вздымая в воздух клубы ныли.
Вскоре мы были окружены невозмутимыми солдатами, которые были
вооружены пулеметами, не зная, правда, куда их направлять.
— Аллах, — сказал я ободряюще.
Минуту они стояли неподвижно, но любопытство все же взяло верх,
и они подошли поближе. Мы провели их офицера вокруг гондолы, и
он восхитился оставшимися топливными баками.
2
Lawrence of Arabia — киноэпопея режиссера Роберта Волга, снятая в 1962 году, о судьбе
англичанина, оказавшегося среди враждующих племен Аравийского полуострова. Фильм
особенно знаменит размахом съемок в пустыне, получил четыре Оскара и три премии
британской киноакадемии, в том числе за лучшую мужскую роль, сыгранную Питером
О'Тулом.

17. Стоя в стороне от гондолы, я задался вопросом: что эти алжирские
солдаты думают о ней? Быстро оглянувшись назад, я прочел ответ в
их глазах. Оставшиеся топливные баки были выкрашены в такой же
яркий красно-желтый цвет, как большие банки компаний Virgin Cola и
Virgin Energy. Среди множества слоганов, размещенных на внешней
стенке гондолы, были и те, что представляли компании Virgin Atlantic,
Virgin Direct, Virgin Territory и Virgin Cola. Вероятно, нам повезло, что
благочестивые мусульманские солдаты не могли прочитать изречение,
нанесенное по верху банки компании Virgin Energy: «Несмотря на
слухи, нет абсолютно никаких доказательств, что напиток Virgin
Energy усиливает сексуальное влечение».
***
Глядя на гондолу, стоящую на красном песке, я снова пережил
душераздирающее падение на Атласские горы и повторил свою
клятву, что никогда не буду пытаться сделать это снова. Но в полном
противоречии с клятвой где-то на задворках сознания была мысль, что
как только я прибуду домой и поговорю с другими
воздухоплавателями, пытавшимися облететь земной шар, я соглашусь
сделать еще одну, последнюю попытку. Это был вызов, который
вошел в мою кровь и плоть стишком глубоко, чтобы я мог сдаться3.
Два вопроса, которые мне задают чаще всего: почему я рискую
жизнью, отправляясь в путешествия на воздушных шарах? каковы
перспективы компаний под общим названием Virgin Group? Вид
гондолы с обозначением названий компаний Virgin, стоящей
посредине Алжирской пустыни, каким-то образом помог мне ответить
на эти главные вопросы.
Я знал, что сделаю еще одну попытку полета на аэростате, потому
что это был один из немногих оставшихся великих вызовов. Как
только сглаживались в памяти страхи каждого осуществленного
полета, я снова и снова чувствовал уверенность, что мы способны
извлечь из него уроки, и следующий полет будет благополучным.
На более сложный вопрос, что будет с Virgin Group, ответить
невозможно. Вместо того чтобы пускаться в научные рассуждения на
эту тему, что мне не свойственно, я написал эту книгу, чтобы
рассказать, как мы создавали Virgin. Если вы будете внимательно
читать между строк, то, я надеюсь, сможете понять нашу
3
Кроме того, как я написал это, Breiiling Orbiter 3 успешно совершил безостановочное
кругосветное путешествие. Но все же еще остается возможность одиночного полета и — что
немаловажно — рекорда высоты. Поэтому, как знать, может я еще снова и ступлю на борт
аэростата, которому будет принадлежать рекорд.

18. сегодняшнюю точку зрения на Virgin Group и предвидеть мои
последующие шаги. Одни говорят, что мое видение Virgin
противоречит всем правилам и оно слишком изменчиво; другие, что
Virgin основана, чтобы стать одной из ведущих торговых марок
следующего столетия; третьи не оставляют от компании камня на
камне, а потом пишут об этом научные труды. Что касается меня, это
просто моя жизнь. Как полеты, так и многочисленные компании
Virgin, которые я основал, — все это равнозначные вызовы, которые я
начал принимать еще с детских лет.
Эта книга представляет собой автобиографию. Она охватывает
первые 43 года моей жизни. Едва не умерев над Атласскими горами, я
решил написать ее на случай, если при следующей попытке ангел-
хранитель покинет меня. Подобно полету на аэростате, первые 43 года
моей жизни и моя карьера были сплошной борьбой за выживание. Эта
книга заканчивается событиями января 1993 года, годом раньше я был
вынужден продать компанию Virgin Music, которая была слабым
звеном моей деловой карьеры. Тогда же Virgin Atlantic одержала свою
беспрецедентную победу над British Airways. Это было переломным
моментом для Virgin. Бросая вызов превосходящим силам, я выживал
все эти 43 года; впервые в жизни в моем распоряжении были деньги,
было много идей, которые хотелось реализовать, и я был свободен в
выборе путей становления Virgin. О том, как мы начинали воплощать
наши мечты в жизнь, я расскажу в следующей книге. Эта же книга о
том, как мы «удерживались на плаву» и выживали, чтобы дожить до
этого момента.
Когда я находился в поиске заголовков для книги, Дэвид Тэйт,
который управляет американским отделением компании Virgin
Atlantic, предложил следующий: «Virgin: искусство стратегии бизнеса
и конкурентный анализ»4.
- Неплохо, — сказал я ему, — но не уверен, что он достаточно
броский.
- Разумеется, — сказал он, — подзаголовком могло бы быть: «Ну,
решись и сделай это». 5
4
Virgin: The Art of Business Strategy and Competitive Analysis.
5
Oh Screw It, Let's Do It

19. 1. Семья, члены которой убили бы друг за друга
1950-1963
Сейчас детство представляется мне чем-то туманным, но несколько
эпизодов я помню отчетливо. Очень хорошо помню, что родители
постоянно ставили перед нами сложные задачи. Моя мама была полна
решимости сделать нас самостоятельными. Когда мне было четыре
года, она остановила машину в нескольких милях от нашего дома и
заставила меня искать дорогу домой через поля. Я безнадежно
заблудился. Раннее воспоминание моей младшей сестры Ванессы
связано с пробуждением темным январским утром, поскольку мама
решила, что в этот день я должен поехать на велосипеде в Борнмут.
Мама дала мне с собой несколько бутербродов и яблоко и сказала, что
воду я найду по дороге.
От нашего дома в Шэмли Грин, графство Суррей, до Борнмута было
пятьдесят миль. Мне не исполнилось еще и двенадцати лет, но мама
считала, что именно так я научусь выдержке и приобрету способность
ориентироваться. Помню, как отправился в путь в темноте, но у меня
осталось смутное воспоминание о ночи, проведенной с
родственниками. Понятия не имею, как я нашел их дом, как
возвращался в Шэмли Грин на следующий день, но очень хорошо
помню, как, в конце концов, по возвращении я вошел на кухню. Я
чувствовал себя героем-победителем, ужасно гордым за свой
марафонский пробег на велосипеде, и ожидал восторженный прием.
— Молодец, Рики, — приветствовала меня мама на кухне, где она
резала лук. — Тебе понравилось? А теперь не мог бы ты добежать до
викария? У него есть несколько бревен, которые он хочет порубить, и
я сказала ему, что ты вернешься с минуты на минуту.
Сложные задачи, которые нам предлагались, скорее были
направлены на физическое, чем интеллектуальное, развитие, и скоро
мы стали сами ставить их перед собой. У меня сохранилось
воспоминание о том, как я научился плавать. Мне было четыре или
пять лет, и мы находились на отдыхе в Девоне с папиными сестрами
— тетушкой Джойс и тетей Венди — и мужем последней Дядей Джо.
Я питал особую симпатию к тетушке Джойс. В начале нашего отдыха
она поспорила со мной на десять шиллингов, что через две недели я не
буду уметь плавать. Часы напролет я проводил в море, пытаясь плыть
против ледяных волн, но к последнему дню так и не научился плавать.
Я просто бултыхался вдоль берега, подпрыгивая на одной ноге. Я

20. бросался вперед и оказывался под волнами раньше, чем, отплевываясь,
устремлялся к поверхности, стараясь не наглотаться воды.
— Ничего, Рики, — сказала тетушка Джойс. — Получится на
следующий год.
Но я не собирался ждать так долго. Тетушка Джойс заключила со
мной пари, и я сомневался, что она будет помнить об этом в
следующем году. В последний день мы встали рано, погрузили вещи в
машины и отправились в двенадцатичасовой путь домой. Дороги были
узкими, машины медленными, а день выдался жарким. Всем хотелось
скорее добраться до дому. Когда мы ехали по дороге, я увидел реку.
— Папа, останови, пожалуйста, машину, — попросил я.
Эта река была моим последним шансом: я был уверен, что смогу
поплыть и выиграть десять шиллингов тетушки Джойс.
— Пожалуйста, останови! — закричал я.
Папа посмотрел в зеркало заднего вида, сбавил скорость и
остановился у травянистой обочины дороги.
- Что случилось? — спросила тетя Венди, как только все мы
высыпали из машины.
- Рики увидел реку там, внизу, — сказала мама. — Он хочет в
последний раз попытаться поплыть.
- Разве мы не хотим поскорее добраться до дому? Нам предстоит
такой длинный путь, — жаловалась тетя Венди.
- Да, ладно, Венди. Давай дадим парнишке шанс, — сказала
тетушка Джойс.
— В конце концов, это мои десять шиллингов.
Я стащил с себя одежду и побежал в трусах к берегу реки. Я не
смел останавливаться, чтобы они не передумали. У края воды мне
стало страшно. Посередине реки вода бежала быстро и пузырясь над
валунами. Я нашел место на берегу с протоптанным коровами спуском
и стал пробираться к воде. Ноги погружались в ил. Я оглянулся: дядя
Джо, тетя Венди, тетушка Джойс, родители и сестра Линда стояли,
глядя на меня: женщины — в цветных платьях, а мужчины — в
спортивных куртках и галстуках. Папа курил трубку, и вид у него был
совершенно беспечный, на лице мамы была ее обычная ободряющая
улыбка.
Я собрал волю в кулак и прыгнул навстречу течению, но тут же
почувствовал, что тону: ноги не могли удержать меня в воде. Поток

21. развернул меня, сорвал трусы и потащил вниз по течению. Я. не мог
дышать и наглотался воды. Пытался вынырнуть на поверхность, но не
было ничего, от чего я мог бы оттолкнуться. Лягался и корчился, но
ничто не помогало.
Потом нога нащупала камень, и я с трудом поднялся. Сделал
глубокий вдох. Дыхание восстановилось, и я успокоился. Я должен
был выиграть эти десять шиллингов.
Я медленно оттолкнулся, раскинул руки и обнаружил, что держусь
на поверхности. Я еще то и дело уходил под воду, но вдруг меня
осенило: я умею плавать. Меня уже не беспокоило, что река тащит
меня по течению. Я победно выплыл на середину. Сквозь шум и
бульканье воды было слышно, как моя семья аплодирует. Поскольку я
плыл по кривой, то вышел на берег в пятидесяти ярдах ниже от них,
однако, увидел, как тетушка Джойс достает из своей огромной черной
сумки кошелек. Я выбрался из воды, продрался сквозь заросли жгучей
крапивы и выскочил на берег. Я был грязным, холодным и
обожженным крапивой, но я умел плавать.
— Возьми, Рики, — сказала тетушка Джойс. — Молодец.
Я взглянул на купюру в десять шиллингов, которую держал в руке.
Она была большая, коричневая и хрустящая. Никогда у меня не было
столько денег, они казались мне целым состоянием.
— Кажется, все в сборе, — сказал папа. — Можно ехать дальше.
И только тут я обнаружил, что он был насквозь мокрый. Он не
выдержал и нырнул за мной в воду. Он крепко обнял меня.
Не помню в своей жизни момента, когда бы я не чувствовал любви
своей семьи. Мы были семьей, члены которой убили бы друг за друга.
Мы и сейчас такие. Родители обожали друг друга, в детстве я не
слышал ни одного грубого слова. Ева, моя мама, всегда была очень
энергичной и заводила нас. Тед, мой отец, был более спокойный, он
курил трубку и получал удовольствие от чтения газеты. Но в обоих
моих родителях была любовь к приключениям. Тед хотел стать
археологом, но его отец, судья Высокого суда, желал, чтобы он
продолжил традицию Брэнсонов и занялся юриспруденцией. Три
поколения Брэнсонов были юристами. Когда Тед учился в школе, дед
нанял специалиста по вопросам профессиональной деятельности,
чтобы тот поговорил с сыном и обсудил возможные варианты его
будущей карьеры. Когда выяснилось, что Тед хочет стать археологом,
мой дед отказался оплачивать счет за услуги специалиста на том
основании, что тот не выполнил свою работу как следует. Так без

22. всякого желания Тед пошел в Кембриджский университет слушать
лекции по праву и продолжал, в качестве хобби, создавать коллекцию
древних артефактов и окаменелостей, которую называл «мой музей».
Когда в 1939 году разразилась вторая мировая война, Тед
отправился в Стаффордширскую добровольческую часть —
кавалерийский полк, организованный при четырех юридических
корпорациях, готовящих адвокатов. Полк воевал в Палестине, и Тед
принимал участие в битве при Эл-Аламейн в сентябре 1942 года и во
всех последующих сражениях в Ливийской пустыне. Затем он оказался
в Италии и сражался при Салерно и Анжио. Перед уходом на войну
Тед придумал шифр, позволявший его родителям знать, где он
находится. Они договорились, что в письмах домой подвал будет
обозначать мир, а конкретные ящики в шкафах будут обозначать
определенные страны. Тед мог написать, чтобы мама вытащила его
старые перчатки для верховой езды, лежащие на левой верхней полке
шкафа, который стоит справа, — это значило, что он находится в
Палестине. Неудивительно, что цензоры никогда не догадывались об
этом, и мои дедушка и бабушка всегда знали о местонахождении сына.
Когда Тед поступил на военную службу, его дядя, Джим Брэнсон,
уже приобрел в армии довольно скандальную репутацию, являясь
приверженцем поедания травы. Дядюшка Джим владел поместьем в
Гемпшире, которое он в итоге разделил между арендаторами, и затем
перебрался жить в Балхэм, который в 1939 году являлся отдаленным
пригородом Лондона. Им овладела идея употребления в пищу травы, и
газета Picture Post рассказала об этом, сопроводив иллюстрацией:
Джим в своей ванной комнате в Балхэме, где он выращивал в кадках
траву, которая перерабатывалась на сено. Когда бы Джима ни
приглашали в гости перекусить, — а это происходило все чаще и
чаще, поскольку он стал знаменитостью, — он приносил с собой торбу
и ел траву. В армии каждый норовил подшутить над папой: «Должно
быть, ты сын Джима Брэнсона! На, поешь немного травки! Ты и
впрямь выглядишь веселым жеребенком. Когда они собираются тебя
кастрировать?», и все в том же духе.
Тед горячо отрицал какое-либо отношение к дяде Джиму. Однако в
ходе войны Дэвид Стерлинг сформировал Специальную воздушную
службу, первоклассный полк, призванный действовать в тылу врага.
СВС должен был путешествовать налегке, и вскоре стало известно,
что Джим Брэнсон консультировал Дэвида Стерлинга и его элитные
войска на предмет, как можно выжить, питаясь травой и орехами.
С этого момента, когда бы ни спрашивали Теда: «Брэнсон? Ты
имеешь какое-нибудь отношение к Джиму Брэнсону?», он,

23. приосанившись, отвечал с гордостью: «Да. На самом деле, это мой
дядя. Впечатляет, что он делает с СВС, не правда ли?»
По правде говоря, Тед прекрасно провел те пять лет, что был вдали
от дома, и для него было довольно трудным делом снова взяться за
изучение права, когда он вернулся в Кембридж. Несколькими годами
позже, в качестве молодого адвоката, он однажды поздно пришел на
коктейльную вечеринку, где его приветствовала красивая блондинка,
назвавшаяся Евой, которая устремилась к нему через комнату,
подхватила поднос со сладкими колбасками и сказала: «Путь к сердцу
мужчины лежит через желудок. Попробуйте-ка вот это».
Ева Хатли-Флинт позаимствовала часть поразительной энергии у
своей матери Дороти, которая удерживает два британских рекорда: в
возрасте 89 лет бабушка стала старейшим человеком в
Великобритании, выдержавшим труднейший экзамен по
латиноамериканским бальным танцам, а в 90 она стала старейшим
человеком, закатившим шар в лузу при игре в гольф.
Бабушке было 99, когда она умерла. Незадолго до этого она
написала мне, чтобы сообщить, что предыдущие десять лет были
лучшими в ее жизни. В том же году во время кругосветного
путешествия на круизном лайнере ее оставили где-то за Ямайкой в
одном купальном костюме. Она даже прочитала «Краткую историю
всех времен» (то, чего я не смог бы сделать!). Она никогда не
переставала учиться. Ее точка зрения была такова: жизнь дается один
раз, и ею надо воспользоваться по максимуму.
Мама унаследовала бабушкину любовь к спорту и танцам и в
двенадцать лет дебютировала на Уэст-Энде в ревю Мари Стоупс,
которая позже приобрела известность в связи с деятельностью в
области женского оздоровительного образования. Некоторое время
спустя маму почти заставили раздеться для другой работы на сцене:
она танцевала в представлении, которое называлось «Кокрейн шоу» и
шло в Театре ее величества в Уэст-Энде. Шоу сэра Чарльза Кокрейна
пользовались дурной славой, потому что он собрал у себя самых
красивых девушек города, и все они раздевались. Это было военное
время, когда трудно было найти работу. Ева решила принять
предложение, полагая, что это всего лишь безобидная забава.
Нетрудно догадаться, что мой дед яростно воспротивился этому,
заявив, что он придет, разнесет весь этот Театр ее величества и
вытащит ее оттуда. Ева передала это сэру Чарльзу Кокрейну, и он
разрешил ей танцевать, не раздеваясь. Тогда, как и теперь, она умела
выйти из положения с минимальными потерями.

24. Ева начала искать дневную работу и отправилась в Хестон, где клуб
планеризма обучал новобранцев перед тем, как те становились
летчиками. Она попросилась работать пилотом, но ей сказали, что эту
работу могут выполнять только мужчины. Не испытывая никакого
страха, она договорилась с одним из инструкторов, который уступил
ей и в тайне от всех предоставил работу при условии, что она будет
притворяться парнем. Одетая в кожаную куртку, не снимая кожаного
шлема, который скрывал ее волосы, имитируя низкий голос, Ева
училась планеризму, а затем начала обучать и новичков. В последний
год войны она работала сигнальщиком и была отправлена на Блэк Айл
в Шотландию.
После войны Ева стала стюардессой; в то время трудно было себе
представить более эффектную работу. Требования были строгими:
девушка Должна была быть очень симпатичной и незамужней, в
возрасте от 23 до 27 лег, говорить по-испански и владеть навыками
медсестры. Несмотря на то, что она не умела говорить по-испански и
не была медсестрой, мама уговорила ночного портье в центре по
трудоустройству и так попала на курсы по подготовке стюардесс для
Британо-Южноамериканских воздушных линий. БЮВЛ пользовались
двумя типами самолетов, которые летали из Лондона в Южную
Америку: «Ланкастеры» с 13 пассажирами на борту и «Йорки»,
которые брали на борт 21 человека. Они носили очень красивые
названия: «Звездная река» и «Звездная долина», поэтому стюардесс
называли «звездными девушками». Когда самолет выезжал на взлетно-
посадочную полосу, первой маминой обязанностью было предложить
жевательную резинку, леденцы, вату, книги издательства «Пингвин» в
бумажных обложках и объяснить пассажирам, что они должны
высморкаться перед взлетом и посадкой.
Кабины не герметизировались, и полеты были очень длительными:
пять часов до Лиссабона, восемь — до Дакара, и, наконец,
четырнадцать часов через океан до Буэнос-Айреса. Для выполнения
полета на участке Буэнос-Айрес- Сантьяго самолет «Йорк» заменялся
более мощным «Ланкастером», и всем необходимо было надевать
кислородные маски, когда пролетали над Андами. После того, как
мама год пролетала на самолетах БЮВЛ, ее взяли на работу в
Корпорацию британских океанских авиалиний, КБОА, и Ева начала
работать на самолете типа «Тюдор». «Звездный тигр», первый
самолет, отправившийся на Бермуды, взорвался в воздухе. Ее самолет
был следующим, и он благополучно приземлился. Но самолет под
названием «Звездный Ариэль», который летел за ними, бесследно

25. исчез в Бермудском треугольнике, и полеты всех «Тюдоров» были
запрещены.
Позже было обнаружено, что фюзеляжи самолетов были слишком
слабыми для только что установленных систем герметизации.
К этому времени Тед, вероятно, понял, что если он не женится на
Еве и таким образом не дисквалифицирует ее как стюардессу, она
рискует исчезнуть где-нибудь над Атлантическим океаном. Он сделал
ей предложение, когда они неслись по дороге на мотоцикле, и она
крикнула «да» как можно громче, чтобы ветер не заглушил ее ответ.
Они поженились 14 октября 1949 года, и я был зачат во время их
медового месяца на Майорке.
Мои родители всегда относились к двум моим сестрам — Линди и
Ванессе — и ко мне как к равным, чьи мнения так же важны, как их
собственные. Когда мы были маленькими, еще до рождения Ванессы,
родители брали меня и Линди с собой, если отправлялись куда-нибудь
поужинать, и мы лежали на своих одеялах на заднем сиденье машины.
Мы спали, пока они ужинали, но всегда просыпались, едва начинался
путь домой. Линди и я вели себя тихо и смотрели вверх, на ночное
небо, слушая, как родители разговаривают и шутят по поводу
проведенного вечера. Мы выросли, общаясь с родителями как с
друзьями. Будучи детьми, мы обсуждали папины юридические дела,
спорили о порнографии и о том, следует ли легализовать наркотики,
задолго до того, как кто-либо из нас столкнулся с этим в реальной
жизни. Мои родители всегда были за то, чтобы мы имели свое
собственное мнение, и редко давали советы, разве что мы сами
просили об этом.
Мы жили в деревне, которая называлась Шэмли Грин, графство
Суррей. Перед тем, как родилась Ванесса, мы с Линди росли в Истэдс,
в загородном доме, увитом плющом, в котором были крошечные белые
окна н белая калитка, ведущая на деревенский луг. Я был тремя
годами старше Линди и девятью годами старше Ванессы. Во времена
моего детства родители жили очень скромно, может быть, поэтому
мама не очень-то любила готовить, возможно, она просто экономила
деньги. Помню, что мы ели много хлеба и жира. Но даже при таких
условиях традиции все же соблюдались, и нам не разрешалось
выходить из-за стола, пока все не поели. Нам также непременно
выдавался лук, который роев огороде. Я всегда его ненавидел и прятал
в ящик стола. При уборке этот ящик никогда не трогали, и когда мы
десятью годами позже переезжали, его открыли и обнаружили весь
запас моего засохшего лука.

26. За столом была важна не столько еда, сколько компания. Дом
всегда был полон гостей. Чтобы свести концы с концами, мама
пригласила немецких и французских студентов изучать английский
язык в типично английском доме, и мы должны были развлекать их.
Мама заставляла нас работать в огороде, помогать ей готовить еду, а
потом прибирать за всеми. Желая отделаться от этого, я бежал через
деревенский луг к своему другу Нику Пауэлу.
Поначалу самое лучшее, что было связано с Ником, это то, что его
мама делала изумительный сладкий крем, поэтому после еды,
сопровождавшейся отправлением лука в ящик стола, я потихоньку
сбегал к Нику, оставляя пытавшихся говорить по-английски немцев на
свою семью. Если время было рассчитано правильно, а я уж старался
сделать это, пудинг и сладкий крем были уже на столе. Мы с Ником
были лучшими друзьями. Это был тихий Мальчик с прямыми черными
волосами и черными глазами. Скоро мы все делали вместе: лазали по
деревьям, катались на велосипеде, подстреливали кроликов и
прятались иод кроватью Линди, чтобы схватить ее за лодыжку, когда
выключат свет. Не могу вспомнить, когда Ник и я не были друзьями.
У мамы были две навязчивые идеи: она всегда придумывала для нас
работу и всегда была озабочена тем, как бы заработать денег. У нас
никогда не было Телевизора, и я не думаю, чтобы родители когда-либо
слушали радио. Мама работала в сарае в саду, делая деревянные
коробочки для салфеток и лари для бумажных отходов, которые
продавала магазинам. Ее сарай пах красками, клеем и был заставлен
маленькими стопками раскрашенных коробок, готовых к отправке.
Папа был изобретателен и любил работать руками. Он сконструировал
специальные тиски, позволявшие сжимать коробки вместе, когда их
клеили. Со временем мама начала отправлять свои коробки для
салфеток в Harrods, и это стало настоящим маленьким домашним
производством. Чем бы ни занималась мама, все она делала с таким
натиском энергии, что перед ним было трудно устоять.
В нашей семейной работе был великий смысл: когда бы мы ни
попадали в поле зрения мамы, мы не должны были бездельничать. При
попытке улизнуть, ссылаясь на другие дела, мы получали обвинение в
эгоизме. В результате мы выросли с четким пониманием того, что
интересы других людей надо ставить выше собственных. Однажды на
выходные к нам приехал мальчик, который мне не очень-то нравился.
Во время воскресной службы я незаметно покинул наше место в
церкви и пошел через проход сесть с Ником. Мама очень
рассердилась. Когда мы вернулись домой, она велела папе наказать

27. меня, и мы направились в его кабинет и закрыли дверь. Вместо того
чтобы обрушиться на меня в гневе, папа просто улыбнулся.
— Теперь сымитируй жалобный плач, — сказал он и хлопнул в
ладоши шесть раз, создавая полную иллюзию сильных шлепков.
Я выбежал из комнаты с громким ревом. Мама приняла строгий
вид, подразумевавший, что это все в моих же интересах, и продолжала
решительно резать лук. Разумеется, моя очередная порция была
засунута во время обеда в ящик стола.
Дядюшка Джим был не единственным диссидентом в нашей семье:
непочтительность к властям была в крови с обеих сторон. Помню, мы
приобрели старый цыганский фургон, который держали в огороде, и
иногда проходившие мимо цыгане звонили в дверной колокольчик.
Мама всегда давала им немного серебра и разрешала рыться в амбаре,
чтобы поискать то, что им могло пригодиться. Однажды нас взяли на
представление графства Суррей, которое проходило в Гилдфорде. Он
был весь заполнен блестящими прыгунами и людьми в твидовых
пальто и котелках. Мама увидела группу плакавших цыганских детей
и пошла выяснить, что случилось. Они все столпились вокруг сороки,
которая была привязана к куску веревки.
— Общество защиты животных приказало принести ее, они хотят ее
забрать.
Они говорят, что это незаконно — иметь у себя дикую птицу, —
сказали дети.
В это время мы увидели представителя общества, шедшего к нам.
— Не беспокойтесь, — сказала мама. — Я спасу ее.
Она взяла птицу и завернула в пальто. Потом мы вынесли нашу
контрабанду за пределы территории, где проходило шоу, под самым
носом у властей.
Цыганята встретили нас у выхода и попросили взять сороку себе,
так как их остановят еще не раз. Мама была в восторге, и мы повезли
сороку домой.
Сорока любила маму. Она сидела у нее на плече, когда та
находилась на кухне или работала в своем сарае, а затем устремлялась
к загону и дразнила пони, опускаясь на их спины. Она пикировала на
папу, когда он садился почитать «Таймс» после обеда, взмахами
крыльев приводя страницы в движение, пока они не оказывались
разбросанными по иолу.
- Проклятая птица! — кричал отец, размахивая руками и прогоняя

28. ее прочь.
- Тед, вставай и сделай что-нибудь полезное, — говорила мама. —
Эта птица дает знать, что тебе надо поработать в саду. А вы, Рики и
Линди, добегите-ка до викария и узнайте, не можете ли вы ему чем-
нибудь помочь.
Кроме Девона, где проходили наши летние каникулы в семье отца,
мы также ездили в Норфолк к маминой сестре Клэр Хоар. Я решил,
что когда вырасту, хочу быть похожим на тетю Клэр. Она была
близким другом Дугласа Бейдера, первоклассного летчика второй
мировой войны, потерявшего обе ноги при падении самолета. Тетя
Клэр и Дуглас владели старым бипланом, на котором вместе летали.
Иногда забавы ради тетя Клэр прыгала с парашютом с борта самолета.
Она выкуривала около двадцати небольших сигар в день.
Гостя у нее, мы плавали в мельничном пруду позади сада. Дуглас
Бейдер отстегивал протезы и тащил себя в воду. Бывало, я убегал с
этими искусственными ногами и прятал их в камыше у края воды. К
тому времени Дуглас вытаскивал себя на берег и пускался за мной в
погоню: его руки и плечи были чрезвычайно сильными, и он мог
ходить на руках. Когда его держали как военнопленного в Колдице, он
совершил два неудачных побега, после чего нацисты конфисковали
его протезы.
— Ты такой же плохой, как нацисты, — рычал он, быстро
перемещаясь на руках подобно орангутангу.
Тетя Клэр была такой же предприимчивой, как мама. Она близко к
сердцу приняла информацию о положении уэльских горных овец,
которым тогда угрожала опасность вымирания как биологического
вида, и купила несколько этих черных овец. Она, в конечном итоге,
развела большое стадо и сумела лишить их звания «вымирающих».
Затем организовала фирму, которую назвала The Black Sheep
Marketing Company и начала продавать керамику с изображением
черных овец. Кружки с нанесенным по периметру детским стишком
«Бе-е, бе-е, черная овечка» стали довольно хорошо продаваться.
Благодаря тете Клэр вскоре все деревенские пожилые женщины вязали
из черной овечьей шерсти платки и свитера. Она очень много сделала,
чтобы создать торговую марку Black Sheep, и добилась успеха: спустя
сорок лет марка по-прежнему конкурентоспособна.
Несколькими годами позже, когда я только основал компанию
Virgin Music, мне позвонила тетя Клэр: «Рики, ты не поверишь. Одна
из моих овец начала петь».