Рассвет нового дня
•Download as PPT, PDF•
0 likes•257 views
Ранняя история Веры Бахаи (аналог Института Рухи Книга 4)
Recommended
More Related Content
Featured
Featured (20)
Рассвет нового дня
- 10. 18441844
- 44. Шейх Ахмад Ахсаи
- 59. Шираз
- 62. Вход а Дом Баба.
- 93. Дом в Ширазе, где Баб встречался с Буквами Живущего
- 97. Медина, 1844 г.
- 103. Тегеран, 1850 г.
- 105. Недалеко от дворца Шаха, 1840 г
- 106. Дворец Шаха, 1850 г.
- 114. Муса Калим, брат Бахауллы, который присутствовал в тот момент, когда было получено Послание от Баба.
- 136. Место, где были совершены многие мученические казни
- 146. Фотографии Дома Баба
- 155. Губернатор Исфагана, тайно поверивший в Баба и защищавший Его
- 158. Гаджи Мирза Агаси, Премьер-министр Ирана
- 160. Крепость М а к у, куда был заточен Баб
- 164. Дом отца Тахире в Казвине, библиотека
- 169. Сияние Твоего лица внезапно вспыхнуло И лучи Твоего облика возникли высоко. Почему ты не торопишься произносить “Разве не я не твой Бог? ” «Да это Ты.» Позволь нам ответить. Тахире
- 181. Дом Калантар в Тегеране, куда была заточена Тахире перед смертью
- 183. Сад Ильхани, где Тахире была предана мученической смерти
- 188. Крепость Чехрик, очередное место заключения Баба
- 193. Тебриз 1850 г.
- 194. Дом Шейшуи’л-Ислама. Это тот человек, который связывал ноги Баба веревками. В том же самом году он был парализован и умер.
- 195. X помечено место, где Баб подвергался жестоким пыткам
- 196. Представители Исламского Духовенства в типичной для того времени одежде
- 198. Тюрьма в Тебризе, в которой содержался Баб
- 202. Ров, который окружал Тебриз и куда было брошено тело Баба после Его казни
- 211. Тюрьма Сиях-Чал
- 215. Паспорт Бахауллы
- 222. Главы 181 Государств на Саммите Тысячелетия, Осень 2000 г
- 233. Усыпальница Баба, названная “Королева горы Кармель”
- 234. Вид с воздуха на Усыпальницу Баба, расположенную на 10-й Террасе, и на 9-ю Террасу, находяшуюся ниже Усыпальницы Баба.
- 235. После смерти Баба Абдул-Баха распорядился перевезти останки Баба в Хайфу и захоронить их на горе Кармель
- 242. Техническая поддержка и редактирование –Техническая поддержка и редактирование – Шамиль Фаттахов и Наиля КеримоваШамиль Фаттахов и Наиля Керимова Перевод с английского – Наиля КеримоваПеревод с английского – Наиля Керимова Текст – Сьюзан Аллен и Гари РошеТекст – Сьюзан Аллен и Гари Роше Продюсер – Гари РошеПродюсер – Гари Роше
- 243. Диктор – Николай ИгнашовДиктор – Николай Игнашов Графика и анимация – Гари Роше и НаиляГрафика и анимация – Гари Роше и Наиля КеримоваКеримова Работа со звуком – Гари РошеРабота со звуком – Гари Роше Исторические материалы получены изИсторические материалы получены из различных источников, в том числе из Аудио-различных источников, в том числе из Аудио- Визуального Департамента ВсемирногоВизуального Департамента Всемирного Центра БахаиЦентра Бахаи
Editor's Notes
- Opening music/ mysterious, uplifting
- The Son of man shall come in the Glory of the Father… ...ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего
- …he shall teach you all things, and bring all things to your remembrance Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам.
- He shall judge between the nations, and shall decide for many peoples; and they shall beat their plows into plowshares, and their spears into pruning hooks; nations shall not lift up sword against nation, neither shall they learn war anymore. И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать.
- 1844! 1844!
- The Return!—was the strangely fevered and expectant cry, which rose with increasing urgency from pulpit to pulpit and from country to country, in the emotionally charged year of 1844. Christian scholars from all denominations, infused with a seemingly inexplicable and unprecedented fervor, arose, Scriptures in hand, to set out proof after proof of the imminent Advent of the long-awaited hour of the return of Jesus Christ. 1844 год был очень эмоционально волнующим. От прихода к приходу, из страны в страну настойчиво разносился необычайно пылкий и давно ожидаемый глас: «Христос возвращается!» Христианские богословы всех конфессий с необъяснимым и беспрецедентным пылом искали и находили в Священных Текстах все новые доказательства близости Пришествия - долгожданного, возвращения Иисуса Христа.
- Of that year, W. A. Spicer wrote: “Witnesses were raised up in Europe, in Holland, Germany, Russia, and the Scandinavian countries. Joseph Wolff, the missionary to the Levant, preached in Greece, Palestine, Turkey, Afghanistan and other regions the coming of the judgment hour.” Говоря об уникальности того, что все пророчества приводят к 1844 году, У.А.Спайсер писал: "В Европе - Голландии, Германии, России и в скандинавских странах - появились свидетели Божии. Йозеф Вольф, миссионер из Леванта, проповедовал о приближении Судного дня в Греции, Палестине, Турции, Афганистане и других странах".
- …in the last days it shall come to pass that the mountain of the house of the Lord shall be established in the top of the mountains, and it shall be exalted above the hills; and people shall flow unto it. И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы.
- Sects multiplied with bewildering rapidity, all with different names—the Millerites, 7th Day Adventists, the German Templars—but all echoing the same refrain: The Time Was At Hand. С невероятной быстротой стали множиться различные секты: Миллериты, Адвентисты 7-го Дня, Немецкие Тамплиеры, и все в один голос твердили: «Время близко!»
- Stories were related of hopeful “witnesses” who sold their possessions, donned white garb and moved to the mountaintops to await the Coming. Others made their way to the Holy Land, convinced that this was where Christ would appear first, and the German Templars established a colony, which exists to this day, at the foot of Mt. Carmel. Из уст в уста передавались истории о тех, кто, желая стать «очевидцами» Явления Христа, продавали свое имущество, облачались в белые «одежды для вознесения» и отправлялись на вершины гор ждать Пришествия. Другие отправлялись на Святую Землю, убежденные в том, что именно там явится Христос, а немецкие Тамплиеры даже поселились у подножия горы Кармель. Эта колония существует и по сей день.
- But Christians were not alone in their belief that a supreme and incomparably Holy One would make His appearance, either (depending on their interpretation of the Scriptures) to destroy the world, or to transform the face of the world and human society. Somewhat less than 2500 years earlier, in an entirely different and remote corner of the globe, Buddha had confidently assured His faithful: Христиане не были одиноки в своей вере в то, что Некто величайший и несравненный проявится, чтобы (в зависимости от толкования Писаний) разрушить мир или же изменить его и человеческое общество к лучшему. Чуть менее 2500 лет назад в совершенно другой, отдаленной части мира Будда заверял своих последователей:
- “I am not the first Buddha Who came upon the earth, nor shall I be the last. In due time another Buddha will arise in the world, a Holy One, a supremely enlightened One…an incomparable Leader of men…He will reveal to you the same eternal truths which I have taught you.” "Не Я первый Будда, пришедший на землю, и не Я последний. В назначенное время иной Будда появится в мире, Святой, в высшей степени Просветленный... Несравненный Вождь человеческий...И Он откроет вам те же вечные истины, которым Я научил вас".
- Zorastrians also preserved ancient Scripts which assured them of the coming of the promised Shah-Bahram, nor was the concept of “Return” foreign to the vast concourse of faithful Hindus—for thousands of years Krishna’s declaration, recorded in the Holy Text, the Bhagavad Gita, was carefully passed down from father to son: В древних текстах зороастрийцев также говорится о приходе обещанного Шаха Бахрама. Не чужда концепция «Возвращения» и многочисленным правоверным индусам, религия которых насчитывает 5 тысяч лет со дня Откровения Кришны..В Священной Книге индусов «Бхагавад-Гита» отец разъясняет сыну:
- Know thou, O Prince, that whenever the world declineth in virtue and righteousness; and the vice and injustice mount the throne, then come I, the Lord, and revisit My world in visible form, and mingle as a man with men, and by my influence and teachings do I destroy the evil and injustice, and re-establish virtue and righteousness… “Знай же, о Князь, что когда в мире идет на убыль нравственность и добродетель, а порок и несправедливость восходят на троны, тогда гряду Я, Господь, и являюсь в мир Мой в образе видимом, и смешиваюсь, как человек, с человеками, и влиянием и учением Своим истребляю зло и несправедливость, и восстанавливаю нравственность и добродетель...”
- Both the Shi’ite and Sunni sects of Islam, though, as with the Christians, the details of their expectations differed, had long awaited the Promised One of all Ages.
- Some 50 years prior to that time, two saintly visionaries, Shaykh Ahmad and Siyyid Kazim, appeared one after the other in Persia, with urgent appeals to their coreligionists to prepare themselves spiritually for the “Promised Day” a day which they predicted was to dawn in the year 1844. Adepts of the religious school which Shaykh Ahmad founded was known from that time as Shaykis. В Исламских пророчествах шиитов и суннитов, лишь в деталях отличающихся от христианских, также говорилось о приходе ожидаемого всеми мусульманами Обетованного Всех Времен. Приблизительно за 50 лет до описываемых событий в Персии одна за другой проявились две святые и просветленные личности, Шейх Ахмад и Сейид Кязым, настойчиво призывающие единоверцев подготовить свой дух к приходу «Дня Обетованного», наступление которого они предсказывали в 1844 году. Адепты религиозной школы, основанной Шейхом Ахмадом, были известны в то время как шейхиты.
- Some 50 years prior to that time, two saintly visionaries, Shaykh Ahmad and Siyyid Kazim, appeared one after the other in Persia, with urgent appeals to their coreligionists to prepare themselves spiritually for the “Promised Day” a day which they predicted was to dawn in the year 1844. Adepts of the religious school which Shaykh Ahmad founded was known from that time as Shaykis. В Исламских пророчествах шиитов и суннитов, лишь в деталях отличающихся от христианских, также говорилось о приходе ожидаемого всеми мусульманами Обетованного Всех Времен. Приблизительно за 50 лет до описываемых событий в Персии одна за другой проявились две святые и просветленные личности, Шейх Ахмад и Сейид Кязым, настойчиво призывающие единоверцев подготовить свой дух к приходу «Дня Обетованного», наступление которого они предсказывали в 1844 году. Адепты религиозной школы, основанной Шейхом Ахмадом, были известны в то время как шейхиты.
- And it was, strangely and precisely this remote corner of the world, sunk miserably in the darkness of superstition, fanaticism and corruption, that served as God’s chosen shore, upon which a wave of such spiritual power and magnitude broke forth that the country itself was turned on end and ravaged with acts of pitiless and savage persecution and opposition—opposition which from time immemorial has sought to raise its impotent hand against God’s Chosen Ones. И этот далекий и малоизвестный уголок мира, погрязнувший в нищете и тьме невежества, фанатизма и коррупции, был избран Ьогом тем берегом….
- куда хлынула волна такой духовной и очистительной силы, которая разрушила устоявшийся порядок вещей в стране и вызвала…..
- небывалые в истории безжалостные и свирепые преследования и бессильное противостояние Избраннику Божиему.
- That long-awaited Hour--the Hour so passionately desired and lauded by prophet, saint, holy sage and by all past Manifestations of God,
- …..whether from the deep forests of India, Долгожданный Час, так страстно желаемый и провозглашенный Пророками, святыми душами, просветленными мудрецами и всеми прежними Явителями Бога - в непроходимых джунглях Индии,, в жарких песках Аравии, на засушливых холмах Палестины – этот час пробил незаметно для всех в мире, он подкрался, как «тать в ночи», и точно так же, как и все предыдущие Откровения Божии. Тише сдерживаемого дыхания крадущегося вора истинный Король проскользнул мимо иудеев, которые ожидали громкого прихода могущественного правителя с сонмом ангелов. Первый час нового славного Дня наступил незаметно!
- the desert plains of Arabia
- or the arid hills of Palestine--stole at first quietly upon world, as indeed, a thief in the night, and in the manner which divine Revelation has always been manifested.
- It was at the hour of dusk, May 23, 1844, that an obscure and little-known follower of the great visionary, Siyyid Kazim, and thus known as a Shaykhi, arrived dust-stained and travel-worn at the gates of the city of Shiraz, Persia. Enflamed with the fire of anticipation at the confident promise of this master on his deathbed, that at his own passing the Promised One would make His appearance, and steeled with resolve to search Him out, as urgently bidden by this same master, Mulla Husayn, as well as a number of other followers, had fortified himself with a period of prayer and fasting, and at its termination had set out on his sacred Quest—a Quest laden with such incalculable significance and mystery to a world still sunk in slumber.
- Irresistibly drawn many a weary mile to these very gates—with increasing awe and wonder, he scarcely knew how--he was led to a…..
- modest residence in a neighborhood of no particular distinction. В сумерках 23 мая 1844 года малоизвестный ученик просветленного Сейида Кязыма, исповедающий шейхизм, в запыленный дорожной одежде подошел к вратам Персидского города Шираза. Воспламененный предчувствиями, что пресмертные обещания его Учителя сбываются, что Обетованный близко, и вооруженный решимостью найти Его во что бы то ни стало, внушенной ему учителем, Молла Хуссейн так же, как и остальные ученики Сейид Кязыма, подготовленный долгими часами молитв и постом, в конце концов нашел священный Предмет своих поисков, полный неизъяснимого благородства, окутанный Тайной, сокрытый от погруженного в сны мира. Невероятно утомленный множеством пройденных на пути к этой встрече миль, Молла Хуссейн со все возрпастающим трепетом и изумлением был приведен в скромную резиденцию, ничем не отличающуюся от соседних зданий.
- At the gracious bidding of the same mysterious and compelling Host, Who, with calm and majestic authority, had met him at the gates of the city, he was led still further to an upper chamber of that home, the very atmosphere of which inexplicably filled his soul with feelings of unutterable joy. Хозяин этого дома приветливо встретил его у городских ворот Шираза, затем со спокойной и необъяснимой властью привел к себе домой. А когда Молла Хуссейн вошел в комнату, душа его наполнилась невыразимой радостью.
- In this lowly chamber, in a remote corner of a sorely-tried and spiritually parched planet, God’s blessed and long-awaited Herald, now known to humanity by His title, the Bab, pronounced the first Word of divine Revelation to an unknown and obscure academic—a Word which was to set in motion spiritual forces of world-shaking and world-embracing magnitude. В этой скромной комнате, в отдаленном уголке крайне уставшей от иссушающей бездуховности планеты, долгожданный и благословенный Богом Глашатай, известный сейчас человечеству под титулом Баб, первому явил безвестному и незаметному ученому Слово Божественного Откровения, и это привело в движение духовные силы такой мощи, что покачнулись основы старого мира.
- Mulla Husayn’s own gripping description of that holy night has been preserved: Сохранился краткий рассказ Моллы Хуссейна об этой Святой ночи:
- “I sat spellbound by His utterance, oblivious of time and of those who awaited me. Suddenly the call of the muadhdhin, summoning the faithful to their morning prayer, awakened me from the state of ecstacy into which I seemed to have fallen. All the delights, all the ineffable glories, which the Almighty has recounted in His Book, as the priceless possessions of the people of Paradise—these I seemed to be experiencing that night… «Зачарованный Его изречениями, забыв о своих спутниках, давно уже ожидавших меня, и не замечая, как проходило время, я продолжал сидеть у Него до того времени, пока вдруг голос муэдзина, призывающего верующих к утренней молитве, не вывел меня из состояния иступленного восторга, в котором я находился. В эту ночь я испытал все радости и неописуемые блаженства, которые Бог определил в Своей Книге райским жителям...»
- “Sleep had departed from me... I was enthralled by the music of that voice which rose and fell as He chanted; now swelling forth as He revealed {the verses of God}, again acquiring ethereal, subtle harmonies as He uttered the prayers He was revealing… В эту ночь я не сомкнул глаз. Я был зачарован музыкой Его голоса, который Он то повышал, то понижал, в то время как открывал стихи Бога. Голос Его был легким, как эфир и полным невыразимой гармонии.
- “This Revelation, so suddenly and impetuously thrust upon me, came as a thunderbolt which, for a time, seemed to have benumbed my faculties. I was blinded by its dazzling splendour and overwhelmed by its crushing force. Excitement, joy, awe and wonder stirred the depths of my soul.” Это Откровение, столь внезапное и могучее, поразило меня словно ударом молнии и притупило на время мои способности. Я был подавлен его изумительной силой, словно очи мои были ослеплены его сияющим блеском. До глубины души своей я был охвачен страхом, радостью, изумлением и волнением.
- Predominant among these emotions was a sense of gladness and strength which seemed to have transfigured me. How feeble and impotent, how dejected and timid, I had felt previously! Then I could neither write nor walk, so tremulous were my hands and feet. Now, however, the knowledge of His Revelation had galvanized my being, I felt possessed of such courage and power that were the world, all its peoples and potentates, to rise against me, I would, alone and undaunted, withstand their onslaught. Более всего я переживал какое-то восторженное состояние и ощущал новые силы, которыми, казалось, я был совершенно преобразован. Каким слабым, бессильным, робким и угнетенным чувствовал я себя прежде, Словно я не мог ни писать, ни ходить, так дрожали у меня руки и ноги. И вдруг, будто все моё существо было взбудоражено познанием Его Откровения. И я чувствовал, что приобрел столько сил и смелости, что если бы весь мир, все его народы и властители восстали против меня, я бы отразил все их нападки один и без малейшего страха.
- The universe seemed but a handful of dust in my grasp. I seemed to be the Voice of Gabriel personified calling unto all mankind: “Awake, for lo! The morning Light has broken. Arise, for His Cause is made manifest. The portal of His grace is open wide; enter therein, O peoples of the world! For He who is your promised One is come!” Вселенная показалась мне пригоршней праха в моих руках. Я чувствовал себя воплощением Гавриила, призывающего человечество: "Проснитесь, ибо утренняя заря взошла. Воспряньте, ибо Дело Божие проявлено. Открылись врата Его милости; войдите, о народы мира! Ибо пришел Тот, Который был обещан вам!".
- If not already thoroughly overwhelmed with the momentous power of this Declaration, that same night the Bab unveiled to Mulla Husayn the true purpose and nature of His Revelation. To his awe, Mulla Husayn learned that though the Bab indeed was a Manifestation of God, invested with the full authority and power of that Station, He was the Precursor of and the Gate to, still a greater Manifestation of God, Who was to make His appearance within a brief period. So great was this Day, foretold in all the Holy Books of the past, that for the first time in religious history, one Manifestation of God was to be heralded by Another. И в эту же ночь Молле Хуссейну, и так уже переполненному осознанием значительности происходящих событий, Баб открыл истинную цель и природу Своего Откровения. С благоговением Молла Хуссейн узнал, что Баб, являясь полномочным Посланцем Бога, тем не менее Сам был Предвестником и Вратами несравненно более великого Посланника Бога, который будет явлен в скором времени. Так велик был этот грядущий День, предсказанный во всех Священных Книгах, прошлого, что впервые в религиозной истории одно Явление Бога провозглашало другое.
- Near the end of that immemorable interview, the Bab addressed Mulla Husayn in these words: “O thou who art the first to believe in Me! Verily I say, I am the Bab, the Gate of God, and thou art the Babu’l-Bab, the gate of that Gate. Eighteen souls must, in the beginning, spontaneously and of their own accord, accept Me and recognize the truth of My Revelation. Unwarned and uninvited, each of these must seek independently to find Me.” Затем Он обратился ко мне с такими словами: "О ты, первый, кто уверовал в Меня! Истинно говорю: Я Баб, Врата Божии, а ты Баб-уль-Баб, врата этих Врат. Сначала восемнадцать лиц должны добровольно принять Меня и признать истину Моего Откровения. Не будучи предварительно осведомленными или приглашенными, они самостоятельно должны найти Меня.
- And as the Bab had confidently foretold, within a short time, sixteen more souls, most of whom were Shaykis and thus actively awaiting the Advent, were, through dreams and visions led to the Bab’s door, with the exception of one, a lone woman of exceptional insight, devotion and capacity, who through a dream met the Bab. In a distant city and unable at that time to hasten to His abode, she sent her humble supplication by hand and was accepted as one amongst the number of the Bab’s first followers, known as the 18 Letters of the Living. This courageous woman entitled Tahirih, was, in time, to become one of the foremost champions of His Faith and one of its most illustrious martyrs. Как уверенно предсказал Баб, за короткое время еще шестнадцать просветленных душ, в основном шейхиты, также с нетерпением ожидающие Пришествия, посредством вещих снов и видений вдохновенно узрят путь к дверям Баба. Среди них будет единственная женщина, необычайно проницательная, набожная и одаренная, которая встретится с Бабом во сне. Проживающая в отдаленном городе и не имеющая в те времена возможности поспешить к Его присутствию, она пошлет Бабу письмо со смиренной мольбой, которая будет принята и она станет одной из 18-ти Букв Живущего – первых уверовавших в Баба. Эта отважная женщина, удостоенная в дальнейшем титула Тахира, является одной из центральных фигур Веры. Мученическая смерть Тахиры стала одной из самых впечатляющих иллюстраций орошенной кровью множества мучеников истории Веры Бахаи.
- “O My beloved friends!” were amongst the parting words the Bab communicated to His chosen disciples, “You are the bearers of the name of God in this Day, You have been chosen as the repositories of His mystery… The very members of your body must bear witness to the loftiness of your purpose, the integrity of your life, the reality of your faith and the exalted character of your devotion. For, verily, I say, this is the Day spoken of by God in His Book…” Он обратился к ним с такими словами: "О Мои возлюбленные друзья! Вы - носители имени Божиего в этот День. Вы избраны Им, чтобы доверил Он вам тайну Свою. Вы должны проявить Божественные качества, и ваши дела и слова должны являть Его справедливость, могущество и славу Его. Все части вашего тела должны свидетельствовать о возвышенности вашей цели, честности вашей жизни, правоты вашей веры и абсолютной вашей преданности. Ибо, истинно говорю Я, се День, о котором так говорит Бог в Своей Книге...
- With such words the Bab quickened the faith of His disciples and launched them upon their mission. To each He assigned his own native province as the field of his labours. He directed them each and all to refrain from specific references to His own name and person. He instructed them to raise the call that the Gate to the Promised One has been opened, that His proof is irrefutable, and that His testimony is complete. С этими словами вдохнул Баб новый дух в Своих последователей и отправил их для исполнения данного им поручения. Каждому их них Он предписал избрать для служения их родные провинции. Он приказал им не рассказывать ничего о Своем имени или личности. Он потребовал от них объявить всем, что Врата Обещанного открылись, и что аргумент Его неопровержим, и доказательство Его выполнено.
- The mission which the Bab set for Himself at the beginning of His Ministry was to proceed, in the company of Quddus, to the most holy shrines of Islam in Mecca and Medina ..... Баб принял решение начать Свою миссию паломничеством в мусульманские святыни Мекку и Медину. Куддусу выпала честь сопровождать Его в этом путешествии.
- ...where with majestic authority, He set before the Sherif of Mecca and one of the leading proponents of the Shaykhi community, His august and challenging claim. Прибыв на место, Баб, со спокойным величием данной от Бога власти, провозгласил шерифу Мекки и одному из лидеров общины шейхитов Свой великую и окончательную Весть.
- Alas! As in the days of each of God’s Manifestations, those very religious leaders who supplicated tearfully daily to see their Promised One, were too busy with their material pursuits to investigate. All too well aware of their insincerity, the Bab, having completed this mission, then turned His face back to Persia to embark on His destined and glorious Mission, so fraught with peril, so heart-rending in its consequences to His own blessed Person, and so stupendous in its implications to a humanity thirsting for spiritual life. Но увы! Как и в дни прежних Явителей Бога, религиозные лидеры, со слезами на глазах молившие Всемилостивого о приходе Обещанного, были слишком заняты заботами о материальном благополучии. Хорошо понимая их истинные цели , Баб, завершил Свое паломничество и отплыл обратно в Персию. Он отправился навстречу выпавшим на Его долю славным деяниям, к Миссии, полной опасностей. Сердце разрывается от боли, когда думаешь о череде событий вокруг Его благословенной Личности, котораю имела столь огромную важностью для будущего всего человечества, жаждущего истинной духовности.
- Before His departure, He addressed these words to Mulla Husayn, who had fervently hoped to accompany Him: “Grieve not that you have not been chosen to accompany Me…I shall, instead, direct your steps to that city which enshrines a Mystery of such transcendent holiness as neither Hijaz nor Shiraz can hope to rival.” Незадолго перед отъездом Муллы Хусейна, Баб обратился к нему с такими словами: "Не печалься тому, что не избран ты Мною сопровождать Меня... Вместо этого Я отправляю тебя в город, который не сравним ни с Хиджазом, ни с Ширазом, ибо в нем заключена величайшая тайна.
- Tihran! Тегеран!
- Within days of his arrival in Tihran, Mulla Husayn’s ardent hopes were realized when a youth was drawn to the new Message that Mulla Husayn was propagating. In the course of conversing with this youth about his acquaintances Mulla Husayn instinctively knew that he had found the Person and Object of his quest and with growing excitement questioned him more closely. This youth, who became an ardent believer, has left to posterity an account of those events: Через несколько дней после прибытия в Тегеран сбылись пылкие ожидания Моллы Хуссейна. Это произошло после того, как некий юноша принял Послание, принесенное им. Как-то раз, беседуя с юношей о его знакомых, Молла Хуссейн интуитивно понял, что он нашел эту Личность, которая была основной причиной его пребывания в Тегеране. С возрастающим возбуждением он задавал все новые и новые вопросы и истина открывалась ему. Этот юноша, ставший пылким верующим, оставил потомству описание этих событий.
- “With these noble words ringing in his ears, Mulla Husayn embarked upon his perilous enterprise. Wherever he went, to whatever class of people he addressed himself, he delivered fearlessly and without reserve the Message with which his beloved Master had entrusted him.” «Эти чудесные слова звучали еще в ушах у Муллы Хусейна, когда он пустился в свое опасное предприятие. Куда бы он ни заходил, с какими бы классами общества он ни имел дела, смело и полностью излагал он Миссию, объявленную его Наставником».
- “The eagerness with which Mulla Husayn questioned me, and the sense of delight with which he welcomed every particular I gave him, greatly surprised me. Turning to me, with his face beaming with satisfaction and joy, he once more inquired: “I presume you often meet Him?” “I frequently visit His home,” I replied. “Will you,” he said, “deliver into His hands a trust from me?” Most assuredly,” was my reply. He then gave me a scroll wrapped in a piece of cloth, and requested me to hand it to Him the next day at the hour of dawn. “Should He deign to answer me,” he added, “will you be kind enough to acquaint me with His reply?” I received the scroll from him and, at the break of day, arose to carry out his desire.” “Рвение, с которым Мулла Хусейн расспрашивал меня, и наслаждение, которое доставляла ему каждая подробность, которую я рассказывал ему, сильно поразили меня. Обращаясь ко мне с лицом, сияющим от удовольствия и радости, он задал мне еще другой вопрос: "Я думаю, что вы часто видитесь с Ним" "Да, я часто посещаю Его дом", - ответил я. "Сможете ли вы, - сказал он, - передать Ему в руки порученное мне письмо?" "Конечно, - ответил я. Тогда он передал мне свиток бумаги, завернутой в кусок материи, и попросил меня вручить Ему в руки на следующий день. "Если Он удостоит меня ответом, - заявил он, - будьте добры, сообщите мне об этом. Я получил от него свиток бумаги, и на следующий день встал, на рассвете, чтобы исполнить его просьбу.”
- As to his account of that momentous interview upon delivering the Bab’s Writings to Baha’u’llah, he continues: “Unfolding the scroll, He glanced at its contents and began to read aloud to us certain of its passages. I sat enraptured as I listened to the sound of His voice, the sweetness of its melody.” Когда меня привели к Нему, я передал... свиток бумаги, который он положил перед Бахауллой. Он приказал мне присесть. Затем, открыв свиток, Он бегло просмотрел его содержимое и начал громким голосом читать нам некоторые отрывки. Зачарованный Его приятным и мелодичным голосом, я сидел и слушал Его.
- Baha’u’llah’s response, he reports, was immediate and powerful: “Verily I say, whoso believers in the Qur’an and recognizes its Divine origin, and yet hesitates, though it be for a moment to admit that these soul-stirring words are endowed with the same regenerating power, has most assuredly erred in his judgment and has strayed far from the path of justice.” He spoke no more. Dismissing me from His presence, He charged me to take Mulla Husayn, as a gift from Him, a loaf of Russian sugar and a package of tea, and to convey to him the expression of His appreciation and love. Прочитав страницу, Он обратился к Своему брату и сказал: "Муса, что скажешь ты? Истинно говорю я, тот, кто верит в Коран и признает его Божественным Писанием, но поколеблется хоть на минуту признать, что эти волнующие слова одарены той же возрождающей силой, тот, без сомнения, глубоко ошибается и уклоняется от пути справедливости". Он не сказал более ничего. Отпуская меня, Он поручил мне передать Мулле Хусейну в подарок от Него головку русского сахара и пакет чая и просил выразить Ему Свою благодарность и любовь, которую питал по отношению к Нему.
- “I arose and, filled with joy, hastened back to Mulla Husayn and delivered to him the gift and message of Baha’u’llah. With what joy and exultation he received them from me! Words fail me to describe the intensity of his emotion. He started to his feet, received with bowed head the gift from my hand, and fervently kissed it. He then took me in his arms and kissed my eyes… I was amazed at the behavior of Mulla Husayn. What could be, I thought to myself, the nature of the bond that unites these two souls? What could have kindled so fervid a fellowship in their hearts? Why should Mulla Husayn, in whose sight the pomp and circumstance of royalty were the merest trifle, have evinced such gladness at the sight of so inconsiderable a gift from the hands of Baha’u’llah? I was puzzled by this thought and could not unravel its mystery. Я встал, исполненный радости, вернулся к Мулле Хусейну и передал ему подарок и слова Бахауллы. Я не нахожу слов для того, чтобы описать чувства радости и восторга, которыми охвачен был Мулла Хусейн, получив их от меня. Он вскочил на ноги, склонил голову перед подарком и поцеловал его. Затем, обняв меня, он приложился к моим глазам... Я был крайне изумлен поведением Муллы Хусейна. Какими узами соединены эти два сердца, что могло так сблизить их друг к другу? Почему Мулла Хусейн, для которого всякая роскошь и королевские привилегии были просто пустяками, выказал такое блаженство при виде столь незначительного подарка Бахауллы? Я был озадачен этими вопросами и не мог разгадать, в чем заключалась их тайна.
- “A few days later, Mulla Husayn left for Khurasan. As he bade me farewell, he said, “Breathe not to anyone what you have heard and witnessed. Let this be a secret hidden within your heart. Divulge not His name, for they who envy His position will arise to harm Him…The secret of things is concealed from our eyes… Many a soul will, in this city, shed his blood in this path. That blood will water the Tree of God, will cause it to flourish, and to overshadow mankind.” Спустя некоторое время Мулла Хусейн отправился в Хорасан. Прощаясь со мною, он сказал: "Не говори никому о том, что ты видел и слышал. Пусть это будет тайной, сокрытой в твоем сердце. Не открывай никому Его имени, ибо те, которые завидуют Его положению, могут повредить Ему... Тайна этого дела останется еще сокровенной для нас... Многие в этом городе прольют свою кровь на Его пути. Их кровью оросится Древо Божие, пышно вырастет оно и под сенью его соберется все человечество".
- Little did that youth know at that time the stupendous significance of the events that had played out before his eyes and in which he had taken part. Not only had he revealed to the perspicuous eyes of Mulla Husayn the identity of “He Whom God shall make manifest”, promised by the Bab and all the Holy Scriptures of the past, he had been the very means by which these Twin Manifestations of God were connected in the outward world. Юноша не мог тогда осознать несравненную важность событий, которые происходили на его глазах и в которых он принял участие. Ведь это он явил перед проницательным взором Муллы Хуссейна Личность «Того, Кого явит Бог» и о приходе которого возвещали Баб и все Священные Тексты прошлого. Юноша стал инструментом, при помощи которого два Богоявления соединились в земном мире.
- It would be another 19 years before Baha’u’llah would openly reveal Himself as the Promised One. Before that glorious Day was to arrive, He was to distinguish Himself as one of the foremost champions of the Bab’s Faith, immediately rising up to serve it, and would already set His feet on the path of intense and heart-wrenching suffering—a suffering from which no Manifestation of God has ever escaped. Только через 19 лет после этих событий Бахаулла открыто провозгласил Себя Обещанным. А задолго до этого Великого Дня Бахаулла стал известен как один из самых выдающихся последователей Баба, немедленно восстав на Ему служение и ступив тем самым на долгий путь мучительных и невыносимых страданий, которых не избежал ни один из Явителей Бога.
- This breathtaking news, so shattering and potent in its implications, fell upon the still slumbering population of that city with such unexpected force and power, that the enraged, envious and fearful leaders of the city, both religious and secular, joined hands in a conflagration of opposition. “The people of Shiraz were by this time wild with excitement. A violent controversy was raging in {the streets and religious centers}. Peace and security were gravely imperiled.” Поразительная Весть, могучая и потрясающая основы устоявшихся порядков, разнеслась по городу, население которого жило тихой и сонной жизнью, с такой неожиданной силой и мощью, что завистливое и трусливое руководство города, как духовное, так и светское, в бешенстве объединилось в огне оппозиции. Среди жителей Шираза между тем происходили ожесточенные волнения. Яростные столкновения вспыхивали в мечетях и медресе, на базарах и в прочих местах скопления народа. Мир и безопасность подверглись серьезной угрозе.
- Quddus himself, along with two stalwart and brave companions were piteously tortured and cast out of the city while the vengeful governor of that province then directed his attention to the Bab Himself, Who he learned was still in the town of Bushir, and ordered His arrest. Куддус вместе с двумя стойкими и отважнымы товарищами был безжалостно подвергнут жестокому публичному наказанию и изгнан из города, а затем мстительный губернатор переключил внимание на самого Баба, который, по его данным, все еще находился в Бушире, и приказал арестовать Его.
- Quddus, aflame with the fire of love which that prolonged contact with the saintly Bab had enkindled in his soul, and having been sent on ahead to Shiraz after their return to the shores of Persia, lost no time in fearlessly proclaiming to high and low alike, the stupendous and challenging claim of the Bab. В груди Куддуса пылыл огонь любви к Возлюбленному, ставший еще жарче после паломничества в Мекку. Сразу после возвращения в Персию Баб послал Куддуса в Шираз, куда тот и отправился не теряя времени. и бесстрашно провозглашаая и знати и черни изумительный и возвещающий призыв Баба.
- A mounted escort was henceforth dispatched with urgency to carry out this blatant injustice to One Who had never, either by deed or word, caused injury to any soul, or disobeyed by so much as a hair’s breath the law of the land or of God. And thus it was with astonishment that the mounted head of that escort should find in the wilderness en route, the very Object of his search, calmly awaiting him. The dignity of the youthful Bab’s bearing, the majesty of His speech, and the sweetness of His Countenance so touched the heart of this guard, that He begged the Bab to flee from that place and escape the fury of a ruthless and unjust governor. За Бабом, который ни разу ни словом, ни делом не причинил ущерба ни одной душе, и который ни на волосок не отступал от закона, как Божьего, так и государственного, был срочно послан конный отряд с приказом совершить эту бесстыдную несправедливость. Командир отряда, который собирался разыскивать Баба в пустынной и дикой местности, с удивлением обнаружил Объект своих розысков спокойно поджидающим его. Командир отряда настолько был тронут полной достоинстава манерой поведения Баба, благородством Его речи и ласковым выражением лица, что стал умолять Баба бежать от ярости безжалостного и несправедливого губернатора.
- To this the saintly Bab replied, “May God requite you for your…noble intention. No one knows the mystery of My Cause. Never will I turn My face away from the decree of God. He alone is My sure stronghold. Until My last hour is at hand, none dare assail Me, none can frustrate the plan of the Almighty… Here I am; deliver Me into the hands of your master. Be not afraid, for no one will blame you. На это безгрешный Баб ответил так: "Никто не знает тайны Моего Дела... Уклониться от того, что предписано Господом, Я никогда не соглашусь. Он Один Мой Заступник, Крепость и Убежище. До того времени, пока не наступит Мой последний час, никто не может повредить Мне и воспрепятствовать тому, что предрешено Всемогущим... Итак, Я готов, ведите Меня к вашему хозяину. Не бойтесь, ибо никто не будет упрекать вас".
- Through the intervention of God, the Bab was soon delivered temporarily from the clutches of the Governor, and enjoyed some time of relative tranquility in His home with close family and friends and was further able to consolidate the foundations of His Faith amongst some faithful few who were discreetly and carefully introduced into His Presence. Вскоре с Божьей помощью Баб избавился на какое-то время от когтей губернатора и смог ненадолго насладиться относительным спокойствием в кругу семьи и близких друзей и получил возможность укрепить основы Своего Учения среди нескольких верующих, которые были с осторожностью представлены к Его присутствию.
- However the flame of love that had been ignited in the hearts of a growing number of new adherents could not be concealed, and the increasing manifestations of profound reverence on the part of the inhabitants of Shiraz, as well as the excited admiration His exalted and saintly character provoked in their hearts, further alarmed the envious governor. Once again he ordered the arrest of the Bab, this time at midnight, with the firm intention of putting Him to death—however that same night a devastating plague struck which provoked such chaos and turmoil that the governor himself shamefully abandoned the city in panic, and was subsequently dismissed from his post. Однако пламя любви, загоравшееся в сердцах растущего числа новых приверженцев, невозможно было скрыть. Все возрастающие проявления глубочайшего почтение части жителей Шираза, а также восторженное восхищение возвышенным и безгрешным нравом Баба обеспокоили завистливого губернатора. И опять поступил приказ о Его аресте, на этот раз в полночь, и с твердым намерением предать Его смерти. В эту же ночь вспышка смертоносной холеры поразила город и вызвала такой хаос и панику, что губернатор сам постыдно покинул в панике город и был впоследствии смещен со своего поста.
- It was then that the Bab, after seeing to the future welfare of His mother and beloved young wife, and bidding them a tender farewell, then proceeded to Isfahan, the next scene of the unfolding drama of God’s infant Faith. They were never to see Him again on this earthly plane. Затем Баб, позаботившись о будущем Своей матери и любимой молодой жены и нежно попрощавшись с ними, отправился в Исфаган, следующий пункт разворачивающейся драмы юной Религии, посланной Богом.
- The impact of the youthful Bab’s saintly, majestic and noble bearing on the inhabitants of Isfahan was fully as dramatic, and as in Shiraz, the power of His Word seemed to evoke sentiments of either passionate attachment and love, or the fire of hatred and envy. Влияние юной святости Баба, Его величественного и благородного поведения на жителей Исфагана было полным драматизма. Как и в Ширазе, сила Его Слов порождала с одной стороны чувство страстной привязанности и любви, а с другой - огонь ненависти и зависти.
- And as with all of God’s Manifestations in times past, it was the powers of religious and secular authority that feared and hated Him most. Within months the fires of opposition had reached such a point that the cowardly and much detested Prime Minister, fearful that the Shah of Persia would be attracted to Him Whom he believed was a formidable threat to his own authority, exercised his influence to have the Bab removed from Isfahan by mounted guard and conducted to the vicinity of Tihran, where finally, without the least pretext, and with pitiless injustice, he condemned His defenseless Captive to imprisonment in the most far-flung and inhospitable region of the country. Как и Явителей Бога в прошлые времена, особенно боялись и ненавидели Его представители церковной и светской власти. Через несколько месяцев огонь оппозиции достиг такой силы, что трусливый и полный ненависти премьер-министр в страхе, что шах Персии благосклонно отнесется к Тому , в Ком он видел опасность и угрозу собственной власти, употребил все свое влияние для того, чтобы под конным конвоем вывезти Баба из Исфагана и доставить Его в Тегеран, где в конце концов без малейшего на то основания и с безжалостной несправделивостью он сослал беззащитного Узника в самый отдаленный и негостиприимный уголок страны.
- In the meantime, under the guiding Hand of Baha’u’llah, Who had become recognized as one of the foremost champions of the Cause of the Bab, a conference was organized in the small hamlet of Badasht, where Baha’u’llah rented three gardens, one for Quddus, another for Tahirih, and the third for Himself. Тем временем, направляемая Рукой Бахауллы, который стал к тому времени одним из наиболее выдающихся последолвателей Дела Баба, была организована конференция в маленькой деревушке Бедашт, где Бахаулла взял внаем три окруженных замечательными садами усадьбы, одна из которых предназначалась Куддусу, другая Тахире, третью же он оставил для себя.
- By this time, Tahirih had distinguished herself in the eyes of all who came in contact with her, for her penetrating insight, her vast breadth of knowledge, her eloquence, both in writing and in speech, and her astounding boldness and courage. From her early childhood, her father, himself a Muslim clergyman of high standing, had observed with increasing wonder, her quick intelligence and perceptiveness, and unable to resist her passionate thirst for knowledge, had indulged her insistent demands for education, quite at variance with the customs of the day, which denied women any access whatsoever to the written word. Clamoring for still more knowledge, he allowed her to listen in on and even occasionally take part in the religious classes he held for his students—but this, behind a curtain, as women at that time were not permitted to sit in the gatherings of men. К этому времени все, кому посчастливилось общаться с Тахирой, были покорены проницательность ее ума, широтой кругозора, размахом ее знаний, красноречивостью письма и речи, а также необыкновенной смелостью и мужеством. С раннего детства ее отец, который был уважаемым мусульманским ученым, с возрастающим удивлением наблюдал за живостью ее ума и восприятия. Он не мог сопротивляться страсной жажде знаний Тахиры и уступил ее настойчивым просьбам в получении образования. Это совершенно расходилось с обычаями того времени, когда женщинам не позволялось быть грамотными. Одолеваемый просьбами о получении все больших знаний, отец позволил ей слушать и по возможности принимать участие в религиозных занятиях которые он проводил с учениками, но с условием, что она будет сидеть за занавесом, так как женщине того времени не разрешалось находиться в обществе мужчин.
- So quickly did Tahirih absorb the knowledge that her father indulgently extended to her, that at a young age, she had surpassed all of his students. “Would that she had been a boy,” her father often lamented, “for he would have shed illumination upon my household, and would have succeeded me!” It was this passionate desire for knowledge which led her one day to the writings of Shaykh Ahmad, writings which set her heart aflame with the ardent desire to behold the face of the Promised One and which ultimately led her to the recognition of and whole-hearted dedication to her beloved Master. Так жадно впитывала Тахира знания, которые ей снисходительно позволил получать отец, что еще в юном возрасте она превзошла всех его студентов. «О если бы она была мальчиком, ибо тогда этот мальчик был бы красою и гордостью моей фамилии, он стал бы моим преемником!» - часто выражал свое сожаление отец Тахиры. Страстная жажда знаний привела ее к писаниям Шейха Ахмада, которые зажгли в сердце Тахиры огонь и пылкое желание узреть Лик Обетованного, и в результате она признала Баба и от всего сердца посвятила всю свою жизнь возлюбленному Учителю.
- The effulgence of Thy face flashed forth And the rays of thy visage arose on high. Why lags the words “Am I not your Lord?” Yeah that Thou art.” Let us make reply.
- Few, though, realized at the inception of that gathering, the truly revolutionary character of the new Day that had dawned upon the world, until the electrifying moment when Tahirih, who had become to most of the early believers, the very embodiment of holiness and chastity, suddenly and without warning, “quietly, silently and with the utmost dignity”, stepped into their midst without the time-honored veil, that all Muslim women donned in public. Все же некоторые из них, с самого начала конференции осознававшие истинно революционный характер наступившего Дня, были слишком шокированы электризующим поступком Тахира, когда она, одна из первых верующих, само воплощение святости и целомудрия, неожиданно и без предупреждения, спокойно, тихо и с чрезвычайным достоинством вступила в их окружение без освященной веками чадры, которую все мусульманские женщины надевали на людях.
- “All stood aghast before this sudden and most unexpected apparition. To behold her face unveiled was to them inconceivable. Even to gaze at her shadow was a thing that they deemed improper. Her unruffled serenity sharply contrasted with the affrighted countenances of those who were gazing upon her face. Fear, anger, and bewilderment stirred the depths of their souls.” One amongst them, “was so gravely shaken that he cut his throat with his own hands. Covered with blood and shrieking with excitement, he fled away from the face of Tahirih.” A few others abandoned their companions and forsook their Faith. Ошеломленные, все стояли и не знали что делать. Ведь нельзя было и думать о том, чтобы смотреть ей в неприкрытое лицо. Они считали неприличным даже обратить взор на ее тень... Ее спокойствие было в полном контрасте с ужасом, охватившим тех, кто смотрел ей в лицо. Страх, гнев и изумление исходили из их душ. Один из присутствовавших был настолько потрясен, что собственными руками перерезал себе горло. Истекая кровью и крича от возмущения, он убежал, чтобы не видеть Тахиру. Несколько других верующих покинули своих друзей и отказались от Веры.
- Not even this moved her, nor did she for a moment lose her dignity and confidence. “A feeling of joy and triumph had now illumined her face. She rose from her seat and, undeterred by the tumult she had raised in the hearts of her companions, began to address the remnant of that assembly… concluding her address” with these exultant words: Даже это не смутило Тахиру, она осталась такой же уверенной и с таким же достоинством, как в момент появления перед собравшимися верующими. Ее лицо выражало чувство радост и торжества. Она встала со свого места и, не обращая внимания на сильное душевное возбуждениеприсутствующих, обратилась обратилась с к оставшимся друзьям с такими ликующими словами:
- “I am the Word which the Promised One is to utter, the Word which shall put to flight the chiefs and nobles of the earth! This day is the day of festivity and universal rejoicing, the day on which the fetters of the past are burst asunder.” «Я то слово, которое скажет Обещанныйкоторое обратит в бегство великих и благородных людей земли!.. Сегодня день праздника, день всеобщего торжества, день, в который оковы прошлого разорваны.»
- As electrifying and revolutionary as her role in this historic conference was, this was not the last scene that was to be played out in her intensely dramatic life. She had arisen “to spread abroad” the Bab’s “teachings, vehemently denouncing the corruption and perversity of her generation, and was fearlessly advocating a fundamental revolution in the habits and manners of her people. Однако эта электризующая и революционная роль в историчеикой Бедаштской конференции не была последней в чрезвычайно драматичной судьбе Тахиры. Она восстала для распространение учений Баба, начала критиковать извращенность народа и бесстрашно пропагандировать необходимость основательного переворота в нравах и обычаях людей.
- Her indomitable spirit was quickened by the fire of her love for the Bab. All who met her were ensnared by her bewitching eloquence and felt the fascination of her words. None could resist her charm; few could escape the contagion of her belief. All testified to the extraordinary traits of her character, marveled at her amazing personality, and were convinced of the sincerity of her convictions.” Ее неукротимый дух был воспламенен огнем любви к Бабу... Те, кто встречались с ней... были зачарованы ее изумительным красноречием и замечательными изречениями. Никто не мог сопротивляться ее зачаровывающей силе, лишь немногие могли не поддаться влиянию ее веры. Все свидетельствовали об ее изумительных характерных чертах, о поразительной ее личности, и были убеждены в ее искренности в исповедуемой вере.
- As fire attracts fire, so did the fire of her love and courage, attract to her the same adamant fire of hatred and opposition that resulted in the martyrdom of the vast majority of the most stalwart of the followers of the Bab, and ultimately the blessed Bab Himself. Tahirih’s eloquent and soul-stirring voice was silenced, and her earnest and longing heart stilled, at the command of a drunken prince, who ordered her to be strangled and her body to be thrown into a pit and covered by stones. The last words she was to utter were: “You can kill me as soon as you like, but you cannot stop the emancipation of women.” Как огонь порождает огонь, пламя ее любви и мужества притянуло к ней такой же упорный огонь ненависти и противостояния, результатом которого стала мученическая смерть ценнейшей и мужественнейшей последовательницы Баба, и, в конце концов, и самого благословенного Баба. Красноречивая и трогающая душу речь Тахиры умолкла, ее убежденное и страстное сердце перестало биться по команде пьяного сардара, который приказал задушить ее и бросить ее тело в яму, забросав камнями. Перед смертью, обратившись к одному из стражников, Тахира отважно заявила: "В вашей власти убить меня, но вы не властны помешать женщинам обрести свободу".
- It was during what is now known as the Conference of Badasht that the devoted adherents of the Bab were to have their first glimpse of the far-reaching implications of God’s infant Faith and of the extent to which it was to leave behind superstitions and attitudes which served only to retard the progress of the human race. “Each day of that memorable gathering witnessed the abrogation of a new law and the repudiation of a long-established tradition.” One such tradition, which was to be abolished, was the oppression of women. Эти события произошли на встрече, известной ныне как Бедаштская конференция, где собрались верные последователи Баба, чтобы впервые обозреть последствия распространения юной Веры Бога, а также прояснить, насколько далеко можно отойти от суеверий и обычаев, препятствовавших прогрессу человечества. Каждый день этой достопамятной конференции отменялось по закону и отвергались древние обычаи. Одним из таких обычаев было угнетение женщин.
- In the meantime, at the prison in the far-flung mountain wastes of Kurdistan where the Bab was incarcerated, the warden himself soon found himself unable to resist the charm, nobility of spirit and holiness of his Captive, Whose luminous Person had captured the hearts of the population as well. Тем временем начальник тюрьмы, которая находилась в обширных и пустынных горах Азербайджана и где был заточен Баб, вскоре понял, что он не в силах противостоять очарованию, благородству духа и святости Пленника, блистательная Личность которого пленила также сердца местного населения.
- News of this reached Tihran, which resulted in the transfer of His blessed Person to still another cruel mountain fastness in the region. Новость об этом достигла Тегерана и стала причиной перевода Благословенной Личности в другую, более жестокую горную крепость в этом же районе.
- And again, “such was the love He kindled in the hearts of the inhabitants of the area that every morning, ere they started for their daily work, they directed their steps towards His prison and, gazing from afar invoked His name and besought His blessings.” “The tales of the signs and wonders which the Bab’s unnumbered admirers had witnessed were soon transmitted from mouth to mouth, and gave rise to a wave of unprecedented enthusiasm which spread with bewildering rapidity over the entire country.” И опять, так возлюбили местные жители Его, что каждый день перед тем, как идти на работу они направлялись к Его тюрьме, смотрели издали на крепость и взывали к Нему о помощи и благословении. Слухи о чудесах и сверхъестественных делах, приписываемых Бабу многочисленными Его поклонниками переходили из уст в уста и распространялись с изумительной быстротой по всей стране.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- “I am, I am, I am the Promised One!” He fearlessly proclaimed,, “I am the One whose name you have for a thousand years invoked, at whose mention you have risen, whose advent you have longed to witness…!” Я, - повторил три раза Баб, - Я, Я обещанный Гаим. Я тот самый к кому вы взываете уже тысфча лет, при упоминании которого вы встаете, пришествия которого вы ожидаете...
- These words, which struck the hearts of all with wonder and confusion, and left no doubt about the nature of His claim, were at the same time to become His death-knell. That same provincial capitol which witnessed this soul-stirring scene, was soon also to witness His heartrending execution before a firing squad of 750 riffles, together with that of an ardent youth who refused to be separated from Him and tearfully pleaded to share His fate. Столь удивительные слова поразили сердца присутствующих и привели их в замешательство. Слова Баба не оставляли сомнений относительно природы Его призыва и они же стали Его погребальным звоном. В тех же провинциальных стенах, ставших свидетелями этой волнующей сцены, вскоре состоялась душераздирающая казнь Баба. Вместе с преданным юношей, отказавшимся покинуть Баба и со слезами умолявшем позволить ему разделить Его участь, они предстали перед отрядом из 750 стрелков и были расстреляны.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- Powerless to stem the tide of enthusiasm, or to weaken the intense loyalty of His admirers, the Prime Minster, then decided to have Him summoned to Tabriz and to there to stand interrogation before a gathering of some of the most erudite clergymen and high ranking authorities of the region, including a prince of the Shah himself. It was thought that by this means the Bab would be intimidated and shamed before the public. Instead, however, this occasion afforded Him the opportunity to proclaim with matchless authority and power, the nature of His stupendous claim in the presence of the most illustrious dignitaries gathered there. Бессильный остановить поток энтузиазма или ослабить ревностную преданность Его поклонников, премьер-министр решил вызвать Баба в Тебриз на суд перед собранием наиболее известных мусульманских ученых и высокопоставленных сановников, включая самого наследного принца. Они думали, что смогут таким образом запугать Баба и опозорить Его перед публикой. Вместо этого, однако, Баб получил возможность с несравненной властью и силой провозгласить природу Своего поразительного призыва в присутствии большинства прославленных сановников и духовенства.
- ““Had you believed in Me, O wayward generation,” were the last words of the Bab to the gazing multitude, as the regiment was preparing to fire,” “everyone of you would have followed the example of this youth…and willingly would have sacrificed himself in My path. The day will come when you will have recognized Me; that day I shall have ceased to be with you.” «О извращенное поколение, если бы вы признали Меня, - таковы были последние слова Баба в то время, как полк готовился к последнему залпу, - каждый из вас последовал бы примеру этого юноши, ... который по доброй воле жертвует собой на пути Моем. Настанет день, когда вы признаете Меня, и в этот день Меня не будет среди вас».
- Amongst the devastating blows that God’s infant Faith labored under during those dark days after the cruel and treacherous martyrdom of the Blessed Bab, He Whose saintly and luminous Being had been both a sacred Torch which had sustained and galvanized the resolve of each of His heroic followers, and Consolation to those same sore-tried and bleeding hearts who unhesitatingly accepted every kind of affliction in His path, was the decimation and extinction of almost all of the brightest luminaries and the most enlightened champions of His Cause. После жестокого и предательского убийства Благословенного Баба зарождающаяся божественная религия перенесла ряд опустошительных ударов. Баб, святая и блистательная Личность, был факелом, зажигающим и питающим решимость Своих героическим последователей. Вместе с тем Баб стал Утешением многострадальных и кровоточащих сердец , которые не колеблясь испили на Его пути до дна чашу испытаний и несчастий.
- Amongst those who fell during those days of encompassing tribulation, were the majority of the Letters of the Living, including Tahirih, Quddus and Mulla Husayn. Погиб каждый десятый верующий. Закатились звезды виднейших представителей Дела Баба. В это горестное и бедственное время большинство из Букв Живущего приняло мученическую смерть, и среди них были Тахира, Куддус и Молла Хуссейн.
- But as utterly devastating as those days seemed to be, it was precisely in this deepest well of darkness, that the first bright intimations of the Bab’s most cherished Promise began to stir. Те дни казались чрезвычайно опустошительными, словно все заволокло глубокой тьмой. И первыми яркими проблесками стали волнения, навеянные намеками Баба, Его заветным Обещанием.
- In 1852, two years after the Bab’s martyrdom, two half-crazed and irresponsible Babis, in direct disobedience to the spirit and letter of their beloved Master’s teachings, took it upon themselves to attempt an assassination of the Shah himself. Though even the means by which these two ignorant youths carried out this half-brained scheme—pistols charged with shot which would hardly kill a bird—this was excuse enough to set ablaze a fire of persecution which would again plunge the country into a frenzy of bloodlust. В 1852 году, через два года после мученической смерти Баба, два полубезумных и безотвественных бабида, проявив прямое неповиновение духу и букве Учения Баба, организовали покушение на самого шаха. Несмотря на то, что метод, которым потерявшие разум и невежественные юноши пытались исполнить свой сумасшедший замысел, был смехотворным, поскольку пистолеты были заряжены пулями, которыми было трудно убить даже птицу, это стало поводом для разжигания новой волны террора и страна вновь погрузилась в безумство кровопролития.
- “That storm was still raging when Baha’u’llah, with some of His ablest lieutenants, was ”cast “ into a dungeon, whilst chains of such weight as only notorious criminals were condemned to carry, were placed upon His neck. For no less than four months He bore the burden, and such was the intensity of His suffering that the marks of that cruelty remained imprinted upon His body all the days of His life.” Это яростное преследование продолжалось, когда Бахаулла вместе с некоторыми из видных его сподвижников был захвачен и брошен в грязную, мрачную и омерзительную тюрьму со стальным воротником на шее, который надевают лишь на самых страшных преступников. Не менее четырех месяцев Он носил это тяжелое бремя, следы которого на всю жизнь остались на Его теле.
- “Wrapped in its stygian gloom, breathing its fetid air, numbed by its humid and icy atmosphere, His feet in stocks, His neck weighed down by a mighty chain, surrounded by criminals of the worst order, oppressed by the consciousness of the terrible blot that had stained the fair name of His beloved Faith, painfully aware of the dire distress that had overtaken its champions, and of the grave dangers that faced the remnant of its followers—at so critical an hour and under such appalling circumstances the “Most Great Spirit” as designated by Himself , and symbolized in the Zoroastrian, the Mosaic, the Christian, and the Muhammadan Dispensations by the Sacred Fire, the Burning Bush, the Dove and the Angel Gabriel respectively, descended upon, and revealed itself, personated by a “Maiden,” to the agonized soul of Baha’u’llah. Окруженный мраком преисподней, вдыхая зловонные миазмы, страдая от пронизывающего холода и сырости, с ногами, закованными в колодки, гнетомый многопудовой цепью, в обществе преступников и самых гнусных подонков, мучаясь сознанием того, что чистое имя Его любимой Веры ныне замарано, с болью думая о том страшном отчаянии, в какое повержены ее последователи, и о суровой опасности, угрожающей остаткам ее сторонников, - итак, в столь роковой час и при столь ужасных обстоятельствах "Величайший Дух", как выразился Он Сам, Дух, который зороастрийцы, иудеи, христиане и мусульмане представляли соответственно "Священным Огнем", "Неопалимой Купиной", "Голубем" и "Архангелом Джабраилом", снизошел и явил себя погибающему, страждующуме Бахаулле в обличье "Девы".
- “One night in a dream,” He wrote, “these exalted words were heard on every side: ‘Verily, We shall render Thee victorious by Thyself and by Thy pen. Grieve Thou not for that which hath befallen Thee, neither be Thou afraid, for Thou art in safety. Ere long will God raise up the treasure of the earth—men who will aid Thee through Thyself and through Thy Name, wherewith God hath revived the hearts of such as have recognized Him.” "Однажды ночью, - как пишет Он Сам на склоне лет, вспоминая о первом проблеске явившегося Ему Откровения, - донеслись до Меня во сне сии возвышенные слова: "Воистину, даруем Мы Тебе славу чрез Тебя и Твое перо. Не печалься о том, что случилось с Тобою, и отринь страх, ибо ничто не угрожает Тебе. Отныне явит Господь сокровище на Земле - людей, что станут помощниками Твоими чрез Тебя и во Имя Твое, дабы воскрес Бог в сердцах тех, кто признал Его".
- It would be another ten years, after His exile and journey to Baghdad, before Baha’u’llah would finally, on the eve of still another exile to Adrianople, formally announce that He was indeed He Whom the Bab had Promised—the Lord of Hosts and the Glory of God, Who would unveil the Will of God to a sorely-afflicted humanity, Только после 10 лет изгнания, ссылки в Багдад и накануне отбытия в очередную ссылку в Адрианополь Бахаулла официально объявил, что Он является Тем, о Ком возвещал Баб – Господом Сил и Славой Божией. Он провозгласил себя Тем, кто являет Волю Бога недужному и страждущему человечеству, и предлагает целительное средство - божественное руководство.
- Cruelly imprisoned, and heartlessly exiled over the space of 40 years from city to city and from sea to sea, from Tihran to Baghdad, to Adrianople and finally to the wretched and filthy prison city Akka, under the shadow of Mr. Carmel itself, He endured such agonies, that He Himself has testified: Пройдя через жестокое заключение в тюрьму, безжалостно изгнанный , 40 лет проведя в ссылке, этапируемый из города в город, от моря до моря, из Тегерана в Багдад, затем в Адрианополь и окончательно заточенный в гнусной и мерзкой тюрьме в Акке, под сенью горы Кармель, Он испытал страдания, о которых вопследствии написал:
- …and proffer its life-giving remedy in over a hundred volumes of divinely revealed guidance—guidance which would constitute no less than a blue-print for the new World Order, the means by which humanity’s true spiritual potential would be manifested and the Kingdom of God, presaged by all of God’s Messengers of the past, would indeed be established upon the earth. Бахаулла явил более ста томов Священных писаний, в которых закладываются основы Нового Мирового Порядка, посредством которого истинный духовный потенциал человечества будет раскрыт и Царство Божие, предсказанное всеми Посланниками Бога в прошлом, будет установлено на Земле.
- “Couldst thou be told of what hath befallen the Ancient Beauty, thou wouldst flee into the wilderness and weep with a great weeping…By the righteousness of God! Every morning I arose from My bed, I discovered the hosts of countless afflictions massed behind My door, and every night when I lay down, lo! My heart was torn with agony at what it has suffered from the fiendish cruelty of its foes. With every piece of bread the Ancient Beauty breaketh is coupled with the assault of a fresh affliction, and with every drip He drinketh is mixed the bitterness of the most woeful of trials…” Когда бы ты знал, что выпало на долю Предвечной Красоте, ты бежал бы в пустыню и возрыдал бы великим рыданием... Правотой Бога клянусь! Каждое утро, восстав с одра, Я вижу сонмы страждущих, толпящихся у Моих дверей; и каждый вечер, когда Я отхожу ко сну, сердце Мое готово разорваться от муки, стоит Мне подумать об их страданиях, причиненных безжалостной жестокостью недругов. Всякий раз, когда кусок хлеба преломляется Предвечной Красотою, сие сопровождается новой напастью, а ко всякой выпитой Им капле примешивается горечь самых тяжких испытаний...
- Amongst the volumes of teachings, laws and exhortations which flowed from His Pen, and were destined to usher in the “Day of God, and serve as the very foundation of an ever-advancing and divine civilization “…the principle of the oneness and wholeness of the human race… may well be regarded as the hall-mark of Baha’u’llah’s Revelation and the pivot of His teachings… Среди многочисленных томов учений, законов и увещеваний, явленных Его Пером, и которым предназначено возвестить о приходе «Дня Бога, и служить основой вечноразвивающейся и божественной цивилизации ... О принципе общности и целостности человеческого рода, который вполне можно рассматривать как главный отличительный признак Откровения Бахауллы и краеугольный камень Его учения.
- ’We, verily,” He declares, “have come to unite and weld together all that dwell on earth.” Мы, воистину, - провозглашает Он, - пришли объединить и спаять всех живущих на земле.
- “So potent is the light of unity, that it can illuminate the whole earth.” "Свет единства столь могуществен, - утверждает Он далее, - что может озарить всю Землю".
- Speaking of this principal of unity, He declares, “The world is but one country and mankind its citizens.” Говоря о принципе единства, Он провозглашает: "Мир - это одна страна, и все люди - граждане ее".
- “soon will the present day order be rolled up, and a new one spread out in its stead” "Скоро нынешний уклад уступит место другому, новому."
- And He further proclaims religion to be “a radiant light and an impregnable stronghold for the protection and welfare of the peoples of the world” and “the chief instrument for the establishment of order in the world.” Он также провозглашает религию "лучезарным светом и неприступной твердыней, способной защитить человечество и послужить на благо людям всего мира» и называет ее "первым средством для установления порядка в мире".
- But He affirms that the fundamental purpose of religion to be “the promotion of union and concord amongst men, warning that it must not become “a source of dissension, of discord and hatred” and commands that its principles be taught to children in the schools of the world, in a manner which would not be productive of either prejudice or fanaticism. Он утверждает, что главной целью религии является достижение единства и согласия между людьми; предостерегает от того, чтобы она не превратилась в "источник смуты, раздора и ненависти"; рекомендует обучать ее основам детей в школах, но так, чтобы она не порождала предрассудки и фанатизм.
- And due to humanity’s failure to recognize humankind as one, and the major religions of the world to be but the expression of one truth, He predicts “convulsions” in the world, of such severity as to “cause the limbs of mankind to quake.” Он скорбит о том, что "вера в Бога, доселе живая в душах людей, повсеместно угасает", что "лик мира" обращен к "неверию и разного рода заблуждениям"; провозглашает религию "лучезарным светом и неприступной твердыней, способной защитить человечество и послужить на благо людям всего мира", и называет ее "первым средством для установления порядка в мире"; объясняет "блуждания безбожника" "упадком религии" и предсказывает жестокие судороги, которые "будут сотрясать отчаявшееся человечество".
- Yet however dim the immediate future may seem, and however difficult the travails through which the world must pass as humanity steps out of its adolescence, Baha’u’llah assures us that we are indeed entering a stage of spiritual enlightenment, the Day which has been promised to humankind since the beginning of divine Revelation, a Day which usher in lasting peace, a Day which will not be followed by darkness.
- In the words of Baha’u’llah: “Hear Me, ye mortal birds! In the Rose Garden of changeless splendour a Flower hath begun to bloom, compared to which every other flower is but a thorn, and before the brightness of Whose glory the very essence of beauty must pale and wither. Arise therefore, and with the whole enthusiasm of your hearts, with all the eagerness of your souls…strive to attain the paradise of His presence, and endeavor to inhale the fragrance of the incorruptible Flower…and to obtain a portion of this perfume of celestial glory…” Внемлите Мне, о смертные птицы! В Саду Роз неизменного великолепия расцветает Цветок, по сравнению с Коим всякий другой не более чем терний, пред сияющей славой Коего бледнеет и меркнет сущность красоты. Так восстаньте же и со всем восторгом ваших сердец, со всем пылом ваших душ... стремитесь достичь рая Его присутствия, да вдохнете вы аромат сего непорочного Цветка, ощутите сладкое веяние святости и удостоитесь доли от сих благоуханий небесной славы....
- “All glory be to this Day, the Day in which the fragrances of mercy have been wafted over all created things, a Day so blest that past ages and centuries can never hope to rival it, a Day in which the countenance of the Ancient of Days hath turned towards His holy seat. Thereupon the voices of all created things and beyond them those of the Concourse on high, were heard calling aloud: “Haste the, O Carmel, for lo, the light of the countenance of God, the Ruler of the Kingdom of Names and the Fashioner of the heavens, hath been lifted upon thee”. Преславен будь сей День - День, когда благоуханием милосердия веет на всякую сотворенную вещь; День столь благословенный, что прошедшие века и столетия не могут соперничать с ним; День, когда лик Предвечного явлен с Его священного престола. Тогда раздались голоса всего сотворения, а над ними голоса вышних сонмов, и возглашали они: "Поспешай же, о гора Кармель; ибо к тебе обращен свет от Божьего лика, Правителя Царства Имен и Устроителя небес".
- “The wilderness and the solitary place shall be glad for them; and the desert shall rejoice and blossom as the rose. It shall blossom abundantly, and rejoice even with joy and singing! The glory of Lebanon shall be given unto it, the splendor of Carmel and Sharon, they shall see the glory of the Lord, and the splendor of our God.” "Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать; слава Ливана достанется ей, великолепие Кармила и Сарона; они увидят славу Господа, величие Бога нашего".