2. Молодость / Михаил Сегал //Астрель: АСТ, Москва, 2011
ISBN: 978-5-17-073204-3, 978-5-271-34504-3
FB2: DDD HHH, 27 May 2011, version 1.0
UUID: 161770
PDF: org.trivee.fb2pdf.FB2toPDF 1.0, Jan 24, 2014
Михаил Сегал
Молодость
«Молодость» – блестящий дебют в литературе талантливого ки-
норежиссера и одного из самых востребованных клипмейкеров со-
временной музыкальной индустрии Михаила Сегала. Кинематогра-
фическая «оптика» автора превращает созданный им текст в
мультимир, поражающий своей визуальностью. Яркие образы, лако-
ничный и одновременно изысканный язык, нетривиальная история в
основе каждого произведения – все это делает «Молодость» на-
стоящим подарком для тонких ценителей современной прозы.
Устраивайтесь поудобнее. Сеанс начинается прямо сейчас. Рекла-
мы не будет…
5. .
Молодость
Повесть
Посвящается Вадиму Шефнеру
Часть первая Дедушка
Глава первая
1
Первое апреля в тысячу раз лучше первого июня. Не нужно считать дни: вот один
ушел, вот еще на два лето обеднело. Вроде и радостно, что каникулы, а все равно чув-
ствуешь, как время бежит. То ли дело апрель, особенно в теплый год: солнце, сухо и
главное – до лета целых два месяца. Как будто еще не родился. Ничего не началось,
не пропало, никуда нельзя опоздать. Тридцать первое марта, вечер, ты засыпаешь. Ве-
сенние запахи залетают в форточку. Можно откинуть одеяло, но просыпаться не сто-
ит. Проверено: встретить апрель лучше во сне.
Бежишь куда-то сквозь чащу. Не страшно ни капельки. Лес такой волшебный, тра-
ва под ногами шуршит музыкально, и птицы разлетаются с ветвей восточными узора-
ми. А сейчас внимание: охотники. Гонятся! Сказочные, смешные: в широкополых
шляпах, с ружьями, похожими на тромбоны. Надо их подразнить: все равно не дого-
нят!
Язык под небо, воздуха побольше:
– Хррр!
Услышали кабанчика, увальни? Тогда вперед! Ой, что это? Издали послышались
хлопки, а у соседних деревьев сорвало кору. Так, да? Догнать не можете, и сразу па-
лить из тромбонов?
– С днем рождения! – задыхаясь, кричит первый охотник.
– Заранее не поздравляют, – ворчит второй, они бегут, перепрыгивая лужи, падая
и кувыркаясь в прошлогодних листьях. Перевязанная розовой ленточкой коробка с
подарком летает из рук в руки.
– Хррр! – так вам и надо! Не можете отличить девочку от кабана, палите из ружей,
дураки невежливые! Я с вами так сейчас поиграю, так поиграю, вы меня еще не знае-
те! Мне только дай разыграться.
За окном тишина, и апрельский ветер уже по-настоящему апрельский: два часа
как наступил новый день. Первое! Никуда не надо торопиться, ты спишь, ты еще не
проснулся, не родился.
2
Папа с мамой сначала честно не будили Лику. Позавтракали, не звеня посудой,
бесшумно вытащили из стаканчиков в ванной бритвы и зубные щетки. Даже на цы-
почках донесли чемоданы до дверей. Но, видимо, на этом их родительская любовь за-
6. кончилась. Они вошли в комнату.
Одеяло лежало на полу, а любимая дочка спала в позе, которую мама называла
«кандибобером» – задрав попку вверх. В этом была прямая логика и выгода: с утра,
когда лучи еще не достают кровати, чтобы почувствовать тепло, нужно тянуться зад-
ницей к солнцу!
– Па-ба-ба-бам! – пропел папа.
– Хррр, – ответила Лика.
– Почта России! – грянули папа с мамой и протянули прямо под нос подарок:
огромную коробку, перевязанную розовой ленточкой.
Это был сильный ход. Что ж, пусть знают, какого человека разбудили. Лика вста-
ла, вытянулась по стойке смирно, но глаз не открыла – так жальче. Вытянула руки:
мол, дарите, дарите, не задерживайте! Мама отдала ей подарок и уточнила:
– Откроешь только на день рождения!
Лика кивнула и упала в кровать уже вместе с коробкой. Снова охотники погнались
за ней, листья зашуршали под тяжелыми сапогами. Родители взяли чемоданы и по-
кинули помещение. Дзынь – еле слышно щелкнул замок. Щелк – дзынькнул курок
ружья. Осечка.
3
Лика плотоядно поглядывала на подарок, пока делала зарядку, пила чай, несколь-
ко раз даже потянула за узелок. Но ленточка была завязана намертво, ничего не полу-
чилось, и в связи с этим Лика решила, что у нее есть сила воли. Надела школьный
рюкзак, взяла коробку в одну руку, большую сумку – в другую и выбежала во двор.
Пустой воскресный трамвай быстро домчал ее до улицы, где жил дедушка, – самой
старой и самой зеленой в городе. Здесь еще не спилили тополя, не снесли частные до-
ма и не застроили пустыри. Лика любила вырываться сюда из своего микрорайона.
– Папа! Возьмете Ангелочка на выходные?
Или:
– Мама! Ангелочка на недельку?
Ну и наконец:
– Возьмете на лето?
Когда, замерев в соседней комнате, Лика слышала эти слова, она чуть не подпры-
гивала до потолка от радости! Засыпать и просыпаться рядом с бабушкой, чмокать ее
сонную, завтракать за фамильным столом, чмокать дедушку, чмокать обоих, таких
родных, таких замечательных!
Сколько счастья может выпасть на долю одного человека! Например, сидишь, от-
колупываешь яйцо, а дедушка намазывает тебе бутерброд. Нет, наоборот: ты намазы-
ваешь, а дедушка отколупывает, потому что, если честно, отколупывается трудновато.
Белок, едва показавшись изпод скорлупы, дымится, бабушка уже наливает чай. Де-
душка ставит яйцо в старинную фарфоровую подставку, бутерброд готов.
– Возьмете Ангелочка на лето?
Берите меня, берите! На всю жизнь! Знаете, как классно просыпаться в пять утра и
топать на рыбалку! Автобус с мистической надписью «до», убаюкивающий запах со-
лярки, а потом – лес, река и чай из термоса. Дедушка ловит, ты спишь, потом еще раз
просыпаешься, но – уже когда рассвело и солнечно. Тут можно еще чайку.
7. – Дождь собирается, – говорит дедушка, – пойдем к автобусу. А то как вдарит сей-
час – десять баллов новыми деньгами!
Новыми деньгами – это понятно о чем. Давным-давно, когда Лика еще не роди-
лась, в 1961 году тогдашний генсек Хрущев поменял все деньги на Новые, и их стало в
десять раз меньше. Например: была у дедушки зарплата тысяча рублей, а стала – сто.
У бабушки – сто тридцать. Плюс – двое детей, и сами понимаете.
– Проигрыватель сыну только к восьмому классу приобрели!
Был, конечно, патефон, но на нем же не покрутишь современные высококаче-
ственные пластинки. Покупали все хорошее, что выпускала «Мелодия», создавали
фонотеку в надежде послушать когда-нибудь. И Лика слушала. Сказки, классику, опе-
ры. Операм даже подпевала.
– Радамэээээээээс! Радамэээээс! – завывала она в унисон с египетскими дядьками
из «Аиды».
Дедушка хохотал, глядя, как внучка стоит в трусах посреди комнаты, обернувшись
простыней. А бабушка была серьезней и говорила:
– У девочки талант. Надо ее куда-нибудь отдать.
Лика не понимала, зачем куда-то «отдавать», если – «талант»? Наслаждайтесь тут!
Для вас же исполняется!
Дедушка работал гримером в оперном театре. Он принес с работы кучу каких-то
волос (вроде тех, что валяются на полу в парикмахерской) и заговорщически позвал
внучку на кухню. Через некоторое время в большой комнате состоялся первый насто-
ящий спектакль. Лика была более художественно завернута в простыню, на голове –
парик, а на подбородке – длинная египетская борода, завитая в косичку. Бабушка вы-
ключила общий свет, настольную лампочку направила на штору, завела пластинку.
Они сели с дедушкой на два стула посреди комнаты. Началось. Лика стояла за
шторой и дрожала, ожидая своего выхода. Не сфальшивить бы, не отклеилась бы бо-
рода, не задрожал бы голос! А какую позу принять? Величественную или задумчи-
вую? Трамвай за окном прозвенел, как третий звонок, она вышла к публике. Штора
тяжело упала за спиной.
– Радамээээээс! – пропела Лика. – Радамээээээээс!
Не было уже ни трамваев, ни страха. Только музыка и роль! И конечно же успех!
Почти невидимые во мраке зрительного зала дедушка с бабушкой устроили настоя-
щую овацию. Она накинулась на них и расцеловала. Египетская борода отвалилась, а
дедушка, спасаясь от поцелуев, взял внучку на руки и стал с ней танцевать. Выверен-
ные, строгие движения танго в полной тишине вскружили Лике голову.
– Тебе нравится музыка? – спросил дедушка.
– Какая музыка?
Тоже мне, прикольчики! Не играет же ничего!
Бабушка умиленно смотрела на них, а потом достала пластинку из картонного
конверта и поставила на проигрыватель. Зазвучали знакомые звуки аккордеона, за-
пел Утесов:
В этот вечер, в танце карнавала,
Я руки твоей коснулся вдруг,
И внезапно искра пробежала
8. В пальцах наших встретившихся рук.
Лика любила Утесова. У него был приятный старческий, похожий на дедушкин го-
лос. Когда дедушка пел, Лика долго хохотала: настолько было похоже. А потом сама
становилась у пианино и пародировала Утесова – тут уже хохотали дедушка с бабуш-
кой.
– Не хрипи так, – говорила бабушка, – а то голос станет не как у девочки!
– Было похоже? – требовала ответа Лика.
– Было!!!
И потом ее правда «отдали» в драмкружок. Скукота! Некрасивая и чересчур моло-
дая (что больше всего раздражало Лику) девушка из института культуры водила с ни-
ми хороводики и ставила «Репку». Спасибо! В девять лет – «Репку»! Лика «оставила»
девушку после занятий и показала всех, в кого умела превращаться: египетского жре-
ца, Утесова и, наконец, ее саму – руководительницу. Девушка сидела со скучным ли-
цом. Как потом оказалось, «Аиду» она не знала, про Утесова слышала мельком, а на
пародию вообще обиделась. Молодежь! Лика решила, что теперь хочет выступать не
перед всеми подряд, а только перед теми, кто в состоянии ее понять.
4
Родители позвонили из поезда на дедушкин «домашний».
– Алло!
– Здравствуйте, – ответила Лика хорошо поставленным взрослым голосом, – вас
приветствует туристическая компания «Индия для всех». Мы рады предложить на-
шим клиентам…
– Алло! – забеспокоился папа. – Я куда попал?
– Вы попали в самую расзамечательную туристическую компанию. Мы будем во-
зить вас на слонах, кормить финиками, и (сейчас внимание!) звучит народная индий-
ская песня… – Лика задумалась на мгновение. – «О Ганге»!
Она слегка отодвинула трубку от лица и затянула тонким голосом:
– Ай-яй-яй! Ооо! Ооо! Ооо! Кааак же я люблю Ганг! Там так много крокодилов,
слонооооооооооов и… И водыыыыыыыы!
Папа с мамой с умилением слушали по «громкой связи» этот концерт. Их соседи,
двое суровых кавказских мужчин, были удивлены, но остались невозмутимыми.
– Дорогое агентство, – сказала мама, – вас тоже с первым апреля! В следующий
раз наберем прямо из Индии. Как ты там? Все нормально?
Конечно, нормально! Два месяца жить у дедушки! А вам было бы не нормально?
Лика домыла посуду и глотнула из стакана еще горячий чай. Дедушка ушел совсем
недавно, видимо, опаздывал в театр.
Цветастые пеналы, ручки, фломастеры она положила на письменный стол, а свои
девичьи принадлежности, заколки и резинки для волос, рассовала по ящикам. Снова
позвонили.
Механический голос сообщил: «Уважаемый абонент! За вашим номером числится
задолженность суммой сто двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Во избежа-
ние отключения…»
9. Лика знала, где лежат счета. На ощупь взяла в прихожей с полочки несколько ли-
сточков и подошла к окну. Щурясь на солнце, стала отрезать ножницами поля – так
требовалось при оплате в Сбербанке.
Первое апреля не перевалило еще за середину, а сколько всего хорошего ждало
впереди: сухой асфальт на улице, ветер в носу и дедушка в театре.
Сколько хорошего, но перед этим… Она знала: как ни откладывай, а одну вещь до
ухода сделает обязательно. Как ни радуйся солнцу, свой долг печали она помнит. Ак-
куратно сложив листочки, подошла к старому, выгоревшему на солнце шкафу. Де-
душка называл его «шифонер», бабушка – «шифоньер», он стоял здесь всегда и был
почти еще одним членом семьи. Шкаф имел неопределенную глубину и, по-
видимому, являлся бесконечным: прячась там в детстве, Лика ни разу не добралась до
дальней стенки.
Потянула за ключ скрипучую дверцу, подошла ближе, стала лицом к лицу с чер-
ным провалом. Тихие, покорные бабушкины платья висели ровно, одно за другим,
выстроившись в ряд. Она приблизилась и вдохнула этот запах нежности, самый луч-
ший, какой знала в своей жизни. Окунулась глубже, обняла платья. С самого края, по-
чти у стены, почувствовала холодок металла: пальцы наткнулись на парадный бабуш-
кин пиджак с медалями.
5
Оплатить счета не получилось. Лика потолкалась полчаса в Сбербанке, а потом
объявили перерыв. Просочившись сквозь старушек на улицу, она побежала вниз по
лестнице, мимо сквера – и вот он, оперный театр – старинный, с высоченными колон-
нами, словно сказочный дворец посреди города. Здесь даже во время войны, при нем-
цах, шли спектакли, и в музее театра остались отзывы немецких солдат, мол, спасибо,
Чайковский очень понравился.
Она пронеслась мимо огромной тумбы с афишей «Пиковой дамы» (Премьера!
Спешите!) и оказалась в «Чиполлино». Ну да, странное название для детского кафе
при оперном театре. Назвали бы «Щелкунчик» или «Петя и волк», а то –
«Чиполлино».
Год назад, когда умерла бабушка, дедушка сказал:
– Сидеть с тобой теперь некому, будешь сама педагогом.
Он отвел ее в «Чиполлино» и попросил «показать, чтонибудь» администратору ка-
фе. Лика все и показала: Утесова, вылупляющегося динозавра и даже выступающего
Путина. Путина зарубили сразу, Утесова вообще не прокомментировали, а динозавр
понравился. Было принято решение, что талант у Лики есть, и ее можно взять на ра-
боту: развлекать детей. Нарядили клоуном, однако этот образ не понравился уже ей
самой.
– Мне не близок этот образ, – заявила она администраторше. Та почему-то засмея-
лась, а дедушка сказал, что придумает «кое-что». Увел Лику наверх, в гримерную ма-
стерскую, порылся в своих запасах, а потом усадил напротив окна и стал колдовать.
Присматривался, отходил, что-то клеил. А через полчаса, закончив работу, подвел
к зеркалу.
– Нравится?
Перед Ликой стоял настоящий сказочный эльф: с ушами, как положено. Впрочем,
нос был гномичий, крючком. Новое сказочное существо Эльфогном, с которым мож-
10. но играть, общаться, но который при этом… ты сама!
– Нравится, – застенчиво сказала Лика и сразу стала придумывать, что бы такого
изобразить. Они пошли с дедушкой по запутанным коридорам обратно в кафе, встре-
чая на пути работников театра.
– Здравствуйте, – говорила всем Лика.
Люди удивлялись, иногда даже – пугались, а она торжествовала: это был успех!
В кафе Лика окликнула администраторшу сказочным голосом:
– Не подскажете, как до ближайшей лесополосы добраться?
Администраторша обернулась, ахнула и узнала ее, видимо, только по дедушке, сто-
ящему за спиной.
– Господи… Валерий Иванович, ну вы и волшебник!.. А этот образ тебе близок?
– Ближе некуда! – ответила Лика, ударила себя в грудь и пропищала: – Мне бы в
лесочек ближайший. В городе прокормиться нет никакой возможности.
Так что уже год, как Лика дружила с Эльфогномом. Странно получалось: вроде и
знаешь, что это – ты сама, а все же как-то вдвоем веселее. Он и говорит по-другому, и
сидит, и ходит. Бывало, прибежишь из школы, супа в себя закинешь, а через полчаса
уже:
– Привет, девочка!
– Привет, чудище!
Гримировалась Лика теперь сама. Она и раньше дедушке помогала, но за год так
здорово научилась «превращаться», что его участия уже не требовалось. Обычно она
занималась с детьми в выходные или во время спектаклей, когда взрослые слушали
оперу. И теперь уже точно знала, как вести себя с малышами. Сначала – мультики.
Тут даже думать нечего. Под мультики они в себя приходят, привыкают, что родители
ушли. Но только если совсем маленькие, им объяснять надо. Они же не понимают ни-
чего про принца Лимона, сеньора Помидора и про кума Тыкву с его финансовыми за-
труднениями. Даже элементарные погони приходится разжевывать: что происходит,
когда и кого бояться.
– Ой! Посмотри, Чиполлино побежал, его сейчас догонят! Что же делать? Навер-
ное, надо бежать быстрее! Класс, он побежал быстрее! Его теперь не догонят!
Потом – рисовать. Больше всего Лике нравился трехлетний Антошка. Глазки ум-
ные, носик кверху. Но – не художник. Она рисовала за него, а потом показывала ре-
зультат старшему брату, который приходил «забирать». Брат улыбался, хвалил Ан-
тошку. Может, даже догадывался про подмену… А может, нет. Но он был хороший. Не
то что другие старшие братья и папаши. За год Лике шортики эльфа стали малы, и…
Ну в общем… Как сказать… В общем, иногда Лика видела, как они смотрели на нее,
конкретно на ноги! Например, демонстрируется родителям Репка. Лика – Репка,
остальные за жучек. Тянут-потянут, а Лика смотрит в зал и видит, как на нее пялятся.
Поэтому больше она любила устраивать театр для самих детей. Теневой! Станови-
лась за ширму, включала яркий свет и изображала всяческие силуэты.
– Кто я? – спрашивала она.
– Заяц! – отвечали дети.
– А сейчас?
– Бабка-Ёжка!
– А сейчас? – надевала шляпу и брала смешное ружье, похожее на тромбон.
11. – Охотник!
– А сейчас? – Можно еще нацепить «пятачок» и встать на четвереньки. Задума-
лись? Хррр-хррр!
– Свинья, поросенок! – кричали малыши наперебой.
– Ну а так? – Просто на корточки и – клубочком. Дети затихали, но ненадолго.
Всегда находился кто-нибудь догадливый:
– Репка?
Глава вторая
1
«Вот он сидит напротив, спиной к окну. Старый, седой, прекрасный. Опустит голо-
ву – и солнце бьет поверх, на потрескавшийся пол. Поднимет – оно опять играет в его
волосах.
Подходит совсем близко, наклоняется. Вдох – и тихий, благородный запах старо-
сти убаюкивает. Берет меня за подбородок, трогает, поворачивает из стороны в сторо-
ну. Он совсем близко. Гладит шею. Руки крепкие, в них так спокойно.
Как глядя на взрослого человека, сложно представить, что когда-то он был ребен-
ком, так рядом с ним не верится, что он был молодым мужчиной, потом средних лет,
потом еще старше, еще… А я? Я тоже буду старой? Как это представить?
Он возвращается и садится на свой стул. Рисует. Смотреть не дает. Я знаю, что там,
на бумаге, уже живет другой человек. Это я, но другая… Через много лет… Через
сколько?».
Лена приехала в город два года назад. Сейчас и драматическим актерам тяжело
(если не в Москве), а оперной певице и подавно. Театров по стране раз-два, и обчелся.
В столицах можно всю жизнь просидеть на «скамейке запасных», там своя мафия,
примы окопались серьезно. За границей пробовала – не вышло. Потратила столько
денег, поездила по прослушиваниям, а толку? И вот – позвали сюда. Петь. Нормаль-
ные главные партии. Любой актер вам скажет, что можно ждать в столице год или
два, но, если эти два затягиваются на пять, он едет туда, где можно работать.
Валерий Иванович рисовал, не торопясь, останавливался. Елена сидела, задумав-
шись.
– Вот сюда, Леночка, мне на ушко смотрите. Я как раз сейчас глаза рисую.
– А на вас нельзя? От уха до глаз не такое большое расстояние.
– Это вам так кажется. А взгляд уже не тот. Или у меня уши некрасивые?
– Фантастические уши, Валерий Иванович!
– Научно-фантастические, я бы сказал.
Елена засмеялась. Ей нравился трезвый спокойный юмор этого старика.
– Если хотите получиться по-человечески, а не «научно-фантастически», смотрите
на ухо. Оно у меня еще прекраснее, чем глаза.
Ничего не оставалось, как смотреть. Большое, настоящее стариковское, с отвисшей
мочкой. Ухо поворачивалось то в фас, то в профиль: иногда Валерий Иванович погля-
дывал на прикрепленную к мольберту фотографию. Он рисовал сразу с двух женщин:
с Елены и со старой – на портрете. От одной брал внешность, от другой – морщины.
– А с кого вы рисуете глаза, Валерий Иванович?
– Левый – с вас, правый – с Оленьки.
12. – А вам не тяжело?.. Извините.
Старик никак не отреагировал. Не загрустил, не улыбнулся.
– Мне тяжело… Но мне по-любому тяжело: что рисуй, что не рисуй. Так уж лучше
я буду рисовать.
Елена села смирно, замерла и, надеясь беспримерным послушанием загладить не-
ловкость, уставилась на ухо. Оно опять стало крутиться: профиль, фас, профиль, фас.
– Последний раз, – сказал Валерий Иванович, – гипсовые головы в институте ри-
совал.
– Что? – не поняла Елена.
– Отомрите, я же человека рисую, а не статую. Идите сюда, посмотрите.
Лена медленно, стараясь не выдать своего интереса, обошла Валерия Ивановича и
взглянула на мольберт. С листа бумаги на нее пристально смотрела красивая, величе-
ственная старуха лет восьмидесяти. Вернее не на нее, а слегка мимо, словно сзади кто-
то стоял. Лена обернулась. Старуха смотрела на Валерия Ивановича. Он – на нее.
– Я буду такой? – спросила Елена.
– Если доживу до премьеры – будете. В лучшем виде.
– Я не про это. Я в старости буду такой?
– Моложе и красивее. Надеюсь, у вас, Леночка, будет жизнь без войны и без… раз-
ных неприятностей.
Он поставил чайник и стал готовить гримерские принадлежности.
– Много придется сделать, но мы попробуем успеть до премьеры, Графиня.
2
– Дурак, что ли! – закричала Лика, и дверь захлопнулась. Паша сам испугался,
убежал по коридору. Мимо зала, где сидели малыши, – на улицу. Уже месяц, как он
ходил в «Чиполлино» забирать младшего брата. Но, конечно, на самом деле просто
чтобы увидеть ее.
Первый раз это случилось, еще когда лежал снег. Нехотя, по слякоти, он дотопал с
Антошкой от трамвая до театра, и вдруг мимо него, мимо детей и родителей проне-
слась ракета. Все только успели головой мотнуть – ракета влетела в двери. Потом он
часто видел этот фирменный прыжок, менялся только силуэт: сначала черное пальто,
потом свитер с развевающимся шарфом, а ближе к апрелю – платье и длинные воло-
сы. Он думал, что это чья-то сестра, и только потом догадался, что ракета – это и есть
эльф из «Чиполлино».
Тогда Паша влюбился. До этого он только готовился, только присматривался к
шлейфу ракеты, еще не знал, стоит ли? Но не влюбиться в эльфа было невозможно.
Гибкое девичье тело, сумасшедшие глаза и главное – уши. С кисточками, мохнатые,
озорные. Эльф прыгал, падал, шутил, кривлялся, и все это была она – ракета с длин-
ными волосами. Он не успевал толком разглядеть ее настоящего лица, но влюблялся
все больше с каждым днем. Теперь уже никто не водил Антошку в театр, кроме Паши.
Ему было пятнадцать, ей… Непонятно сколько: возраст у эльфов определяется с тру-
дом.
И вот сегодня он, наконец, решился сделать то, о чем давно мечтал: прошел по
темному коридору за сцену, потянул ручку двери…
– Дурак, что ли! – услышал он испуганный крик. Мгновенно закрыл дверь, пробе-
жал через зал, где сидели малыши, а потом – на улицу. Он видел ее! Настоящую: не
13. как ракету, не как эльфа. Одно мгновение: голые ноги, голая спина, руки подняты
вверх и собирают волосы.
– Дурак, что ли! – и все прекратилось. Но он уже знал, какая она. Самая лучшая!
Трамвай зазвенел, пронесся у щеки. Невесомый, Паша отошел к тротуару и сел на
лавку. Встал и тут же быстро пошел дальше. Вверх по улице, через мост.
3
Лика ракетой вылетела из «Чиполлино» и забежала в главный вход театра. Сразу
свернула под парадную лестницу, промчалась по пролетам вверх. Сердце стучало в
горле, так что она даже не слышала репетирующего оркестра.
Испуганная, наполовину загримированная в старуху, Елена встретила ее в дверях
гримерки.
Валерий Иванович приподнялся с кушетки и накрыл ладонью таблетки, лежав-
шие на столе. Смял их в горсти, сел, взял другой рукой стакан дымящегося чая. Лика
кинулась к нему на шею и заплакала. Валерий Иванович развел руки, покорно прини-
мая любовь и слезы внучки. Нелепо поворачивая голову, он старался отвечать поце-
луям, но Лика прижалась крепко.
Елена ждала в коридоре и не хотела им мешать. Она сама чуть не плакала.
Наконец Лика оторвалась от дедушкиной щеки:
– Может, все-таки тебе не ходить на работу?
Валерий Иванович улыбался и не отвечал.
– Ну да, глупость сказала… «Скорую» хоть вызвали?
– Я не вызывал, мне же плохо было. Надо у Елены спросить. Лена, вы «скорую»
вызвали?
– Да, конечно, сейчас будут.
– Вызвали! – радостно доложил дедушка. – Сейчас будут!
Он был невыносим: шутил все время, и особенно когда речь шла о серьезных ве-
щах.
А потом было, как много лет назад: радостно и уютно. Начали работать. Дедушка
всматривался в лицо Елены, как смотрят подолгу в глаза любимых. Он так на ней со-
средоточился, так близко был к ее коже, что Лика немного заревновала. И от ревно-
сти принялась помогать еще старательней.
– Подержи, – просил дедушка, – нет, мягче, видишь, край? Его вот так надо, а то,
когда Леночка голову поднимет, все увидят линию.
– Может, хватит? – сказала Лика. – Для сцены уже вполне достаточно… Какую еще
линию…
– Я уже сейчас не вижу, Валерий Иванович, – подтвердила Елена.
– Это потому что вы старушка, у вас зрение ни к черту, – и замахал перед ее лицом
ладошкой из стороны в сторону. Получилось так смешно, что все засмеялись, и в этот
же момент в гримерку вошла директор театра Анна Николаевна.
– Какая вы старая, Леночка!
– Спасибо, стараемся!
– А это что за сказочные персонажи в служебном помещении? Вроде в «Пиковой
даме» таких чудищ нет.
Эльфогном подошел к директрисе и вручил взятый из вазы цветочек. Прищурил
глазки, вытянул шею, издал пронзительный дельфиний звук.
14. – Точно? – не поверил дедушка. – А мы подумали, есть такой персонаж. Сделали
на всякий случай.
Лика встала в позу эстрадного певца, подняла руку и пискляво, по-детски запела
арию Графини. Взрослые захохотали.
– Моя внучка – Лика, – сказал дедушка, – умница-красавица.
– Что красавица – вижу.
И все засмеялись еще громче.
Стали пить чай. Дедушка разрекламировал Лику как суперталант: она и с малыша-
ми в «Чиполлино» занимается, и грим сама себе делает! Анна Николаевна сделалась
серьезнее и спросила:
– Молодец. Дедушка научил?
Лика застенчиво улыбнулась.
– Она еще талантливая! – сказала Елена. – Лик, покажи динозаврика!
– Леночка, сегодня не бенефис Лики, Анне Николаевне есть чем заняться.
– Я быстро! – Лика отбежала в дальний угол гримерки, присела на корточки,
скрючилась и замерла. Анна Николаевна с недоумением ждала, а Елена прижала па-
лец к губам: ждите, сейчас будет!
– Вылупляющийся динозаврик! – объявила Лика.
Раздался звериный рык. Не писклявый девичий, а настоящий, глубокий, дикий.
Лика распрямилась, прижав к себе локоточки, как короткие лапки. Кисти свисали
вниз, изображая когти. Пустой взгляд пресмыкающегося окинул комнату, наткнулся
на цель, и…«динозаврик» прыжками кинулся к директору театра, смешно выбрасы-
вая по бокам туловища коленки. Анна Николаевна засмеялась, но Елена «зашикала»:
– Это еще не все!
Динозаврик остановился прямо у лица Анны Николаевны, плотоядно порычал, а
затем, безразлично отвернувшись, стал жевать длинные листики фикуса.
Взрослые зааплодировали, Лика, не переставая жевать, поклонилась.
А Анна Николаевна так растрогалась, что поцеловала ее в лоб.
– Вырастешь – поступай на актерский, у тебя талант.
– Разве это актерство? Так, кривляется ребенок! – не согласился дедушка.
– Она не кривляется, – сказала Анна Николаевна, – а входит в образ! Я прямо ис-
пугалась, думала – съест.
Лика выпустила, наконец, из зубов листик фикуса и трогательно прорычала:
– Нет ничего невозможного!
Все захохотали. Анна Николаевна попрощалась и ушла. А дедушка сказал:
– Ты почти, как я уже, все можешь. Вот помру, тебя вместо меня возьмут, кусок
хлеба будет.
Лика кинулась к нему на шею, крепко обняла и стала целовать, тыкаясь в щетину
крючковатым носом.
Лихо, с сиреной, в театральный двор зарулила «скорая».
– Ну вот, – дедушка посмотрел на часы, – наша «скорая» – самая скорая в мире, –
и очень смешно спародировал Ленина, – архисвоевременный приезд, товарищи!
– И кто после этого кривляется? – спросила Лика. – Давайте я сбегаю, скажу, что
уже не надо!
– Стой, – сказала Елена, – так и побежишь?
15. Лика остановилась и посмотрела в зеркало.
– Действительно… Заигралась.
– Охота тебе гномиком бегать, такая красивая девочка! Я уже не помню, какое у те-
бя настоящее лицо.
Лика приблизилась к Елене очень близко и, скорчив рожицу, сказала:
– Вот такое!
Вошел доктор «скорой помощи» и медсестра.
– У вас больной?
Старуха с изящной женской фигурой и лупоглазый ушастый эльфогном подозри-
тельно посмотрели на них из глубины комнаты.
Глава третья
1
Сначала показалось, что шаги удаляются, что это не к ним. Шел пятый урок, и уже
верилось, что «не сегодня». Но вот каблуки застучали сильнее, дверь класса отвори-
лась.
– Девочки от «A» до «Н» собрались и пошли со мной.
Лика была на «Г». Значит – прямо сейчас. Все стали неторопливо собирать рюкза-
ки, надеясь «замкнуть процессию». Но это, как скот на убой: можно пойти хоть самым
последним, а что изменится?
В медкабинет запускали по пять человек, остальные ждали в коридоре. Выходя-
щие никак не показывали своих эмоций, а спрашивать «Ну как?» было тупо – зайди и
узнаешь «как».
Они зашли, их усадили на клеенчатую кушетку. Женщина «из поликлиники» сто-
яла за белой ширмой, виден был только край халата. Не вышла, не поздоровалась, не
успокоила.
– Сами пойдете или по списку?.. Воронина.
Воронина как-то очень быстро встала и подошла к окну. Силуэт ее платья нарисо-
вался на ткани, и Лика вспомнила свой теневой театр в «Чиполлино». Она знала, что
чем ближе к ширме, тем отчетливей видно.
– Снимаем все снизу, трусы тоже. На стул клади.
Стул стоял в метре от ширмы. Взрослый человек придвинул бы его к себе, а потом
уже разделся, но робкая Воронина исполняла все буквально. Она начала раздеваться,
девочки честно отвели глаза. Лика тоже смотрела вниз, на порванный линолеум,
дырки в котором знала с первого класса. Солнце нежилось на полу, за окном набирал
силу апрель, и было совершенно непонятно, почему нужно сидеть здесь и делать то,
чего не хочешь.
Воронина вскрикнула.
– Лежи спокойно, это не больно, я только смотрю… Давай, давай. А то как сексом
заниматься, так мы с двенадцати лет уже все готовые, а как перед врачом ноги раз-
двинуть, так страшно! Шире раздвигай. По-человечески!
Воронина не издала больше ни звука. Потом пошла Григорьева. Она уже все пони-
мала и не заставляла на себя кричать. Сердце Лики забилось так сильно, как не стуча-
ло даже вчера, когда, перепугавшись за дедушку, она неслась по театральным коридо-
рам. После Григорьевой Лика встала и прошла за ширму. На докторшу смотреть не
хотелось, ни к чему было запоминать ее лицо.
16. Потом Лика спокойно вышла, прошла мимо ожидающих своей очереди девочек и
вдруг поняла, что у нее сейчас такое же выражение, как у тех, кто выходил раньше.
Только тогда она не понимала, что это: то ли им плохо, то ли все равно, мол, нет за
этой дверью ничего особенного. А теперь стало ясно, что это было желание никак, со-
вершенно никак не выдавать то, что у тебя на душе. Чтобы никто не смог даже близко
предположить, что ты сейчас чувствуешь. Стальной взгляд, спокойная походка и –
скорее уйти подальше. Шаг за шагом прочь от этой двери. До конца урока оставались
какие-то минуты, и Лика пошла в столовую.
2
– Прости, можно тебя на секундочку?
Он караулил ее на выходе, у дверей «Чиполлино». Час, наверное, стоял, не мень-
ше. Лика и чаю попила, и по коридорам походила, казалось бы – должен уже уйти.
– Меня Паша зовут!
Она прошла мимо, на другую сторону трамвайныx путей.
Раньше, когда он просто приходил за Антошкой, все было нормально. А потом
стал появляться чаще, наблюдал за ней, смотрел с детьми спектакли. Сегодня тоже
пришел. Держал младшего брата на коленях, словно прятался за ним.
– Кто я? – кричала Лика из-за экрана.
– Медведь!
– А сейчас?
– Чиполлино!
– А сейчас?
– Милиционер!
Она изгибалась, танцевала, и чем ближе приближалась к экрану, тем четче Паша
мог ее видеть. Тихо, невесомо сгрузил Антошку на стул и вышел в коридор. Вытащил
цветы из сумки, расправил лепестки, прошел за кулисы. Он знал, что свет сейчас на-
правлен на экран, и если Лика обернется, то не увидит его за слепящими лучами. Бы-
ло даже немного неловко за такое подсматривание. Набрал побольше воздуха, бес-
шумно перенес вес тела на правую ногу, «перекатился» за дверной проем и увидел ее.
Лика стояла в одних колготках и майке спиной к нему. Дыхание у Паши перехватило,
а она, как заправский йог, сделала мостик. Голова вылезла из-под ног.
– Паучок! – закричали дети.
Заметила. Бежать было глупо, Паша показался полностью, встал с букетом в две-
рях. Лика спокойно вышла из позы паучка и накинула рубашку.
– Дурак, что ли?
И вот теперь он стоял как дурак, у театра со своим букетом и ждал. Час, наверное,
не меньше. А она прошла мимо, не принимая его молчаливых извинений, спокойно и
презрительно. Нет, даже не презрительно. Не достоин.
Но как только завернула за угол, рванула что есть сил, и стремительно добежала
до дедушкиного дома.
Раньше, желая почувствовать живой, еще не ушедший бабушкин запах, она подхо-
дила к шкафу, подолгу стояла рядом, не решалась открыть. И уж тем более никогда не
доставала вещи: только трогала. Но сейчас, не думая, взяла любимую бабушкину коф-
ту и закуталась в нее. Почувствовав, наконец, себя одетой, успокоилась, даже нена-
долго заснула под убаюкивающий запах.
17. Очнувшись, позвонила в театр. Дедушки на месте не было, Елена пошла его ис-
кать. Лика ждала, еще не до конца отойдя ото сна, вдыхая тепло кофты, которая снова
спасла ее. Вечерняя комната висела перед глазами, как мутная вода в аквариуме. И
странно красовался в углу цветастый родительский подарок с ленточкой.
Наконец, послышались шаги, дедушка взял трубку.
– Деда, можно я к тебе приду?.. Ну просто… Помочь… Могу принести чего-нибудь.
– Похолодало, – ответил дедушка, – курточку накинь.
– У меня нету, дед, я так!
– Возьми бабушкину кофту в шкафу, вязаную, она тебе как раз.
Лика вся сжалась. Ей показалось, что дедушка видит ее.
– А можно? – спросила она.
– Можно, почему нельзя?
Теперь уже на законных основаниях Лика застегнула кофту, но тут телефон зазво-
нил снова: «…Уважаемый абонент! За вашим номером числится задолженность сум-
мой сто двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Во избежание отключения…»
3
Девчонки из класса подняли бы ее на смех в таком наряде: юбка, кроссовки и ба-
бушкина кофта. Но среди старушек в Сбербанке она выглядела очень даже «своей».
Затесалась поглубже и ждала. Очередь не двигалась, время близилось к перерыву, и
Лика в который раз стала проклинать себя за лень и медлительность. Сколько раз
можно говорить: «Идти в сберкассу в полвторого – зря простоять». Что тут скажешь.
Ты права, бабушка, глупая я. Вернее – ленивая. Лика безнадежно посмотрела на ча-
сы. Без пяти. Все ясно, можно уходить.
Она вышла и дворами, через рынок, направилась к театру. Было совсем тепло, не-
понятно почему дедушка сказал: «Похолодало». Может, потому что с утра набежали
тучи, а может, просто ему самому стало холодно, он заболел? Испугавшись этой мы-
сли, Лика ускорила шаг. Последние палатки рынка остались за спиной, перейти доро-
гу – и вот он, театр.
Она вспомнила, как часто ходила здесь в детстве. Бабушка крепко держала ее за
руку, а она считала полоски «зебры». Почему-то иногда их было восемнадцать, а ино-
гда семнадцать. Куда пряталась время от времени одна хитрая полоска, долго не уда-
валось понять. Сначала казалось, что это зависит от погоды, потом – от настроения.
Лика уже знала все полоски в лицо, и каждый раз теперь не просто считала, а пыта-
лась понять: какая из них с ней играет? Все разрешилось просто: проблема была в
первом шаге. Если шагаешь с левой ноги, то «один» приходится действительно на
первую полоску, а если с правой – почему-то на вторую. Жить стало скучнее, но счи-
тать «зебру» Лика не перестала. Она словно здоровалась с ней каждый раз и наблюда-
ла, как та стареет. Медленно, из зимы в лето, из дождя в снег, «зебра» бледнела, сти-
ралась, и чем дальше, тем больше Лика любила ее, как человека, жизнь которого про-
шла рядом. Лишь бы не покрасили… Она шла, считала полоски, а рука лежала в веч-
но горячей бабушкиной руке, чувствовала колкий рукав ее кофты. И вот теперь Лика
сама была одета в эту кофту, и не краешек, а вся она кололась и согревала. Это было
как-то странно. Бабушки рядом нет, а тепло есть.
Четырнадцать… Пятнадцать… Внезапно стало так грустно, как не было уже давно.
Невозможно же вечно не плакать. Все говорят: «Не плачь, сейчас нельзя». Как будто
18. есть такие дни, когда плакать будет можно, и скоро об этом объявят… Трамвай зазве-
нел где-то вдалеке… Девятнадцать… Двадцать… Двадцать одна… Откуда столько?
Бабушка изо всех сил рванула ее за руку и втащила на тротуар. Лика в страхе очну-
лась так же, как много раз посреди ночи, – увидев ее во сне, зная, что она мертва. От-
звук звенящего трамвая стоял в ушах, Паша крепко держал Лику за рукав. Она еще не
понимала, что произошло, почему он здесь, почему полосок так много? Не отпуская
запястья, Паша что-то отдал ей и бросился прочь. Лика очнулась, увидела в своих ру-
ках большой букет белых цветов и так же стремительно побежала к театру. Слезы все-
таки вырвались наружу и лились, пока она летела ракетой по коридорам, перепрыги-
вала ступеньки и влетала в гримерку. Еще в полете Лика увидела Елену, наполовину
загримированную в Графиню.
– Тсс, – Елена приложила палец к губам. Понятно, дедушка спит. Он иногда засы-
пал посреди дня. В такие моменты все дома замирали и ходили на цыпочках. Говори-
ли шепотом, крышки от кастрюль старались не трогать, двери – не открывать.
Пока Лика летела, солнечные лучи высушили ее слезы. Она поменяла лапки на
«мягкие» и бесшумно приземлилась у ног дедушки. Он был далеко, совсем не здесь, и
спал очень глубоким сном. Голова склонилась на грудь, ноги стояли ровно, туфли
вместе. Скромно, как аккуратный ученик, дедушка держал в руках парик Елены.
Лика отвела голову в сторону, вдохнула побольше воздуха и, повернувшись к де-
душке, стала целовать его. Это тоже была ее детская, давно забытая игра: пока все хо-
дили на цыпочках, она легко, нежнее нежного целовала спящего деда. От глаза к гла-
зу, от морщины к морщине. Дед не реагировал, бабушка сердилась, а Лика торжество-
вала: попробуйте так поцеловать, чтобы человек не проснулся!
Елена наблюдала за этим представлением и улыбалась. Лика осторожно вытащила
парик из рук деда, надела его, зашла за стул сзади. Сгорбилась, как старушка, и посту-
чала по спинке.
– Телеграмма! – мягко, как бы по-украински, сказала она.
Дедушка не вздрогнул, а просто повернул голову.
– Не балуйся! Зачем ты так делаешь?
Лика протянула букет.
– Почта России!
– Красивые цветы… Где это ты взяла?
– Давайте я в вазу поставлю – предложила Елена и забрала букет.
Лика покрутилась, показала кофту.
– Я так похожа на бабушку?
– Не балуйся! – он забрал парик. – Давайте работать.
Лика ушла в соседнюю комнату, но вскоре вернулась в образе Графини: закутав-
шись в большой платок, сгорбившись, опираясь на дедушкину палку.
– Три кааааарты!!! – пропела она звонким голосом за спиной у Елены.
– О господи! – выдохнула Елена. – То гномик, то бабушка…
Работали до вечера, а потом стали пить чай с печеньем. Дедушка был очень дово-
лен: Елена выглядела как настоящая Графиня из книжки Пушкина.
– Вы такая красивая, – нежно сказала Лика.
– Ты тоже, – ответила Елена, – когда не ходишь как пугало.
А пугало было еще то: Лика так и сидела за столом в платочке «под старушку»,
«сюрпая» чай из блюдца.
19. – Ты же красивая девочка!
Лика кивнула головой и скорчила рожицу.
– Отен класывая! – изобразила она больного человека и шепотом спросила у де-
душки: «Я похожа на бабушку в этой кофте?»
Дедушка опять не ответил, только погладил ее по макушке. Елена ушла в прихо-
жую, к зеркалу, чтобы еще раз посмотреть на себя «в образе». Лика подбежала, обня-
ла ее.
– Вы такая красивая.
Они поцеловались.
– Где цветы взяла? – шепотом спросила Елена – Купила?.. Сорвала?..
В дверь постучали.
– Войдите!
Статный, красивый, с букетом роз в комнату вошел «мужчина» Елены – военный
дядя Андрей.
– Простите, мне Елену.
Елена обвила его шею руками и поцеловала. Тот сначала ничего не понял, но по-
том улыбнулся.
– Ленка, ты? О господи! – и поцеловал в старческое лицо. Прошел в комнату, по-
жал руку дедушке. – Валерий Иванович, добрый вечер! Вы просто настоящий худож-
ник! Скоро премьера?
– Скоро. Стараемся.
Елена ушла разгримировываться, а дядя Андрей сел за стол пить чай.
– Потрясающе, честно говоря! Я Лену практически не узнал. Предполагаю, из зала
вообще – шикарно, не подкопаешься!
– Между прочим, – встряла Лика, – сблизи тоже не подкопаешься, вы же ничего
не поняли!
– Лика, как ты со взрослыми разговариваешь!
– Да нет, – улыбнулся Андрей, – совершенно справедливо! Взрослое замечание… А
поклонники, я тут смотрю, уже и без меня цветы дарят?
– Это Лика принесла дедушке, – сказала вернувшаяся Елена. Она была снова мо-
лода и красива. Дядя Андрей встал, они собрались уходить. Елена шепотом, на ушко,
спросила Лику:
– Мальчик подарил?
Лика моментально вернулась в образ пожилой дамы и выдохнула басом:
– Что за вздор!
Стало совсем темно, а домой идти не хотелось. Они допивали чай вдвоем, и было
здорово: есть крошащееся печенье, смотреть на деловито забирающиеся в горку
огоньки. И обниматься. Долго, без слов.
Дедушка встал, подошел к окну, потрогал цветы.
– Мальчик подарил?
Не услышав ответа, он обернулся. Лика снова стояла в глубине комнаты, в полу-
мраке, надев парик и сгорбившись.
– Я похожа на бабушку?
4
Лил дождь, прохожие попрятались в магазины и под козырьки подъездов. За ка-
кие-нибудь десять минут дороги превратились в реки, машины ехали очень осторож-
20. но. Ждать здесь, у театра, было бессмысленно, и, переглянувшись, Елена с Ликой рва-
нули на другую сторону: одна с туфлями в руках, другая – с кроссовками. Было весе-
ло, а водители сигналили: то ли ругались, то ли весело здоровались.
До дедушкиной квартиры они добрались настоящими «водяными» и по дороге в
ванную залили весь пол. Наскоро вытерев руки кухонным полотенцем, дрожа от хо-
лода, Лика высекла спичкой огонь из коробка, зажгла колонку. Разделись и
«нырнули» под душ. Стучали зубами, толкались, соперничали «за место под душем»,
наконец, согрелись и обнялись. Вылезать не хотелось. Елена распустила Лике волосы,
вымыла их, а потом они выключили воду, вытерлись насухо, и в комнате уже Лика
расчесала волосы Елене.
Было так уютно оттого, что дождь за окном продолжался, комната погрузилась во
мрак, и никуда не надо торопиться. Обычно ведь либо кто-то подгоняет, либо – сама
себя. Дел всегда много, а, если ты ничего не делаешь, получается: ленишься, ненави-
деть себя начинаешь, в общем – вечная борьба. А тут… Пошел ливень, отрезал от
окружающего мира, и – все, никто не виноват. Можно укутаться в плед, налить чая и
получать удовольствие.
Жалко, что такие дожди бывают редко и быстро заканчиваются. Только войдешь
во вкус – бабац! В одно мгновение солнце выходит, и – все, как раньше. Куда-то надо
идти, что-то делать. Даже если и не очень надо – все равно получается, что надо, пото-
му что как же так: ничего не делать? Жизнь проходит!.. А так она не проходит? Если
бегать, стремиться к чему-то, суетиться, она что, увеличивается что ли или хотя бы
стоит на месте?
Ну ладно, сегодня, похоже, зарядило надолго. Они пили чай, шептались о всяком
интересном, а потом Лика села за фортепиано и заиграла гаммы. Елена стала распе-
ваться. Лике очень нравилось, что она аккомпанирует настоящей певице. А потом по-
менялись. Лика попробовала исполнить арию Графини. Может быть, получилось не
очень, но Елена не улыбалась, а только старательно играла и смотрела с нежностью.
Было так хорошо, дождь не заканчивался, и чай тоже не заканчивался. Проанализи-
ровав все это, Лика решила, что счастье существует.
5
Уже метров за сто до больницы воздух стал уплотняться, а около ворот превратил-
ся почти в стену. Каждый шаг давался с трудом, Лика шла, не поднимая глаз, глядя
только вниз, на кроссовки.
Постепенно больница брала свое: звуками и запахами. Звуком была тишина.
Жизнь города здесь обрывалась, ее не пускали за стены больницы. Не пускали шум, а
вместе с ним – саму жизнь. Запахом была еда. То ли обед здесь никогда не прекра-
щался, то ли помещения никогда не проветривали. И если на стены можно не смо-
треть, а мертвую тишину перекрикивать песнями у себя в голове, то невозможно же
не дышать. И так, шаг за шагом, больница побеждала: щами, картофельным пюре и
котлетками.
Но в этот раз, похоже, действительно был час обеда. Одни старики сидели в столо-
вой, другим несли еду нянечки. И почему-то во всех палатах были открыты двери. Ли-
ка подумала, что, наверное, жутко неприятно болеть, когда все ходят и смотрят. Когда
она лежала с температурой, то натягивала одеяло на голову: хотелось закрыться от
всех и быть «в домике».
21. Она шла и заглядывала в двери: быстро, чтобы не смутить стариков. Они сидели,
лежали, жевали, утюжили тапками такие большие теперь для них расстояния от окна
до кровати. И всех их было жалко, и казалось, что никто их не любит. И конечно же у
них были родственники, но вот именно сейчас, здесь их не было, и оттого старики вы-
глядели беззащитными, как дети. Только дети в больнице хоть и тоскуют, и плачут,
но все же ясно по кому – по маме. А у стариков мамы нет, и их слезы совсем другие,
незаметные. И сами они стараются быть незаметными. Открывайте двери, глазейте
на меня – я занимаю мало места, я очень компактный, почти прозрачный.
Лика прошла мимо последней палаты, дальше был только туалет. А еще дальше у
окна стояло несколько кроватей, и вначале не было понятно, что там тоже лежат лю-
ди: седые головы сливались с подушками. Свет из окна слепил глаза, лиц не было
видно. Щурясь, Лика прошла сквозь лучи и увидела на одной из кроватей незнакомо-
го старика. Он подозрительно смотрел на нее, словно выпроваживал. Другой загоро-
дился газетой. Она развернулась, чтобы уйти, но тут газета опустилась, и за ней воз-
никло спокойное, как всегда, улыбающееся лицо дедушки. Лика кинулась к нему и
стала целовать морщинку за морщинкой.
– Почему ты в коридоре? Давай я поговорю, тебя переведут в палату! Они не име-
ют права!
– Палаты заняты, Ликочка.
– Пусть кого-то другого сюда переведут.
– Кого?
Ну да, правильно. Чем те старушки хуже?
– Да я здесь вообще молодею, – сказал дедушка, – практически как в госпитале. Я
тебе не рассказывал? Лежал вот практически так же в коридоре, только вдобавок еще
с одним солдатом на кровати. И представляешь: кровать сама по себе узкая, обычная,
там и одному-то не повернуться, а этот солдат стал мне две трети уступать. Как лейте-
нанту. Я говорю: «Слушай, в больнице все равны! Забирай половину!» А он мне:
«Есть!» – и ни с места. Видно, кто-то из офицеров напугал его на передовой.
С лучезарной улыбкой дедушка уставился на Лику. Она не могла не улыбнуться. И,
словно ревнуя к тому, что внучка пришла не к нему, старик с соседней койки строго
поинтересовался:
– На каком фронте воевал?
Дедушка ответил нехотя:
– На Белорусском.
– Брест, Минск?
– Борисов.
– Ранение?
– Нет. От тифа чуть не помер.
Подошли нянечки и увезли старика. Может, «на процедуры», может, в палату, мо-
жет, еще куда-то. Ни они не сказали, ни он не спросил. Просто подошли и увезли.
Словно время пришло.
Лика удивилась:
– Ты разве тифом болел?
– Нет, конечно.
– Ты же сказал: «От тифа чуть не помер».
22. – Ну, заболел бы – помер.
И расплылся в улыбке, довольный своей шуткой.
А потом еще час Лика ждала главного врача. Она знала, что после посещения
больного все должны идти к нему и спрашивать: «Доктор, ну как?» Так делал дедуш-
ка, когда болела бабушка, так делал папа, когда болела мама. Без этого было никак
нельзя. И Лика тоже пошла.
Она ждала своей очереди, сидела, ходила по коридору, рассматривала стенды.
Черно-белый, молодой еще главврач широко улыбался ей с пожелтевшей, пришпи-
ленной к холсту газеты. А вот он же, но уже старый и цветной стоял с коллегами на
фоне больницы. Шли годы, люди заходили и выходили из кабинета, а он получал
ученые степени, лысел, писал статьи и набирался мудрости. Вместе с последним чело-
веком в очереди закончилось знакомство Лики с его карьерой. Она зашла в кабинет,
аккуратно прикрыла дверь. После коридора здесь было светло, белоснежный халат
главврача сиял в лучах заката.
Лика стала расспрашивать про дедушку, стараясь казаться осведомленной в вопро-
сах медицины. Спрашивала про давление, про «общее состояние» и даже про
«перспективы». Но врач словно не понимал ее. То есть про давление и
«перспективы» он понимал, даже понял, о каком больном идет речь, – он не понял,
почему про все это спрашивает такая маленькая девочка.
– Скажи, пожалуйста, где твои родители? Почему прислали тебя?
– Они по работе уехали. Вы мне скажите все, что нужно.
Врач встал, снял халат. Начал собираться.
– Ничего не нужно, лечим.
– А что ему можно приносить?
– Все. Все, что он обычно в жизни ест. Это же сердце, а не пищевое отравление.
– А что нужно, чтобы его в палату перевели?.. Я имею в виду… дополнительно?
– Кто тебя так спрашивать научил? Взрослые? Дополнительно нужно, чтобы нам
дополнительный корпус, наконец, построили… Ничего не нужно… Все нормально, де-
вочка, не волнуйся. Никакой угрозы особо нет, просто возраст. Бывает. Но, конечно,
родителям лучше вернуться. Ты еще маленькая совсем.
Они стояли на пороге, врач словно выпроваживал ее. Лика вышла, он запер дверь
на ключ.
– Я не маленькая. Я могу за ним ухаживать.
– Ухаживать… Можешь. Ладно, все нормально. Инсульта, как говориться, не было,
и слава богу.
6
Пятое апреля, пятнадцать градусов! День тянется, долгий и счастливый. Сядешь
на скамейку, солнце, не торопясь, тебя согреет, потом испечет. И вот сны уже какие-то
успели присниться, а прошло… пять минут! Да даже если пять дней пройдет, это будет
только середина апреля. А первое июня, за чертой которого настоящее, бесконечное
лето, еще так далеко!
До репетиции оставалось время. Елена с Ликой сидели на широченном подокон-
нике в коридоре около гримерки и сосредоточенно смотрели друг на друга.
– Хрррр, – хрюкнула Лика. Получилось в точности, как у свиньи, не отличишь.
23. – Хрррр, – попыталась повторить Елена.
Лика помотала головой: «Нет, не то, не похоже!»
– Хрррр, – ну вот, это же просто.
– Хрррр, – не успокаивалась Елена, – как ты это делаешь? Куда язык надо?
– Сек…хрхрр…реет!
Мимо степенно прошла Анна Николаевна. «Девчонки» поздоровались. Но как
только она скрылась, Лика проникновенно квакнула.
– Куаааааааа, – и это было так похоже, что если закрыть глаза и представить жабу,
то – да, точно, вот такая она, жаба.
– Квааааааа, – попробовала повторить Елена.
– Куааааааа, – торжествовала Лика, – сначала в образ войдите, а потом квакайте!
– Квааааааа, – не унималась Елена.
– Хррррррррррррр, – подвела итог Лика, они засмеялись, нежно обнялись и поце-
ловались. Все будет хорошо еще очень-очень долго. Целую жизнь – до июня, а потом
вторую жизнь – до конца лета. То есть – вечность.
7
Своим фирменным кошачьим прыжком Лика влетела в комнату. Еще в полете она
поняла, что дедушка спит, и поменяла лапки на «мягкие». Бесшумно приземлилась.
Валерий Иванович уснул за столом за какой-то работой, так и не выпустив из пальцев
авторучки. Лика, затаив дыхание, поднырнула под его склоненную голову, нежно по-
целовала в губы: совсем легко, так, чтобы он не отличил поцелуя от легкого ветерка.
Потом – в щеку и в волосы. Вдохнула дыхание дедушки, его спокойствие, чистоту.
Сладость этого запаха успокоила ее. Она вернулась к двери и хлопнула так, как будто
только что вошла.
Дедушка проснулся и улыбнулся. Или наоборот. Скорее, даже улыбнулся во сне, а
потом открыл глаза. Лика кинулась к нему, обвила шею руками и снова стала цело-
вать: в щеки, в волосы. Валерий Иванович расставил руки и терпеливо ждал. Но Лика
не останавливалась.
– Стоп-машина, – сказал дедушка, – а то мое сердце не выдержит…
Она успокоилась.
– Надень бабушкины тапки, холодно… И шаль накинь!
Лика стала послушной-послушной, влезла ногами в теплые тапки, накинула ба-
бушкины кофточку и шаль.
– Что это ты делаешь?
– Да вот, не знал, что квитанции зелеными чернилами заполнять нельзя. Теперь
сижу, обвожу синими… Раньше бабушка за все платила, я и не ходил никогда в сбер-
кассу.
– А не проще было новый бланк взять?
– Ну… Зачем бумагу переводить?
– Давай я!
Лика села и старательно обвела ровные дедушкины буквы. Вдруг зазвенели орде-
на, она повернулась и увидела, что дедушка пересматривает бабушкины вещи в шка-
фу. Никогда раньше он этого не делал, по крайней мере, при ней. Постоял у шкафа
еще немного, вернулся к столу. Лика уступила место и осторожно уселась у него на ко-
ленках.
24. – Лика… Бабушкины вещи выбрасывать нельзя.
– А мы разве собираемся?
– Сейчас не собираемся, но в принципе – нельзя. Я просто говорю. Тем более тебе
вон как все подходит. Они, конечно, не модные, но теплые. Дома ходить можно…в
осенне-зимний период.
Лика понимала, к чему он клонит, и держала себя в руках, но когда услышала род-
ное дедушкино «в осенне-зимний», не выдержала и тихонько заплакала.
– Лика… Лика… Ангелика, – нараспев стал успокаивать ее Валерий Иванович.
– Анжелика, – поправила она, – Спой мне, что бабушке пел.
– А плакать не будешь?
– Нет.
Дедушка еще немного покачал ее и обвил руками. Каблуками стал тихонько отсту-
кивать ритм.
– В этот вечер, в вихре…
– В танце, – поправила Лика. Она хоть и расстроилась, но была очень вниматель-
ной девочкой.
– В танце карнавала, – улыбнулся дедушка, – я руки твоей коснулся вдруг…
Закачал Лику, словно танцуя с ней. Она улыбнулась.
– Ну, а то – расплакалась. Взрослый человек…
– … называется! – сказали они уже хором: Лика знала дедушкины присказки и по-
рой успевала его опередить. Они засмеялись и поцеловались. Посидели еще немнож-
ко молча.
– Анжелика, – официально прошептал дедушка на ухо, – можно личный вопрос?
– Спрашивайте.
– Откуда у нас в доме свежие цветы?
– Это тебе… В честь выздоровления.
– А… Я так и подумал…
– Что хоть вы все ко мне привязались, – нежно промурлыкала Лика, – я еще ма-
ленькая.
8
Прошли эти долгие пять дней. Пятнадцатое апреля. Пятнадцать градусов.
Полдня Елена пробыла у костюмеров и теперь сидела в гримерке напротив окна, в
красивом платье Графини. Валерий Иванович стоял рядом и, как всегда, пристально
всматривался в ее лицо. Потом робко трогал веки, щеки, шею. А потом начал грими-
ровать быстро и деловито. Лика помогала. Она следила за каждым движением рук,
каждым сгибом фаланг больших дедушкиных пальцев. Запоминала, как ложится ма-
териал, как ходит кисточка. Грим превращался в лицо, Елена двигала губами и скула-
ми, а новая кожа, как живая, ходила вверх-вниз, морщинилась и натягивалась.
Дедушка снова отошел к окну.
– А улыбнуться?
Елена подняла краешки губ.
– А погрустить?
Сдвинула бровки.
– Вот теперь мы, наконец, одного возраста, – неожиданно сказал он, – получи-
лось…
25. Елена встала и посмотрела в зеркало. Лика кинулась к ней.
– Что случилось?
Елена заплакала и быстро промокнула салфеткой глаза, чтобы не испортить грим.
Но слезы не слушались.
– Валерий Иванович! – обняла она дедушку. – Можно я вас поцелую?
Дедушка сел в кресло.
– Это я у вас должен о таком спрашивать…
Елена поцеловала его, обняла и прижала к себе.
– Я сбегаю за всеми? – спросила Лика и, не дождавшись ответа, выбежала в кори-
дор.
Она старалась не думать ни о чем плохом, просто летела по коридорам, как обыч-
но, ракетой и приземлилась в кабинете Анны Николаевны.
– Можно смотреть, готово, все сделали.
Обратный путь занял больше времени: у Анны Николаевны болели ноги. Когда во-
шли в гримерку, Елена стояла у окна, спиной к двери. Анна Николаевна не сказала ни
слова, только подошла чуть ближе.
– Это не я, – прошептала Елена, – я думала, что это будет, как будто я, но – старая.
А это – не я.
– А где Валерий Иванович?
– Он почему-то домой ушел.
Анна Николаевна еще несколько секунд посмотрела на Елену, опустилась в кресло
и сказала:
– Одно лицо.
– Что «одно лицо»? С кем?
– Неважно, Леночка, это я так…
– Мне еще горб сошьют, Анна Николаевна. Завтра, к «генеральной».
Вечером дедушка молчал, что-то рисовал, несколько раз перевесил из шкафа в
шкаф свой пиджак с орденами. Ничего не поел, лег подремать и тут же глубоко уснул.
Глава четвертая
1
Следующий день был очень длинный. Самый длинный в жизни Лики.
Рано утром она проснулась и пролежала, почти не двигаясь, полчаса, а может, час.
Светало, но ночной холод задержался в комнате, было лень встать и закрыть форточ-
ку. То ли живот болел, то ли грустно было – непонятно. В общем, это был странный
час. Наконец она поднялась, прокралась на цыпочках мимо дедушкиной постели в
душ, а потом решила приготовить завтрак.
Трамваи уже вовсю звенели, но дедушка прожил здесь много лет и спал под этот
шум «как убитый». Ровно в полвосьмого он встал безо всякого будильника. Зная чу-
деса его режима, Лика подготовила все заранее, нарезала хлеб, вытащила масло из
холодильника, а без одной минуты восемь разбила два яйца на нагретую сковородку.
Дедушка «вышел к завтраку» опрятно одетый и улыбающийся.
– Волнуешься? – спросила Лика.
– Нет, – ответил он, и они замолчали на какое-то время, потому что – «когда я ем,
я глух и нем». Потом она налила чаю. Это был долгий завтрак.
