1. * * *
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
* * *
Drowsy feather-grass. Beloved lowlands,
Wormwood fresh and of a leaden hue.
There’s no other country that so wholly
Calms my soul and warms me through and through.
Знать, у всех у нас такая учесть,
И, пожалуй, всякого спроси –
Радуясь, свирепствуй и мучась,
Хорошо живется на Руси.
This would seem our common dispensation
And at one conclusion we arrive:
That rejoicing, rage and tribulation
Make it good in Russ to be alive!
Свет луны, таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя.
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
Magical, far-reaching is the moonlight.
Poplars whisper, willows sadly weep.
Land we love forever, thus communing
With the cranes that through blue heaven sweep.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.
And when life today is boldly throwing
On my fate a light unknown before,
I still feel that I remain the poet
Of the timber cottages of yore.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Every night I dream a confrontation
With a sturdy foe of stern design,
Alien youth come spreading innovation
In these fields and forest glades of mine.
Но и все же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Все любя, спокойно умереть!
Still, though novelty may cramp and crowd me,
My impassioned verses voice my cry:
In the homeland that I love allow me,
Ever loving, peacefully to die.