The lost world

Мультиязыковой проект Ильи Франка www.franklang.ru 1
The Lost World
Arthur Conan Doyle
Chapter 1 - There Are Heroisms All
Round Us
Mr. Hungerton, her father, really was the
most tactless person upon earth,--a fluffy,
feathery, untidy cockatoo of a man,
perfectly good-natured, but absolutely
centered upon his own silly self. If anything
could have driven me from Gladys, it
would have been the thought of such a
father-in-law. I am convinced that he really
believed in his heart that I came round to
the Chestnuts three days a week for the
pleasure of his company, and very
especially to hear his views upon
bimetallism, a subject upon which he was
by way of being an authority.
For an hour or more that evening I listened
to his monotonous chirrup about bad
money driving out good, the token value of
silver, the depreciation of the rupee, and
the true standards of exchange.
"Suppose," he cried with feeble violence,
"that all the debts in the world were called
up simultaneously, and immediate
payment insisted upon,--what under our
present conditions would happen then?"
I gave the self-evident answer that I should
be a ruined man, upon which he jumped
from his chair, reproved me for my habitual
levity, which made it impossible for him to
discuss any reasonable subject in my
presence, and bounced off out of the room
to dress for a Masonic meeting.
At last I was alone with Gladys, and the
moment of Fate had come! All that
evening I had felt like the soldier who
Затерянный мир
Артур Конан Дойл
Глава I. Человек – сам творец
своей славы
Мистер Хангертон, отец моей Глэдис,
отличался невероятной бестактностью
и был похож на распушившего перья
неопрятного какаду, правда, весьма
добродушного, но занятого
исключительно собственной персоной.
Если что-нибудь могло оттолкнуть меня
от Глэдис, так только крайнее
нежелание обзавестись глуповатым
тестем. Я убежден, что мои визиты в
«Каштаны» три раза на неделе мистер
Хангертон приписывал исключительно
ценности своего общества и в
особенности своих рассуждений о
биметаллизме – вопросе, в котором он
мнил себя крупным знатоком.
В тот вечер я больше часу выслушивал
его монотонное чириканье о снижении
стоимости серебра, обесценивании
денег, падении рупии и о
необходимости установления
правильной денежной системы.
- Представьте себе, что вдруг
потребуется немедленная и
одновременная уплата всех долгов в
мире! – воскликнул он слабеньким, но
преисполненным ужаса голосом. – Что
тогда будет при существующем порядке
вещей?
Я, как и следовало ожидать, сказал, что
в таком случае мне грозит разорение,
но мистер Хангертон вскочил с кресла,
отчитал меня за мое всегдашнее
легкомыслие, лишающее его
возможности обсуждать со мной
серьезные вопросы, и выбежал из
комнаты переодеваться к масонскому
собранию.
Наконец-то я остался наедине с Глэдис!
Минута, от которой зависела моя
дальнейшая судьба, наступила. Весь

awaits the signal which will send him on a
forlorn hope; hope of victory and fear of
repulse alternating in his mind.
She sat with that proud, delicate profile of
hers outlined against the red curtain. How
beautiful she was! And yet how aloof! We
had been friends, quite good friends; but
never could I get beyond the same
comradeship which I might have
established with one of my fellow-reporters
upon the Gazette,--perfectly frank,
perfectly kindly, and perfectly unsexual.
My instincts are all against a woman being
too frank and at her ease with me. It is no
compliment to a man. Where the real sex
feeling begins, timidity and distrust are its
companions, heritage from old wicked
days when love and violence went often
hand in hand. The bent head, the averted
eye, the faltering voice, the wincing figure--
these, and not the unshrinking gaze and
frank reply, are the true signals of passion.
Even in my short life I had learned as
much as that--or had inherited it in that
race memory which we call instinct.
Gladys was full of every womanly quality.
Some judged her to be cold and hard; but
such a thought was treason. That
delicately bronzed skin, almost oriental in
its coloring, that raven hair, the large liquid
eyes, the full but exquisite lips,--all the
stigmata of passion were there. But I was
sadly conscious that up to now I had never
found the secret of drawing it forth.
However, come what might, I should have
done with suspense and bring matters to a
head to-night. She could but refuse me,
and better be a repulsed lover than an
accepted brother.
So far my thoughts had carried me, and I
was about to break the long and uneasy
этот вечер я чувствовал себя как
солдат, ожидающий сигнала к атаке,
когда надежда на победу сменяется в
его душе страхом перед поражением.
Глэдис сидела у окна, и ее гордый
тонкий профиль оттеняла малиновая
штора. Как она была прекрасна! И в то
же время как далека от меня! Мы с
ней были друзьями, большими
друзьями, но мне никак не удавалось
увести ее за пределы тех отношений,
какие я мог поддерживать с любым
из моих коллег-репортеров "Дейли-
газетт", - чисто товарищеских,
добрых и не знающих разницы между
полами. Мне претит, когда женщина
держится со мной слишком свободно,
слишком смело. Это не делает чести
мужчине. Если возникает чувство, ему
должна сопутствовать скромность,
настороженность - наследие тех суровых
времен, когда любовь и жестокость
часто шли рука об руку. Не дерзкий
взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы,
а срывающийся голос, опущенная долу
головка - вот истинные приметы страсти.
Несмотря на свою молодость, я знал
это, а может быть, такое знание
досталось мне от моих далеких предков
и стало тем, что мы называем
инстинктом.
Глэдис была одарена всеми качествами,
которые так привлекают нас в
женщине. Некоторые считали ее
холодной и черствой, но мне такие
мысли казались предательством.
Нежная кожа, смуглая, почти как у
восточных женщин, волосы цвета
воронова крыла, глаза с поволокой,
полные, но прекрасно очерченные губы -
все это говорило о страстной натуре.
Однако я с грустью признавался себе,
что до сих пор мне не удалось
завоевать ее любовь. Но будь что будет
– довольно неизвестности! Сегодня
вечером я добьюсь от нее ответа.
Может быть, она откажет мне, но
лучше быть отвергнутым поклонником,
чем довольствоваться ролью скромного
братца!
Вот какие мысли бродили у меня в
голове, и я уже хотел было прервать

silence, when two critical, dark eyes
looked round at me, and the proud head
was shaken in smiling reproof. "I have a
presentiment that you are going to
propose, Ned. I do wish you wouldn't; for
things are so much nicer as they are."
I drew my chair a little nearer. "Now, how
did you know that I was going to propose?"
I asked in genuine wonder.
"Don't women always know? Do you
suppose any woman in the world was ever
taken unawares? But--oh, Ned, our
friendship has been so good and so
pleasant! What a pity to spoil it! Don't you
feel how splendid it is that a young man
and a young woman should be able to talk
face to face as we have talked?"
"I don't know, Gladys. You see, I can talk
face to face with-- with the station-master."
I can't imagine how that official came into
the matter; but in he trotted, and set us
both laughing. "That does not satisfy me in
the least. I want my arms round you, and
your head on my breast, and--oh, Gladys, I
want----"
She had sprung from her chair, as she
saw signs that I proposed to demonstrate
some of my wants. "You've spoiled
everything, Ned," she said. "It's all so
beautiful and natural until this kind of thing
comes in! It is such a pity! Why can't you
control yourself?"
"I didn't invent it," I pleaded. "It's nature.
It's love."
"Well, perhaps if both love, it may be
different. I have never felt it."
"But you must--you, with your beauty, with
your soul! Oh, Gladys, you were made for
затянувшееся неловкое молчание, как
вдруг почувствовал на себе критический
взгляд темных глаз и увидел, что Глэдис
улыбается, укоризненно качая своей
гордой головкой.
- Чувствую, Нэд, что вы собираетесь
сделать мне предложение. Не надо.
Пусть все будет по-старому, так гораздо
лучше.
Я придвинулся к ней поближе.
- Почему вы догадались? - Удивление
мое было неподдельно.
- Как будто мы, женщины, не
чувствуем этого заранее! Неужели вы
думаете, что нас можно застигнуть
врасплох? Ах, Нэд! Мне было так
хорошо и приятно с вами! Зачем же
портить нашу дружбу? Вы совсем не
цените, что вот мы - молодой мужчина и
молодая женщина - можем так
непринужденно говорить друг с другом.
- Право, не знаю, Глэдис. Видите
ли, в чем дело... столь же
непринужденно я мог бы беседовать...
ну, скажем, с начальником
железнодорожной станции. - Сам
не понимаю, откуда он взялся, этот
начальник, но факт остается фактом:
это должностное лицо вдруг выросло
перед нами и рассмешило нас обоих. -
Нет, Глэдис, я жду гораздо большего.
Я хочу обнять вас, хочу, чтобы ваша
головка прижалась к моей груди.
Глэдис, я хочу...
Увидев, что я собираюсь осуществить
свои слова на деле, Глэдис быстро
поднялась с кресла.
- Нэд, вы все испортили! - сказала она. -
Как бывает хорошо и просто до тех пор,
пока не приходит это! Неужели вы не
можете взять себя в руки?
- Но ведь не я первый это придумал! -
взмолился я. - Такова человеческая
природа. Такова любовь.
- Да, если любовь взаимна, тогда,
вероятно, все бывает по-другому. Но
я никогда не испытывала этого чувства.
- Вы с вашей красотой, с вашим
сердцем! Глэдис, вы же созданы для

love! You must love!"
"One must wait till it comes."
"But why can't you love me, Gladys? Is it
my appearance, or what?"
She did unbend a little. She put forward a
hand--such a gracious, stooping attitude it
was--and she pressed back my head.
Then she looked into my upturned face
with a very wistful smile.
"No it isn't that," she said at last. "You're
not a conceited boy by nature, and so I
can safely tell you it is not that. It's
deeper."
"My character?"
She nodded severely.
"What can I do to mend it? Do sit down
and talk it over. No, really, I won't if you'll
only sit down!"
She looked at me with a wondering
distrust which was much more to my mind
than her whole-hearted confidence. How
primitive and bestial it looks when you put
it down in black and white!--and perhaps
after all it is only a feeling peculiar to
myself. Anyhow, she sat down.
"Now tell me what's amiss with me?"
"I'm in love with somebody else," said she.
It was my turn to jump out of my chair.
"It's nobody in particular," she explained,
laughing at the expression of my face:
"only an ideal. I've never met the kind of
man I mean."
"Tell me about him. What does he look
like?"
"Oh, he might look very much like you."
"How dear of you to say that! Well, what is
it that he does that I don't do? Just say the
любви! Вы должны полюбить.
- Тогда надо ждать, когда любовь
придет сама.
- Но почему вы не любите меня,
Глэдис? Что вам мешает - моя
наружность или что-нибудь другое?
И тут Глэдис немного смягчилась. Она
протянула руку - сколько грации и
снисхождения было в этом жесте! - и
отвела назад мою голову. Потом с
грустной улыбкой посмотрела мне в
лицо.
- Нет, дело не в этом, - сказала она. -
Вы мальчик не тщеславный, и я
смело могу признаться, что дело не в
этом. Все гораздо серьезнее, чем вы
думаете.
- Мой характер?
Она сурово наклонила голову.
- Я исправлюсь, скажите только, что вам
нужно. Садитесь, и давайте все
обсудим. Ну, не буду, не буду, только
сядьте!
Глэдис взглянула на меня, словно
сомневаясь в искренности моих слов,
но мне ее сомнение было дороже
полного доверия. Как примитивно и
глупо выглядит все это на бумаге!
Впрочем, может, мне только так
кажется? Как бы там ни было, но Глэдис
села в кресло.
- Теперь скажите, чем вы недовольны?
- Я люблю другого, - сказала она.
Настал мой черед вскочить с места.
- Не пугайтесь, я говорю о своем
идеале, - пояснила Глэдис, со смехом
глядя на мое изменившееся лицо. - В
жизни мне такой человек еще не
попадался.
- Расскажите же, какой он! Как он
выглядит?
- Он, может быть, очень похож на вас.
- Какая вы добрая! Тогда чего же мне
не хватает? Достаточно одного

word,--teetotal, vegetarian, aeronaut,
theosophist, superman. I'll have a try at it,
Gladys, if you will only give me an idea
what would please you."
She laughed at the elasticity of my
character. "Well, in the first place, I don't
think my ideal would speak like that," said
she. "He would be a harder, sterner man,
not so ready to adapt himself to a silly girl's
whim. But, above all, he must be a man
who could do, who could act, who could
look Death in the face and have no fear of
him, a man of great deeds and strange
experiences. It is never a man that I
should love, but always the glories he had
won; for they would be reflected upon me.
Think of Richard Burton! When I read his
wife's life of him I could so understand her
love! And Lady Stanley! Did you ever read
the wonderful last chapter of that book
about her husband? These are the sort of
men that a woman could worship with all
her soul, and yet be the greater, not the
less, on account of her love, honored by all
the world as the inspirer of noble deeds."
She looked so beautiful in her enthusiasm
that I nearly brought down the whole level
of the interview. I gripped myself hard, and
went on with the argument.
"We can't all be Stanleys and Burtons,"
said I; "besides, we don't get the chance,--
at least, I never had the chance. If I did, I
should try to take it."
"But chances are all around you. It is the
mark of the kind of man I mean that he
makes his own chances. You can't hold
him back. I've never met him, and yet I
seem to know him so well. There are
heroisms all round us waiting to be done.
It's for men to do them, and for women to
reserve their love as a reward for such
men. Look at that young Frenchman who
went up last week in a balloon. It was
blowing a gale of wind; but because he
вашего слова! Что он --трезвенник,
вегетарианец, аэронавт, теософ,
сверхчеловек? Я согласен на все,
Глэдис, только скажите мне, что вам
нужно!
Такая податливость рассмешила ее.
- Прежде всего вряд ли мой идеал
стал бы так говорить. Он натура
гораздо более твердая, суровая и
не захочет с такой готовностью
приспосабливаться к глупым женским
капризам. Но что самое важное -- он
человек действия, человек, который
безбоязненно взглянет смерти в глаза,
человек великих дел, богатый опытом, и
необычным опытом. Я полюблю не его
самого, но его славу, потому что отсвет
ее падет и на меня. Вспомните Ричарда
Бертона. Когда я прочла биографию
этого человека, написанную его женой,
мне стало понятно, за что она любила
его. А леди Стенли? Вы помните
замечательную последнюю главу из
ее книги о муже? Вот перед какими
мужчинами должна преклоняться
женщина! Вот любовь, которая не
умаляет, а возвеличивает, потому что
весь мир будет чтить такую
женщину как вдохновительницу великих
деяний!
Глэдис была так прекрасна в эту минуту,
что я чуть было не нарушил
возвышенного тона нашей беседы,
однако вовремя сдержал себя и
продолжал спор.
- Не всем же быть Бертонами и Стенли,
- сказал я. - Да и возможности такой
не представляется. Мне, во всяком
случае, не представилось, а я бы ею
воспользовался!
- Нет, такие случаи представляются
на каждом шагу. В том-то и сущность
моего идеала, что он сам идет навстречу
подвигу. Его не остановят никакие
препятствия. Я еще не нашла такого
героя, но вижу его как живого. Да,
человек - сам творец своей славы.
Мужчины должны совершать подвиги, а
женщины - награждать героев любовью.
Вспомните того молодого француза,
который несколько дней назад поднялся

was announced to go he insisted on
starting. The wind blew him fifteen
hundred miles in twenty-four hours, and he
fell in the middle of Russia. That was the
kind of man I mean. Think of the woman
he loved, and how other women must
have envied her! That's what I should like
to be,--envied for my man."
"I'd have done it to please you."
"But you shouldn't do it merely to please
me. You should do it because you can't
help yourself, because it's natural to you,
because the man in you is crying out for
heroic expression. Now, when you
described the Wigan coal explosion last
month, could you not have gone down and
helped those people, in spite of the choke-
damp?"
"I did."
"You never said so."
"There was nothing worth bucking about."
"I didn't know." She looked at me with
rather more interest. "That was brave of
you."
"I had to. If you want to write good copy,
you must be where the things are."
"What a prosaic motive! It seems to take
all the romance out of it. But, still,
whatever your motive, I am glad that you
went down that mine." She gave me her
hand; but with such sweetness and dignity
that I could only stoop and kiss it. "I dare
say I am merely a foolish woman with a
young girl's fancies. And yet it is so real
with me, so entirely part of my very self,
that I cannot help acting upon it. If I marry,
I do want to marry a famous man!"
на воздушном шаре. В то утро бушевал
ураган, но подъем был объявлен
заранее, и он ни за что не захотел его
откладывать. За сутки воздушный шар
отнесло на полторы тысячи миль, куда-
то в самый центр России, где этот
смельчак и опустился. Вот о таком
человеке я и говорю. Подумайте о
женщине, которая его любит. Какую,
наверно, она возбуждает зависть у
других! Пусть же мне тоже завидуют,
что у меня муж - герой!
- Ради вас я сделал бы то же самое!
- Только ради меня? Нет, это не
годится! Вы должны пойти на подвиг
потому, что иначе не можете, потому,
что такова ваша природа, потому, что
мужское начало в вас требует своего
выражения. Вот, например, вы писали о
взрыве на угольной шахте в Вигане. А
почему вам было не спуститься туда
самому и не помочь людям, которые
задыхались от удушливого газа?
- Я спускался.
- Вы ничего об этом не рассказывали.
- А что тут особенного?
- Я этого не знала. - Она с интересом
посмотрела на меня. - Смелый
поступок!
- Мне ничего другого не оставалось.
Если хочешь написать хороший очерк,
надо самому побывать на месте
происшествия.
- Какой прозаический мотив! Это сводит
на нет всю романтику. Но все равно,
я очень рада, что вы спускались в шахту.
Я не мог не поцеловать протянутой
мне руки - столько грации и достоинства
было в этом движении.
- Вы, наверное, считаете меня
сумасбродкой, не расставшейся с
девическими мечтами. Но они так
реальны для меня! Я не могу не
следовать им - это вошло в мою плоть и
кровь. Если я когда-нибудь выйду

"Why should you not?" I cried. "It is women
like you who brace men up. Give me a
chance, and see if I will take it! Besides, as
you say, men ought to MAKE their own
chances, and not wait until they are given.
Look at Clive--just a clerk, and he
conquered India! By George! I'll do
something in the world yet!"
She laughed at my sudden Irish
effervescence. "Why not?" she said. "You
have everything a man could have,--youth,
health, strength, education, energy. I was
sorry you spoke. And now I am glad--so
glad--if it wakens these thoughts in you!"
"And if I do----"
Her dear hand rested like warm velvet
upon my lips. "Not another word, Sir! You
should have been at the office for evening
duty half an hour ago; only I hadn't the
heart to remind you. Some day, perhaps,
when you have won your place in the
world, we shall talk it over again."
And so it was that I found myself that
foggy November evening pursuing the
Camberwell tram with my heart glowing
within me, and with the eager
determination that not another day should
elapse before I should find some deed
which was worthy of my lady. But who--
who in all this wide world could ever have
imagined the incredible shape which that
deed was to take, or the strange steps by
which I was led to the doing of it?
And, after all, this opening chapter will
seem to the reader to have nothing to do
with my narrative; and yet there would
have been no narrative without it, for it is
замуж, то только за знаменитого
человека.
- Как же может быть иначе! - воскликнул
я. - Кому же и вдохновлять мужчин, как
не таким женщинам! Пусть мне только
представится подходящий случай, и
тогда посмотрим, сумею ли я
воспользоваться им. Вы говорите, что
человек должен сам творить свою
славу, а не ждать, когда она придет
ему в руки. Да вот хотя бы Клайв!
Скромный клерк, а покорил Индию!
Нет, клянусь вам, я еще покажу миру,
на что я способен!
Глэдис рассмеялась над вспышкой
моего ирландского темперамента.
- Что ж, действуйте. У вас есть для
этого все - молодость, здоровье, силы,
образование, энергия. Мне стало очень
грустно, когда вы начали этот разговор.
А теперь я рада, что он пробудил в вас
такие мысли.
- А если я...
Ее рука, словно мягкий бархат,
коснулась моих губ.
- Ни слова больше, сэр! Вы и так уже на
полчаса опоздали в редакцию.
У меня просто не хватало духу
напомнить вам об этом. Но со
временем, если вы завоюете себе
место в мире, мы, может быть,
возобновим наш сегодняшний разговор.
И вот почему я, такой счастливый,
догонял в тот туманный ноябрьский
вечер кемберуэллский трамвай, твердо
решив не упускать ни одного дня в
поисках великого деяния, которое будет
достойно моей прекрасной дамы. Но кто
мог предвидеть, какие невероятные
формы примет это деяние и какими
странными путями я приду к нему!
Читатель, пожалуй, скажет, что эта
вводная глава не имеет никакой
связи с моим повествованием, но без
нее не было бы и самого повествования,

only when a man goes out into the world
with the thought that there are heroisms all
round him, and with the desire all alive in
his heart to follow any which may come
within sight of him, that he breaks away as
I did from the life he knows, and ventures
forth into the wonderful mystic twilight land
where lie the great adventures and the
great rewards. Behold me, then, at the
office of the Daily Gazette, on the staff of
which I was a most insignificant unit, with
the settled determination that very night, if
possible, to find the quest which should be
worthy of my Gladys! Was it hardness,
was it selfishness, that she should ask me
to risk my life for her own glorification?
Such thoughts may come to middle age;
but never to ardent three-and-twenty in the
fever of his first love.
Chapter 2 - Try Your Luck With
Professor Challenger
I always liked McArdle, the crabbed, old,
round-backed, red-headed news editor,
and I rather hoped that he liked me. Of
course, Beaumont was the real boss; but
he lived in the rarefied atmosphere of
some Olympian height from which he
could distinguish nothing smaller than an
international crisis or a split in the Cabinet.
Sometimes we saw him passing in lonely
majesty to his inner sanctum, with his eyes
staring vaguely and his mind hovering over
the Balkans or the Persian Gulf. He was
above and beyond us. But McArdle was
his first lieutenant, and it was he that we
knew. The old man nodded as I entered
the room, and he pushed his spectacles
far up on his bald forehead.
"Well, Mr. Malone, from all I hear, you
seem to be doing very well," said he in his
ибо кто, как не человек,
воодушевленный мыслью, что он сам
творец своей славы, и готовый на
любой подвиг, способен так
решительно порвать с привычным
образом жизни и пуститься наугад в
окутанную таинственным сумраком
страну, где его ждут великие
приключения и великая награда за них!
Представьте же себе, как я, пятая
спица в колеснице "Дейли-газетт"
провел этот вечер в редакции, когда в
голове моей созрело непоколебимое
решение: если удастся, сегодня же
найти возможность совершить подвиг,
который будет достоин моей Глэдис.
Что руководило этой девушкой,
заставившей меня рисковать жизнью
ради ее прославления, - бессердечие,
эгоизм? Такие мысли могут смущать
в зрелом возрасте, но никак не в
двадцать три года, когда человек
познает пыл первой любви.
Глава II. Попытайте счастья у
профессора Челленджера
Я всегда любил нашего редактора
отдела "Последние новости”, рыжего
ворчуна Мак-Ардла, и полагаю, что он
тоже неплохо ко мне относился. Нашим
настоящим властелином был,
разумеется, Бомонт, но он обычно
обитал в разреженной атмосфере
олимпийских высот, откуда взору его
открывались только такие события,
как международные кризисы или крах
кабинета министров. Иногда мы
видели, как он величественно шествует
в свое святилище, устремив взгляд в
пространство и витая мысленно где-
нибудь на Балканах или в Персидском
заливе. Для нас Бомонт оставался
недосягаемым, и мы обычно имели
дело с Мак-Ардлом, который был его
правой рукой. Когда я вошел в
редакцию, старик кивнул мне и сдвинул
очки на лысину.
- Ну-с, мистер Мелоун, судя по всему,
что мне приходится слышать, вы
делаете успехи, - приветливо сказал он

kindly Scotch accent.
I thanked him.
"The colliery explosion was excellent. So
was the Southwark fire. You have the true
descreeptive touch. What did you want to
see me about?"
"To ask a favor."
He looked alarmed, and his eyes shunned
mine. "Tut, tut! What is it?"
"Do you think, Sir, that you could possibly
send me on some mission for the paper? I
would do my best to put it through and get
you some good copy."
"What sort of meesion had you in your
mind, Mr. Malone?"
"Well, Sir, anything that had adventure and
danger in it. I really would do my very best.
The more difficult it was, the better it would
suit me."
"You seem very anxious to lose your life."
"To justify my life, Sir."
"Dear me, Mr. Malone, this is very--very
exalted. I'm afraid the day for this sort of
thing is rather past. The expense of the
`special meesion' business hardly justifies
the result, and, of course, in any case it
would only be an experienced man with a
name that would command public
confidence who would get such an order.
The big blank spaces in the map are all
being filled in, and there's no room for
romance anywhere. Wait a bit, though!" he
added, with a sudden smile upon his face.
"Talking of the blank spaces of the map
gives me an idea. What about exposing a
fraud--a modern Munchausen--and making
him rideeculous? You could show him up
as the liar that he is! Eh, man, it would be
fine. How does it appeal to you?"
с шотландским акцентом.
Я поблагодарил его.
- Ваш очерк о взрыве на шахте
превосходен. То же самое могу сказать
и про корреспонденцию о пожарe в
Саутуорке. У вас все данные хорошего
журналиста. Вы пришли по какому-
нибудь делу?
- Хочу попросить вас об одном
одолжении.
Глаза у Мак-Ардла испуганно забегали
по сторонам.
- Гм! Гм! А в чем дело?
- Не могли бы вы, сэр, послать меня
с каким-нибудь поручением от нашей
газеты? Я сделаю все, что в моих
силах, и привезу вам интересный
материал.
- А какое поручение вы имеете в виду,
мистер Мелоун?
- Любое, сэр, лишь бы оно было
сопряжено с приключениями и
опасностями. Я не подведу газету, сэр.
И чем труднее мне будет, тем лучше.
- Вы, кажется, не прочь распроститься с
жизнью?
- Оправдать свою жизнь, сэр.
- Дорогой мой мистер Мелоун, вы уж
слишком... слишком воспарили.
Времена не те. Расходы на
специальных корреспондентов
перестали оправдывать себя. И, во
всяком случае, такие поручения
даются человеку с именем, который уже
завоевал доверие публики. Белые
пятна на карте давно заполнены, а вы
ни с того ни с сего размечтались о
романтических приключениях! Впрочем,
постойте, - добавил он, и вдруг
улыбнулся. - Кстати, о белых пятнах.
А что, если мы развенчаем одного
шарлатана, современного Мюнхгаузена,
и поднимем его на смех? Отчего бы
вам не разоблачить его ложь? Это
будет неплохо. Ну, как вы на это
смотрите?

"Anything--anywhere--I care nothing."
McArdle was plunged in thought for some
minutes.
"I wonder whether you could get on
friendly--or at least on talking terms with
the fellow," he said, at last. "You seem to
have a sort of genius for establishing
relations with people--seempathy, I
suppose, or animal magnetism, or youthful
vitality, or something. I am conscious of it
myself."
"You are very good, sir."
"So why should you not try your luck with
Professor Challenger, of Enmore Park?"
I dare say I looked a little startled.
"Challenger!" I cried. "Professor
Challenger, the famous zoologist! Wasn't
he the man who broke the skull of
Blundell, of the Telegraph?"
The news editor smiled grimly.
"Do you mind? Didn't you say it was
adventures you were after?"
"It is all in the way of business, sir," I
answered.
"Exactly. I don't suppose he can always be
so violent as that. I'm thinking that Blundell
got him at the wrong moment, maybe, or in
the wrong fashion. You may have better
luck, or more tact in handling him. There's
something in your line there, I am sure,
and the Gazette should work it."
"I really know nothing about him," said I. "I
only remember his name in connection
with the police-court proceedings, for
- Что угодно, куда угодно - я готов на
все!
Мак-Ардл на несколько минут
погрузился в размышления.
- Есть один человек, - сказал он
наконец, - только не знаю, удастся
ли вам завязать с ним знакомство или
хотя бы добиться интервью. Впрочем, у
вас, кажется, есть дар располагать к
себе людей. Не пойму, в чем тут дело
- то ли вы такой уж симпатичный
юноша, то ли это животный магнетизм,
то ли ваша жизнерадостность, - но я
сам на себе это испытал.
- Вы очень добры ко мне, сэр.
- Так вот, почему бы вам не попытать
счастья у профессора Челленджера?
Он живет в Энмор-Парке.
Должен признаться, что я был
несколько озадачен таким
предложением.
- Челленджер? Знаменитый зоолог
профессор Челленджер? Это не тот,
который проломил череп Бланделлу из
"Телеграфа"?
Редактор отдела "Последние новости"
мрачно усмехнулся:
- Что, не нравится? Вы же были готовы
на любое приключение!
- Нет, почему же? В нашем деле бывает
всякое, сэр, - ответил я.
- Совершенно верно. Впрочем, не
думаю, чтобы он всегда бывал в таком
свирепом настроении. Бланделл,
очевидно, не вовремя к нему попал или
не так с ним обошелся. Надеюсь, что вы
будете удачливее. Полагаюсь также на
присущий вам такт. Это как раз по
вашей части, а газета охотно поместит
такой материал.
- Я ровным счетом ничего не знаю об
этом Челленджере. Помню только
его имя в связи с судебным процессом

striking Blundell."
"I have a few notes for your guidance, Mr.
Malone. I've had my eye on the Professor
for some little time." He took a paper from
a drawer. "Here is a summary of his
record. I give it you briefly:--
"`Challenger, George Edward. Born:
Largs, N. B., 1863. Educ.: Largs Academy;
Edinburgh University. British Museum
Assistant, 1892. Assistant-Keeper of
Comparative Anthropology Department,
1893. Resigned after acrimonious
correspondence same year. Winner of
Crayston Medal for Zoological Research.
Foreign Member of'--well, quite a lot of
things, about two inches of small type--
`Societe Belge, American Academy of
Sciences, La Plata, etc., etc. Ex-President
Palaeontological Society. Section H,
British Association'--so on, so on!--
`Publications: "Some Observations Upon a
Series of Kalmuck Skulls"; "Outlines of
Vertebrate Evolution"; and numerous
papers, including "The underlying fallacy of
Weissmannism," which caused heated
discussion at the Zoological Congress of
Vienna. Recreations: Walking, Alpine
climbing. Address: Enmore Park,
Kensington, W.'
"There, take it with you. I've nothing more
for you to-night."
I pocketed the slip of paper.
"One moment, sir," I said, as I realized that
it was a pink bald head, and not a red
face, which was fronting me. "I am not very
clear yet why I am to interview this
gentleman. What has he done?"
The face flashed back again.
"Went to South America on a solitary
expedition two years ago. Came back last
year. Had undoubtedly been to South
America, but refused to say exactly where.
Began to tell his adventures in a vague
об избиении Бланделла, - сказал я.
- Кое-какие сведения у меня найдутся,
мистер Мелоун. В свое время я
интересовался этим субъектом. - Он
вынул из ящика лист бумаги. – Вот
вкратце, что о нем известно:
"Челленджер Джордж Эдуард. Родился
в Ларгсе в 1863 году. Образование:
школa в Ларгсе, Эдинбургский
университет. В 1892 году - ассистент
Британского музея. В 1893 году -
помощник хранителя отдела в Музее
сравнительной антропологии. В том же
году покинул это место, обменявшись
ядовитыми письмами с директором
музея. Удостоен медали за научные
исследования в области зоологии. Член
иностранных обществ... Ну, тут следует
длиннейшее перечисление, строк на
десять петита: Бельгийское общество,
Американская академия, Ла-Плата и так
далее, экс-президент
Палеонтологического общества,
Британская ассоциация и тому
подобное. Печатные труды: "К вопросу
о строении черепа калмыков, "Очерки
эволюции позвоночных” и множество
статей, в том числе "Ложная теория
Вейсмана”, вызвавшая горячие споры
на Венском зоологическом конгрессе.
Любимые развлечения: пешеходные
прогулки, альпинизм. Адрес: Энмор-
Парк, Кенсингтон… Вот, возьмите это с
собой. Сегодня я вам больше ничем не
могу помочь.
Я спрятал листок в карман и,
увидев, что вместо краснощекой
физиономии Мак-Ардла на меня
смотрит его розовая лысина, сказал:
- Одну минутку, сэр. Мне не
совсем ясно, по какому вопросу нужно
взять интервью у этого джентльмена.
Что он такое совершил?
Глазам моим снова предстала
краснощекая физиономия.
- Что он совершил? Два года назад
отправился один в экспедицию в
Южную Америку. Вернулся оттуда в
прошлом году. В Южной Америке
побывал, несомненно, однако указать

way, but somebody started to pick holes,
and he just shut up like an oyster.
Something wonderful happened--or the
man's a champion liar, which is the more
probable supposeetion. Had some
damaged photographs, said to be fakes.
Got so touchy that he assaults anyone
who asks questions, and heaves reporters
doun the stairs. In my opinion he's just a
homicidal megalomaniac with a turn for
science. That's your man, Mr. Malone.
Now, off you run, and see what you can
make of him. You're big enough to look
after yourself. Anyway, you are all safe.
Employers' Liability Act, you know."
A grinning red face turned once more into
a pink oval, fringed with gingery fluff; the
interview was at an end.
I walked across to the Savage Club, but
instead of turning into it I leaned upon the
railings of Adelphi Terrace and gazed
thoughtfully for a long time at the brown,
oily river. I can always think most sanely
and clearly in the open air. I took out the
list of Professor Challenger's exploits, and
I read it over under the electric lamp. Then
I had what I can only regard as an
inspiration. As a Pressman, I felt sure from
what I had been told that I could never
hope to get into touch with this
cantankerous Professor. But these
recriminations, twice mentioned in his
skeleton biography, could only mean that
he was a fanatic in science. Was there not
an exposed margin there upon which he
might be accessible? I would try.
точно, где именно, отказывается. Начал
было весьма туманно излагать свои
приключения, но после первой же
придирки замолчал, как устрица.
Произошли, по-видимому, какие-то
чудеса, если только он не преподносит
нам грандиозную ложь, что, кстати
сказать, более чем вероятно.
Ссылается на испорченные
фотографии, как утверждают,
фальсифицированные. До того его
довели, что он стал буквально кидаться
на всех, кто обращается к нему с
вопросами, и уже не одного репортера
спустил с лестницы. На мой взгляд, это
просто-напросто профан, балующийся
наукой и к тому же одержимый манией
человекоубийства. Вот с кем вам
придется иметь дело, мистер Мелоун.
А теперь марш отсюда и постарайтесь
выжать из него все, что можно. Вы
человек взрослый и сумеете постоять
за себя. В конце концов риск не так уж
велик, принимая во внимание закон об
ответственности работодателей.
Ухмыляющаяся красная физиономия
снова скрылась у меня из глаз, и я
увидел розовый овал, окаймленный
рыжеватым пушком. Наша беседа была
закончена.
Я отправился в свой клуб "Дикарь",
но по дороге остановился у парапета
Адельфи-Террас и в раздумье долго
смотрел вниз на темную, подернутую
радужными масляными разводами реку.
На свежем воздухе мне всегда приходят
в голову здравые, ясные мысли. Я
вынул лист бумаги с перечнем всех
подвигов профессора Челленджера и
пробежал его при свете уличного
фонаря. И тут на меня нашло
вдохновение, иначе это никак не
назовешь. Судя по всему, что я уже
узнал об этом сварливом профессоре,
было ясно: репортеру к нему не
пробраться. Но скандалы, дважды
упоминавшиеся в его краткой
биографии, говорили о том, что он
фанатик науки. Так вот, нельзя ли
сыграть на этой его слабости?

I entered the club. It was just after eleven,
and the big room was fairly full, though the
rush had not yet set in. I noticed a tall, thin,
angular man seated in an arm-chair by the
fire. He turned as I drew my chair up to
him. It was the man of all others whom I
should have chosen--Tarp Henry, of the
staff of Nature, a thin, dry, leathery
creature, who was full, to those who knew
him, of kindly humanity. I plunged instantly
into my subject.
"What do you know of Professor
Challenger?"
"Challenger?" He gathered his brows in
scientific disapproval. "Challenger was the
man who came with some cock-and-bull
story from South America."
"What story?"
"Oh, it was rank nonsense about some
queer animals he had discovered. I believe
he has retracted since. Anyhow, he has
suppressed it all. He gave an interview to
Reuter's, and there was such a howl that
he saw it wouldn't do. It was a
discreditable business. There were one or
two folk who were inclined to take him
seriously, but he soon choked them off."
"How?"
"Well, by his insufferable rudeness and
impossible behavior. There was poor old
Wadley, of the Zoological Institute. Wadley
sent a message: `The President of the
Zoological Institute presents his
compliments to Professor Challenger, and
would take it as a personal favor if he
would do them the honor to come to their
next meeting.' The answer was
Попробуем!
Я вошел в клуб. Было начало
двенадцатого, и в гостиной уже
толпился народ, хотя до полного сбора
было еще далеко. В кресле у камина
сидел какой-то высокий, худой человек.
Он повернулся ко мне лицом в ту
минуту, когда я пододвинул свое кресло
ближе к нему. О такой встрече я мог
только мечтать! Это был сотрудник
журнала "Природа" - тощий, весь
высохший Тарп Генри, добрейшее
существo в мире. Я немедленно
приступил к делу.
- Что вы знаете о профессоре
Челленджере?
- О Челленджере? – Тарп недовольно
нахмурился. – Челленджер – это тот
самый человек, который рассказывал
всякие небылицы о своей поездке в
Южную Америку.
- Какие небылицы?
- Да он будто бы открыл там каких-то
диковинных животных. В общем,
невероятная чушь. В дальнейшем его,
кажется, заставили отречься от своих
слов. Во всяком случае, он замолчал.
Последняя его попытка - интервью,
данное Рейтеру. Но оно вызвало такую
бурю, что он сразу понял: дело плохо.
Вся эта история носит скандальный
характер. Кое-кто принял его рассказы
всерьез, но вскоре он и этих
немногочисленных защитников
оттолкнул от себя.
- Каким образом?
- Своей невероятной грубостью и
возмутительным поведением. Бедняга
Уэдли из Зоологического института
тоже нарвался на неприятность. Послал
ему письмо такого содержания:
"Президент Зоологического института
выражает свое уважение профессору
Челленджеру и сочтет за любезность с
его стороны, если он окажет институту
честь присутствовать на его очередном

unprintable."
"You don't say?"
"Well, a bowdlerized version of it would
run: `Professor Challenger presents his
compliments to the President of the
Zoological Institute, and would take it as a
personal favor if he would go to the devil.'"
"Good Lord!"
"Yes, I expect that's what old Wadley said.
I remember his wail at the meeting, which
began: `In fifty years experience of
scientific intercourse----' It quite broke the
old man up."
"Anything more about Challenger?"
"Well, I'm a bacteriologist, you know. I live
in a nine-hundred-diameter microscope. I
can hardly claim to take serious notice of
anything that I can see with my naked eye.
I'm a frontiersman from the extreme edge
of the Knowable, and I feel quite out of
place when I leave my study and come
into touch with all you great, rough, hulking
creatures. I'm too detached to talk scandal,
and yet at scientific conversaziones I
HAVE heard something of Challenger, for
he is one of those men whom nobody can
ignore. He's as clever as they make 'em--a
full-charged battery of force and vitality,
but a quarrelsome, ill-conditioned faddist,
and unscrupulous at that. He had gone the
length of faking some photographs over
the South American business."
"You say he is a faddist. What is his
particular fad?"
"He has a thousand, but the latest is
something about Weissmann and
заседании." Ответ был совершенно
нецензурный.
- Да не может быть!
- В сильно смягченном виде он звучит
так: "Профессор Челленджер выражает
свое уважение президенту
Зоологического института и сочтет за
любезность с его стороны, если он
провалится ко всем чертям."
- Господи боже!
- Да, то же самое, должно быть, сказал
и старик Уэдли. Я помню его вопль на
заседании: "За пятьдесят лет общения с
деятелями науки..." Старик совершенно
потерял почву под ногами.
- Ну, а что еще вы мне расскажете об
этом Челленджере?
- Да ведь я, как вам известно,
бактериолог. Живу в мире, который
виден в микроскоп, дающий увеличение
в девятьсот раз, а то, что открывается
невооруженному глазу, меня мало
интересует. Я стою на страже у самых
пределов Познаваемого, и, когда мне
приходится покидать свой кабинет и
сталкиваться с людьми, существами
неуклюжими и грубыми, этo всегда
выводит меня из равновесия. Я человек
сторонний, мне не до сплетен, но тем
не менее кое-что из пересудов о
Челленджере дошло и до меня, ибо он
не из тех людей, от которых можно
просто-напросто отмахнуться.
Челленджер - умница. Это сгусток
человеческой силы и
жизнеспособности, но в то же время
он оголтелый фанатик и к тому же не
стесняется в средствах для достижения
своих целей. Этот человек дошел до
того, что ссылается на какие-то
фотографии, явно
фальсифицированные, утверждая,
будто они привезены из Южной
Америки.
- Вы назвали его фанатиком. В чем же
его фанатизм проявляется?
- Да в чем угодно! Последняя его
выходка - нападки на теорию эволюции

Evolution. He had a fearful row about it in
Vienna, I believe."
"Can't you tell me the point?"
"Not at the moment, but a translation of the
proceedings exists. We have it filed at the
office. Would you care to come?"
"It's just what I want. I have to interview
the fellow, and I need some lead up to
him. It's really awfully good of you to give
me a lift. I'll go with you now, if it is not too
late."
Half an hour later I was seated in the
newspaper office with a huge tome in front
of me, which had been opened at the
article "Weissmann versus Darwin," with
the sub heading, "Spirited Protest at
Vienna. Lively Proceedings." My scientific
education having been somewhat
neglected, I was unable to follow the whole
argument, but it was evident that the
English Professor had handled his subject
in a very aggressive fashion, and had
thoroughly annoyed his Continental
colleagues. "Protests," "Uproar," and
"General appeal to the Chairman" were
three of the first brackets which caught my
eye. Most of the matter might have been
written in Chinese for any definite meaning
that it conveyed to my brain.
"I wish you could translate it into English
for me," I said, pathetically, to my help-
mate.
"Well, it is a translation."
"Then I'd better try my luck with the
original."
"It is certainly rather deep for a layman."
"If I could only get a single good, meaty
sentence which seemed to convey some
sort of definite human idea, it would serve
Вейсмана. Говорят, что в Вене он
устроил грандиозный скандал по этому
поводу.
- Вы не можете рассказать подробнее, в
чем тут дело?
- Нет, сейчас не могу, но у нас в
редакции есть переводы протоколов
Венского конгресса. Если хотите
ознакомиться, пойдемте, я покажу их
вам.
- Это было бы очень кстати. Мне
поручено взять интервью у этого
субъекта, так вот надо подобрать к нему
какой-то ключ. Большое вам спасибо за
помощь. Если еще не поздно, то
пойдемте.
Полчаса спустя я сидел в редакции
журнала, а передо мной лежал
объемистый том, открытый на статье
"Вейсман против Дарвина” с
подзаголовком "Бурные протесты в
Вене. Оживленные прения." Мои
научные познания не отличаются
фундаментальностью, поэтому я не мог
вникнуть в самую суть спора, тем не
менее мне сразу стало ясно, что
английский профессор вел его в крайне
резкой форме, чем сильно разгневал
своих континентальных коллег. Я
обратил нимание на первые же три
пометки в скобках: "Протестующие
возгласы с мест", "Шум в зале", "Общее
возмущение." Остальная часть отчета
была для меня настоящей китайской
грамотой. Я до такой степени мало
разбирался в вопросах зоологии, что
ничего не понял.
- Вы хоть бы перевели мне это на
человеческий язык! - жалобно
взмолился я, обращаясь к своему
коллеге.
- Да это и есть перевод!
- Тогда я лучше обращусь к оригиналу.
- Действительно, непосвященному
трудно понять, в чем тут дело.
- Мне бы только извлечь из всей этой
абракадабры одну-единственную
осмысленную фразу, которая

my turn. Ah, yes, this one will do. I seem in
a vague way almost to understand it. I'll
copy it out. This shall be my link with the
terrible Professor."
"Nothing else I can do?"
"Well, yes; I propose to write to him. If I
could frame the letter here, and use your
address it would give atmosphere."
"We'll have the fellow round here making a
row and breaking the furniture."
"No, no; you'll see the letter--nothing
contentious, I assure you."
"Well, that's my chair and desk. You'll find
paper there. I'd like to censor it before it
goes."
It took some doing, but I flatter myself that
it wasn't such a bad job when it was
finished. I read it aloud to the critical
bacteriologist with some pride in my
handiwork.
"DEAR PROFESSOR CHALLENGER," it
said, "As a humble student of Nature, I
have always taken the most profound
interest in your speculations as to the
differences between Darwin and
Weissmann. I have recently had occasion
to refresh my memory by re-reading----"
"You infernal liar!" murmured Tarp Henry.
--"by re-reading your masterly address at
Vienna. That lucid and admirable
statement seems to be the last word in the
matter. There is one sentence in it,
however--namely: `I protest strongly
against the insufferable and entirely
dogmatic assertion that each separate id is
a microcosm possessed of an historical
architecture elaborated slowly through the
заключала бы в себе какое-то
определенное содержание! Ага, вот эта,
кажется, подойдет. Я даже почти
понимаю ее. Сейчас перепишем. Пусть
она послужит связующим звеном между
мной и вашим грозным профессором.
- Больше от меня ничего не
потребуется?
- Нет-нет, подождите! Я хочу
обратиться к нему с письмом. Если вы
разрешите написать его здесь и
воспользоваться вашим адресом, это
придаст более внушительный тон
моему посланию.
- Тогда этот субъект немедленно
нагрянет сюда со скандалом и
переломает нам всю мебель.
- Нет, что вы! Письмо я вам покажу.
Уверяю вас, там не будет ничего
оскорбительного.
- Ну что ж, садитесь за мой стол. Бумагу
найдете вот здесь. И, прежде чем
отсылать письмо, дайте его мне на
цензуру.
Мне пришлось порядочно потрудиться,
но в конце концов результаты
получились неплохие. Гордый своим
произведением, я прочел его вслух
скептически настроенному
бактериологу:
- "Глубокоуважаемый профессор
Челленджер! Будучи скромным
естествоиспытателем, я с глубочайшим
интересом следил за теми
предположениями, которые Вы
высказывали по поводу противоречий
между теориями Дарвина и Вейсмана.
Недавно мне представилась
возможность освежить в памяти
Ваше..."
- Бессовестный лгун! - пробормотал
Тарп Генри.
- ..."Ваше блестящее выступление на
Венском конгрессе. Этот предельно
четкий по изложенным в нем мыслям
доклад следует считать последним
словом науки в области
естествознания. Однако там есть одно
место, а именно: "Я категорически
возражаю против неприемлемого и
сверхдогматического утверждения,

series of generations.' Have you no desire,
in view of later research, to modify this
statement? Do you not think that it is over-
accentuated? With your permission, I
would ask the favor of an interview, as I
feel strongly upon the subject, and have
certain suggestions which I could only
elaborate in a personal conversation. With
your consent, I trust to have the honor of
calling at eleven o'clock the day after to-
morrow (Wednesday) morning.
"I remain, Sir, with assurances of profound
respect, yours very truly, EDWARD D.
MALONE."
"How's that?" I asked, triumphantly.
"Well if your conscience can stand it----"
"It has never failed me yet."
"But what do you mean to do?"
"To get there. Once I am in his room I may
see some opening. I may even go the
length of open confession. If he is a
sportsman he will be tickled."
"Tickled, indeed! He's much more likely to
do the tickling. Chain mail, or an American
football suit--that's what you'll want. Well,
good-bye. I'll have the answer for you here
on Wednesday morning--if he ever deigns
to answer you. He is a violent, dangerous,
cantankerous character, hated by
everyone who comes across him, and the
butt of the students, so far as they dare
take a liberty with him. Perhaps it would be
best for you if you never heard from the
fellow at all."
будто каждый обособленный индивид
есть микрокосм, обладающий
исторически сложившимся строением
организма, вырабатывавшимся
постепенно в течение многих
поколений...” Не считаете ли Вы
нужным в связи с последними
изысканиями в этой области внести
некоторые поправки в свою точку
зрения? Нет ли в ней некоторой
натяжки? Не откажите в любезности
принять меня, так как мне крайне важно
разрешить этот вопрос, а некоторые
возникшие у меня мысли можно развить
только в личной беседе. С Вашего
позволения, я буду иметь честь
посетить Вас послезавтра (в среду) в
одиннадцать часов утра.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой,
уважающий Вас Эдуард Д. Мелоун."
- Ну, как? - торжествующе спросил я.
- Что ж, если ваша совесть не
протестует...
- Она меня никогда не подводила.
- Но что вы собираетесь делать?
- Пойду к нему. Мне бы только
пробраться в его кабинет, а там я
соображу, как надо действовать. Может
быть, даже придется чистосердечно во
всем покаяться. Если в нем есть
спортивная жилка, я ему только угожу
этим.
- Угодите? Берегитесь, как бы он в вас
сам не угодил чем-нибудь тяжелым.
Советую вам облачиться в кольчугу или
в американский футбольный костюм.
Ну, всего хорошего. Ответ будет ждать
вас здесь в среду утром, если только он
соблаговолит ответить. Это свирепый,
опасный субъект, предмет всеобщей
неприязни и посмешище для студентов,
поскольку они не боятся дразнить его.
Для вас, пожалуй, было бы лучше, если
б вы никогда и не получили от него
ответа.

Chapter 3 - He Is A Perfectly
Impossible Person
My friend's fear or hope was not destined
to be realized. When I called on
Wednesday there was a letter with the
West Kensington postmark upon it, and
my name scrawled across the envelope in
a handwriting which looked like a barbed-
wire railing. The contents were as follows:
"ENMORE PARK, W.
"SIR,--I have duly received your note, in
which you claim to endorse my views,
although I am not aware that they are
dependent upon endorsement either from
you or anyone else. You have ventured to
use the word `speculation' with regard to
my statement upon the subject of
Darwinism, and I would call your attention
to the fact that such a word in such a
connection is offensive to a degree. The
context convinces me, however, that you
have sinned rather through ignorance and
tactlessness than through malice, so I am
content to pass the matter by. You quote
an isolated sentence from my lecture, and
appear to have some difficulty in
understanding it. I should have thought
that only a sub-human intelligence could
have failed to grasp the point, but if it really
needs amplification I shall consent to see
you at the hour named, though visits and
visitors of every sort are exceeding
distasteful to me. As to your suggestion
that I may modify my opinion, I would have
you know that it is not my habit to do so
after a deliberate expression of my mature
views. You will kindly show the envelope
of this letter to my man, Austin, when you
call, as he has to take every precaution to
shield me from the intrusive rascals who
call themselves `journalists.' "Yours
faithfully, "GEORGE EDWARD
CHALLENGER."
This was the letter that I read aloud to
Глава III. Это совершенно
невозможный человек!
Опасениям или надеждам моего друга
не суждено было оправдаться. Когда я
зашел к нему в среду, меня ждало
письмо с кенсингтонским штемпелем.
Адрес был нацарапан почерком,
похожим на колючую проволоку.
Содержание письма было следующее:
”Энмор-Парк, Кенсингтон.
Сэр! Я получил Ваше письмо, в котором
Вы заверяете меня, что поддерживаете
мою точку зрения, каковая, впрочем, не
нуждается ни в чьей поддержке. Говоря
о моей теории по поводу дарвинизма,
Вы взяли на себя смелость употребить
слово “предположения". Считаю
необходимым отметить, что в данном
контексте оно является до некоторой
степени оскорбительным. Впрочем,
содержание Вашего письма убеждает
меня, что Вас можно обвинить скорее в
невежестве и бестактности, чем в каких-
либо дурных намерениях, а посему это
пройдет Вам безнаказанным. Вы
цитируете выхваченную из моего
доклада фразу и, видимо, не совсем
понимаете ее. Мне казалось, что смысл
этой фразы может остаться неясным
только для существа, стоящего на
самой низшей ступени развития, но
если она действительно требует
дополнительного толкования, то я
согласен принять Вас в указанное Вами
время, хотя всякие посещения и всякие
посетители мне крайне неприятны. Что
же касается “некоторых поправок” к
моей теории, то да будет Вам известно,
что, высказав по зрелом рассуждении
свои взгляды, я не имею привычки
менять их. Когда Вы придете, будьте
любезны показать конверт от этого
письма моему лакею Остину, ибо ему
вменяется в обязанность ограждать
меня от навязчивых негодяев,
именующих себя репортерами.
Уважающий Вас Джордж Эдуард
Челленджер”.
Таков был полученный мною ответ, и я

Tarp Henry, who had come down early to
hear the result of my venture. His only
remark was, "There's some new stuff,
cuticura or something, which is better than
arnica." Some people have such
extraordinary notions of humor.
It was nearly half-past ten before I had
received my message, but a taxicab took
me round in good time for my
appointment. It was an imposing porticoed
house at which we stopped, and the
heavily-curtained windows gave every
indication of wealth upon the part of this
formidable Professor. The door was
opened by an odd, swarthy, dried-up
person of uncertain age, with a dark pilot
jacket and brown leather gaiters. I found
afterwards that he was the chauffeur, who
filled the gaps left by a succession of
fugitive butlers. He looked me up and
down with a searching light blue eye.
"Expected?" he asked.
"An appointment."
"Got your letter?"
I produced the envelope.
"Right!" He seemed to be a person of few
words. Following him down the passage I
was suddenly interrupted by a small
woman, who stepped out from what
proved to be the dining-room door. She
was a bright, vivacious, dark-eyed lady,
more French than English in her type.
"One moment," she said. "You can wait,
прочитал его вслух Тарпу Генри,
который нарочно пришел пораньше в
редакцию, чтобы узнать результаты
моей смелой попытки. Тарп
ограничился лишь следующим
замечанием:
- Говорят, есть какое-то
кровоостанавливающее средство -
кутикура или что-то в этом роде,
действует лучше арники.
Странным и непонятным чувством
юмора наделены некоторые люди!
Я получил письмо в половине
одиннадцатого, но кэб без опозданий
доставил меня к месту моего
назначения. Дом, у которого мы
остановились, был весьма
внушительного вида, с большим
порталом и тяжелыми шторами на
окнах, что свидетельствовало о
благосостоянии этого грозного
профессора. Дверь мне открыл
смуглый, сухонький человек
неопределенного возраста, в черной
матросской куртке и коричневых
кожаных гетрах. Впоследствии я узнал,
что это был шофер, которому
приходилось выполнять самые
разнообразные обязанности, так как
лакеи в этом доме не уживались. Его
светло-голубые глаза испытующе
оглядели меня с головы до ног.
- Вас ожидают? - спросил он.
- Да, мне назначено.
- Письмо при вас?
Я показал конверт.
- Правильно.
Этот человек явно не любил тратить
слов попусту. Я последовал за ним
по коридору, как вдруг навстречу мне из
дверей, ведущих, должно быть, в
столовую, быстро вышла женщина.
Живая, черноглазая, она походила
скорее на француженку, чем на
англичанку.
- Одну минутку, - сказала эта леди. -

Austin. Step in here, sir. May I ask if you
have met my husband before?"
"No, madam, I have not had the honor."
"Then I apologize to you in advance. I
must tell you that he is a perfectly
impossible person--absolutely impossible.
If you are forewarned you will be the more
ready to make allowances."
"It is most considerate of you, madam."
"Get quickly out of the room if he seems
inclined to be violent. Don't wait to argue
with him. Several people have been
injured through doing that. Afterwards
there is a public scandal and it reflects
upon me and all of us. I suppose it wasn't
about South America you wanted to see
him?"
I could not lie to a lady.
"Dear me! That is his most dangerous
subject. You won't believe a word he says-
-I'm sure I don't wonder. But don't tell him
so, for it makes him very violent. Pretend
to believe him, and you may get through
all right. Remember he believes it himself.
Of that you may be assured. A more
honest man never lived. Don't wait any
longer or he may suspect. If you find him
dangerous--really dangerous--ring the bell
and hold him off until I come. Even at his
worst I can usually control him."
With these encouraging words the lady
handed me over to the taciturn Austin, who
had waited like a bronze statue of
discretion during our short interview, and I
was conducted to the end of the passage.
There was a tap at a door, a bull's bellow
from within, and I was face to face with the
Professor.
Подождите, Остин. Пройдите сюда, сэр.
Разрешите вас спросить, вы
встречались раньше с моим мужем?
- Нет, сударыня, не имел чести.
- Тогда я заранее приношу вам свои
извинения. Должна вас предупредить,
что это совершенно невозможный
человек, в полном смысле слова
невозможный! Зная это, вы будете
снисходительнее к нему.
- Я ценю такое внимание, сударыня.
- Как только вы заметите, что он
начинает выходить из себя, сейчас же
бегите вон из комнаты. Не перечьте
ему. За такую неосторожность уже
многие поплатились. А потом дело
получает огласку, и это очень плохо
отражается и на мне, и на всех нас. О
чем вы собираетесь говорить с ним – не
о Южной Америке?
Я не могу лгать женщинам.
- Боже мой! Это самая опасная тема.
Вы не поверите ни единому его слову,
и, по правде сказать, это вполне
естественно. Только не выражайте
своего недоверия вслух, а то он начнет
буйствовать. Притворитесь, что верите
ему, тогда, может быть, все сойдет
благополучно. Не забывайте, он
убежден в собственной правоте. В этом
вы можете не сомневаться. Он сама
честность. Теперь идите - как бы ему не
показалась подозрительной такая
задержка, - а когда увидите, что он
становится опасен, по-настоящему
опасен, позвоните в колокольчик и
постарайтесь сдержать его до моего
прихода. Я обычно справляюсь с ним
даже в самые тяжелые минуты.
С этим ободряющим напутствием леди
передала меня на попечение
молчаливого Остина, который во время
нашей краткой беседы стоял, словно
вылитая из бронзы статуя,
олицетворяющая величайшую
скромность. Он повел меня дальше.
Стук в дверь, ответный рев
разъяренного быка изнутри, и я

He sat in a rotating chair behind a broad
table, which was covered with books,
maps, and diagrams. As I entered, his seat
spun round to face me. His appearance
made me gasp. I was prepared for
something strange, but not for so
overpowering a personality as this. It was
his size which took one's breath away--his
size and his imposing presence. His head
was enormous, the largest I have ever
seen upon a human being. I am sure that
his top-hat, had I ever ventured to don it,
would have slipped over me entirely and
rested on my shoulders. He had the face
and beard which I associate with an
Assyrian bull; the former florid, the latter so
black as almost to have a suspicion of
blue, spade-shaped and rippling down
over his chest. The hair was peculiar,
plastered down in front in a long, curving
wisp over his massive forehead. The eyes
were blue-gray under great black tufts,
very clear, very critical, and very masterful.
A huge spread of shoulders and a chest
like a barrel were the other parts of him
which appeared above the table, save for
two enormous hands covered with long
black hair. This and a bellowing, roaring,
rumbling voice made up my first
impression of the notorious Professor
Challenger.
"Well?" said he, with a most insolent stare.
"What now?"
I must keep up my deception for at least a
little time longer, otherwise here was
evidently an end of the interview.
"You were good enough to give me an
appointment, sir," said I, humbly,
producing his envelope.
He took my letter from his desk and laid it
out before him.
оказался лицом к лицу с профессором.
Он сидел на вращающемся стуле за
широким столом, заваленным книгами,
картами, чертежами. Как только я
переступил порог, вращающийся стул
круто повернулся. У меня перехватило
дыхание при виде этого человека. Я
был готов встретить не совсем обычную
личность, но такое мне даже не
мерещилось. Больше всего поражали
его размеры. Размеры и
величественная осанка. Такой огромной
головы мне в жизни не приходилось
видеть. Если б я осмелился примерить
его цилиндр, то, наверно, ушел бы в
него по самые плечи. Лицо и борода
профессора невольно вызывали в уме
представление об ассирийских быках.
Лицо большое, мясистое, борода
квадратная, иссиня-черная, волной
спадающая на грудь. Необычное
впечатление производили и волосы -
длинная прядь, словно приклеенная,
лежала на его высоком, крутом лбу. У
него были ясные серо-голубые глаза
под мохнатыми черными бровями, и он
взглянул на меня критически и весьма
властно. Я увидел широчайшие плечи,
могучую грудь колесом и две огромные
руки, густо заросшие длинными
черными волосами. Если прибавить ко
всему этому раскатисто-рыкающий,
громоподобный голос, то вы поймете,
каково было мое первое впечатление от
встречи со знаменитым профессором
Челленджером.
- Ну? - сказал он, с вызывающим видом
уставившись на меня. – Что вам
угодно?
Мне стало ясно, что если я сразу во
всем признаюсь, то это интервью
не состоится.
- Вы были настолько добры, сэр, что
согласились принятьменя, - смиренно
начал я, протягивая ему конверт.
Он вынул из ящика стола мое письмо и
положил его перед собой.

"Oh, you are the young person who cannot
understand plain English, are you? My
general conclusions you are good enough
to approve, as I understand?"
"Entirely, sir--entirely!" I was very
emphatic.
"Dear me! That strengthens my position
very much, does it not? Your age and
appearance make your support doubly
valuable. Well, at least you are better than
that herd of swine in Vienna, whose
gregarious grunt is, however, not more
offensive than the isolated effort of the
British hog." He glared at me as the
present representative of the beast.
"They seem to have behaved abominably,"
said I.
"I assure you that I can fight my own
battles, and that I have no possible need
of your sympathy. Put me alone, sir, and
with my back to the wall. G. E. C. is
happiest then. Well, sir, let us do what we
can to curtail this visit, which can hardly be
agreeable to you, and is inexpressibly
irksome to me. You had, as I have been
led to believe, some comments to make
upon the proposition which I advanced in
my thesis."
There was a brutal directness about his
methods which made evasion difficult. I
must still make play and wait for a better
opening. It had seemed simple enough at
a distance. Oh, my Irish wits, could they
not help me now, when I needed help so
sorely? He transfixed me with two sharp,
steely eyes. "Come, come!" he rumbled.
- Ах, вы тот самый молодой человек,
который не понимает азбучных истин?
Однако, насколько я могу судить, мои
общие выводы удостоились вашей
похвалы?
- Безусловно, сэр, безусловно! - Я
постарался вложить в эти слова всю
силу убеждения.
- Скажите, пожалуйста! Как это
подкрепляет мои позиции! Ваш возраст
и ваша внешность делают такую
поддержку вдвойне ценной. Ну что ж,
лучше уж иметь дело с вами, чем со
стадом свиней, которые набросились на
меня в Вене, хотя их визг не более
оскорбителен, чем хрюканье
английского борова.
И он яростно сверкнул на меня глазами,
сразу сделавшись похожим на
представителя вышеупомянутого
племени.
- Они, кажется, вели себя
возмутительно, - сказал я.
- Ваше сочувствие неуместно! Смею вас
уверить, что я сам могу справиться со
своими врагами. Приприте Джорджа
Эдуарда Челленджера спиной к стене,
сэр, и большей радости вы ему не
доставите. Так вот, сэр, давайте
сделаем все возможное, чтобы
сократить ваш визит. Вас он вряд ли
осчастливит, а меня и подавно.
Насколько я понимаю, вы хотели
высказать какие-то свои соображения
по поводу тех тезисов, которые я
выдвинул в докладе.
В его манере разговаривать была такая
бесцеремонная прямолинейность, что
хитрить с ним оказалось нелегко. Все-
таки я решил затянуть эту игру в
расчете на то, что мне представится
возможность сделать лучший ход. На
расстоянии все складывалось так
просто! О, моя ирландская
находчивость, неужели ты не поможешь
мне сейчас, когда я больше всего в тебе
нуждаюсь? Пронзительный взгляд
стальных глаз лишал меня сил.
- Ну-с, не заставляйте себя ждать! -

"I am, of course, a mere student," said I,
with a fatuous smile, "hardly more, I might
say, than an earnest inquirer. At the same
time, it seemed to me that you were a little
severe upon Weissmann in this matter.
Has not the general evidence since that
date tended to--well, to strengthen his
position?"
"What evidence?" He spoke with a
menacing calm.
"Well, of course, I am aware that there is
not any what you might call DEFINITE
evidence. I alluded merely to the trend of
modern thought and the general scientific
point of view, if I might so express it."
He leaned forward with great earnestness.
"I suppose you are aware," said he,
checking off points upon his fingers, "that
the cranial index is a constant factor?"
"Naturally," said I.
"And that telegony is still sub judice?"
"Undoubtedly."
"And that the germ plasm is different from
the parthenogenetic egg?"
"Why, surely!" I cried, and gloried in my
own audacity.
"But what does that prove?" he asked, in a
gentle, persuasive voice.
"Ah, what indeed?" I murmured. "What
does it prove?"
"Shall I tell you?" he cooed.
"Pray do."
прогремел профессор.
- Я, разумеется, только начинаю
приобщаться к науке, - сказал я с
глупейшей улыбкой, - и не претендую
на большее, чем звание скромного
исследователя. Тем не менее мне
кажется, что в этом вопросе вы
проявили излишнюю строгость к
Вейсману. Разве полученные с тех пор
доказательства не... не укрепляют его
позиции?
- Какие доказательства? – Он
проговорил это с угрожающим
спокойствием.
- Мне, разумеется, известно, что
прямых доказательств пока еще нет. Я
ссылаюсь, если можно так выразиться,
на общий ход современной научной
мысли.
Профессор наклонился над столом,
устремив на меня сосредоточенный
взгляд.
- Вам должно быть известно, - сказал
он, загибая по очереди пальцы на
левой руке, - что, во-первых, черепной
указатель есть фактор постоянный.
- Безусловно! - ответил я.
- И что телегония пока еще sub judice
(лат. под сомнением)?
- Несомненно!
- И что зародышевая плазма
отличается от партеногенетического
яйца?
- Ну еще бы! - воскликнул я, восхищаясь
собственной наглостью.
- А что это доказывает? – спросил он
мягким, вкрадчивым голосом.
- И в самом деле, - промямлил я, - что
же это доказывает?
- Сказать вам? – все так же вкрадчиво
проговорил профессор.
- Будьте так любезны.

The lost world

Recommended

Recommended

More Related Content

Similar to The lost world

Similar to The lost world (20)

The lost world