Học tiếng Nga. Learn Russian. Конкурс на лучшего переводчика

1. 1
ЕЖЕГОДНЫЙ КОНКУРС НА ЛУЧШЕГО ПЕРЕВОДЧИКА
СРЕДИ СТУДЕНТОВ
I. Результат конкурса.............................................................................................................2
1. За 2010/2011 учебный год............................................................................................2
2. За 2011/2012 учебный год.............................................................................................3
3. За 2012/2013 учебный год..............................................................................................3
II. Тексты для перевода.........................................................................................................4
1. 2010/2011 учебный год.................................................................................................4
БЫЛ МАЙ..........................................................................................................................4
БЕЛАЯ ТРАВА .................................................................................................................6
БУКЕТ................................................................................................................................9
2. 2011/2012 учебный год....................................................................................................10
СТИХОТВОРЕНИЕ........................................................................................................10
ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА...............................................................................................11
3. 2012/2013 учебный год....................................................................................................14
САРАФАННОЕ РАДИО................................................................................................14
СА И СО ..........................................................................................................................20
СНЕГ ................................................................................................................................25
4. 2013/2014 учебный год....................................................................................................26
ДРУГ ................................................................................................................................26
ЗОЛОТЫЕ СЛОВА.........................................................................................................31
ИЗ ИСТОРИИ СУВОРОВСКИХ ПОХОДОВ..............................................................36

2. 2
I. Результат конкурса
1. За 2010/2011 учебный год
П/П ФИО Группа
Названия произведений
«Букет»
(Е. Ауэрбах)
«Был май»
(Е. Ауэрбах)
«Белая трава»
(В. Солоухин)
1. Чу Ким Хоа 10R1 I место
2. Данг Тхао Нгок 10R2 III место
3. Фам Зием Куин 10R3 II место
4. Ле Ань Фыонг 10R3 I место III место
5. Чан Чунг Хиеу 09R2 II место
6. Данг Тху Линь 09R2 III место I место
7. Ву Фыонг Чанг 09R2 III место III место
8. Фам Тхи Тхыонг 09R3 III место
9. Ву Тхи Май Хонг 07R4 II место

3. 3
2. За 2011/2012 учебный год
П/П ФИО Группа
Названия произведений
Стихотворение
(В. Солоухин)
«Последняя просьба»
(А. Вампилов)
1 Данг Тху Линь 09R3 I место
2 Чан Чунг Хиеу 09R3 I место
3 Ле Хуен Чанг 09R2 II место
4 Чан Тхи Минь Куен 11R2 III место
5 Фам Зием Куин 10R1 III место
3. За 2012/2013 учебный год
П/П
ФИО
Группа
Названия произведений
«Из истории
суворовских
походов
(К. Симонов)
«Сарафановое радио»
(Н. Нестерова),
«Са и Со»
(Л. Петрушевская)
1 Чинь Тху Зыонг 11R1 I место
2 Чан Чунг Хиеу 09R2 I место
3 Чан Тхи Нгок 11R3 I место
4 Данг Тху Линь 10R2 I место
5 Чан Тхи Минь Куен 11R1 II место
6 Ву Тхи Чанг 12R2 II место
7 Нгуен Тхи Хуэ 12R2 III место
8 Фам Тхи Ха Ми 11R3 III место
9 До Тхи Хань 11R1 III место
10 Чан Тхи Хай Йен 11R3 III место
* Конкурс на лучшего переводчика 2013/2014 в настоящее время только проводится.
Результаты будут в конце апреля текущего года.

4. 4
II. Тексты для перевода
1. 2010/2011 учебный год
Для студентов 1-2 курсов
БЫЛ МАЙ
Е. Ауэрбах
В шестнадцать лет я, безумно влюбленная в своего репетитора по физике, мучительно
пыталась сделать вид, что понимаю его объяснения по поводу электромагнитной индукции.
Когда он говорил: «Скажите, что вам непонятно?» - мне было очень трудно удержаться, чтоб
не сказать ему: «Мне непонятно, почему вы не пригласите меня в кино, почему не замечаете
моей хорошенькой кофточки и почему вы, видя, что я ничего не понимаю в физике, не
назначите мне дополнительные занятия. Я ведь погибаю, неужели непонятно?!»
Мой репетитор, студент физико-математического факультета, был влюблен только в
свою науку, и он не замечал ни весны, ни меня, ни милых девушек, с нежностью глядевших
на него. А я ненавидела физику и математику и делала все, чтобы отвлечь студента от
занятий.
Я читала ему законы Ома, Бойля-Мариотта наизусть, с выражением, как стихотворения
в прозе, к его приходу надевала самую хорошенькую кофточку и душилась мамиными
духами. Но он все выдержал, а я, как ни странно, выдержала переэкзаменовку.
Однажды я, уже ученица театрального училища, шла по Кисловскому переулку с
веточкой сирени и встретила своего учителя. К тому времени я уже была влюблена в артиста
Жарова. Студент проводил меня до трамвайной остановки, и я, на прощанье подарив ему
веточку сирени, сказала с кокетством опытной актрисы:
- Вспоминайте о своей бездарной ученице, хотя бы пока не завянет эта ветка.
А когда трамвай тронулся, я, высунувшись из окошка, добавила: - И не забудьте, что
ветка, опущенная в воду, потеряет в своем весе ровно столько, сколько весит вытесненная ею
вода!
Студент рассмеялся, а я уехала.
И прошло немало лет... Однажды в газете, среди награжденных за особые открытия в
области физики, я встретила фамилию своего репетитора. Но его не встречала до вчерашнего
дня...
А вчера после концерта я встала в очередь на автобус. Стоявший впереди меня высокий
мужчина с устало опущенными плечами и толстым портфелем, обернувшись, посмотрел на
меня. Но я не обратила на него внимания. Подошедший автобус, проглотив половину
очереди, захлопнул дверцы перед носом этого человека.
- А я знаю, кто вы - сказал он мне. - Вы - моя первая ученица по физике...
И на радость оставшейся очереди мы решили с ним пройтись пешком.

5. 5
- А я читала о вас в газете...
- Неужели не забыли мою фамилию? - изумился он. - Хотя я вашу помню.
Удивительно, как мы помнили с ним все, что касалось той весны, и как весело и
интересно нам было о ней говорить. Около метро он подвел меня к продавщице сирени.
- Только рубль ветка, только рубль, - бойко выкрикивала женщина.
- А все?
Молодая сторонница частной торговли быстро пересчитала ветки:
- Без ведра - десять рублей.
- Без ведра, - сказал он и протянул мне цветы.
И в автобусе мы не искали с ним тем для разговора. К тому же он оказался театралом.
- Видел на сцене вас. И сразу узнал. Знаете почему? У вас интонации те же... И вы, как
тогда, поднимаете правую бровь. И я все вспомнил... и даже кофточку вашу в горошек
вспомнил...
На прощанье я уговорила его взять у меня веточку сирени.
Прищурившись, будто что-то припоминая, он сказал:
- Поставить ее в воду и не забывать... «Неужели помнит?» - подумала я.- ...и не забывать
о нac, хотя бы пока не завянет ветка! И еще... - Он пытливо глядел на меня смеющимися
глазами.
- И еще... - добавила я, - ...не забыть, что каждая ветка, опущенная в воду, теряет в своем
весе ровно столько, сколько весит вытесненная ею вода!
И мы рассмеялись так громко, что на нас обернулись все пассажиры.
Был май, в автобусе пахло сиренью...

6. 6
Для студентов 1-4 курсов
БЕЛАЯ ТРАВА
В. Солоухин
Есть на нашей реке такие глухие и укромные места, что, когда продерешься через
спутанные лесные заросли, заполненные к тому же крапивой, и присядешь около самой
воды, почувствуешь себя как бы в обособленном, отгороженном от остального земного
пространства мире. На самый грубый, поверхностный взгляд, мир этот состоит только из
двух частей: из зелени и воды. Но и в воде отражается всё та же сплошная зелень.
Будем теперь немного увеличивать наше внимание. Почти одновременно с водой и
зеленью увидим, что и небо принимает не последнее участие в сотворении нашего
маленького мира. Оно то серое, когда еще самый ранний рассвет, то серо-розовое, то ярко-
красное – перед торжественным выходом солнца, то золотое, то золотисто-синее и, наконец,
голубое, как и полагается ему быть в разгаре ясного летнего дня.
В следующую долю внимания мы уже различим, что то, что казалось нам просто
зеленью, вовсе не просто зелень, а нечто подробное и сложное.
Висит над водой старая, черная, как уголь, коряга. Дрожала дождевыми каплями на
весенних листьях, сорила в воду ярко-желтыми глянцевыми листочками. Угольное
отражение ее четко лежит на воде, перерываясь лишь в тех местах, где попадает на округлые
листья кувшинок. Зелень этих листьев не может не совпадать, не сливаться с отраженной
вокруг лесной зеленью. Листья ракиты повернуты то своей ярко-зеленой, то обратной,
матовой, серебряной стороной, отчего всё дерево, вся его крона кажется светлым. У кромки
воды растут, наклоняясь в сторону, травы. Кажется даже, что дальше травы привстают на
цыпочки, тянутся изо всех сил, чтобы обязательно, хотя бы из-за плеч, поглядеть в воду. Тут
и крапива, тут и высоченные зонтичные, названия которых здесь у нас никто не знает.
Но больше всех украшает наш замкнутый земной мирок некое высокое растение с
пышными белыми цветами. Каждый цветок в отдельности очень мал и был бы вовсе
незаметен, но собрались цветы на стебле в бесчисленном множестве и образуют пышную,
белую, слегка желтоватую шапку. А так как стебли этого растения никогда не растут
поодиночке, то пышные шапки сливаются, и вот уже как бы белое облако дремлет среди
неподвижной лесной травы. Еще и потому невозможно не залюбоваться этим растением, что
едва лишь пригреет солнце, как от белого цветочного облака поплывут во все стороны
незримые клубы, незримые облака крепкого медового аромата.
Глядя на белые пышные груды цветов, я часто думал о нелепости положения. Я вырос
на этой реке, чему-то меня учили в школе. Цветы эти я вижу каждый раз, и не просто вижу, а
выделяю из всех остальных цветов. А вот спроси меня, как они называются, – не знаю,

7. 7
почему-то ни разу не слыхал их названия и от других, тоже здесь выросших людей.
Одуванчик, ромашка, василек, подорожник, колокольчик, ландыш – эти растения мы еще
можем называть по имени. Впрочем, зачем же сразу обобщать, – может быть, один лишь я и
не знаю? Нет, кого бы я ни расспрашивал в селе, показывая белые цветы, все разводили
руками:
– Кто их знает! Полно их растет: и на реке, и в лесных оврагах. А как называются?.. Да
тебе на что? Цветы и цветы, их ведь не жать, не молотить. Нюхать и без названия можно.
Мы вообще-то, я бы сказал, немного равнодушны ко всему, что окружает нас на земле.
Нет, нет, конечно, мы часто говорим, что любим природу: эти перелески, и холмы, и
роднички, и огневые, на полнеба, летние теплые закаты. Ну и, конечно, собрать букет цветов,
ну и, конечно, прислушаться к пению птиц, к их щебетанию в золотых лесных верхах в то
время, когда сам лес еще полон темно-зеленой, почти черной прохлады. Ну и сходить по
грибы, ну и поудить рыбу, да и просто полежать на траве, глядя вверх на плывущие облака.
«Послушай, а как называется трава, на которой ты теперь так бездумно и так блаженно
лежишь?» – «То есть как это как? Трава. Ну там… какой-нибудь пырей или одуванчик». –
«Какой же тут пырей? Тут вовсе нет никакого пырея. Всмотрись повнимательнее. На месте,
которое ты занял своим телом, растет десятка два разнообразных трав, и ведь каждая из них
чем-нибудь интересна: то ли образом жизни, то ли целебными для человека свойствами.
Впрочем, это как бы непостижимая для нашего ума тонкость. Пусть об этом знают хотя бы
специалисты. Но названия, конечно, не мешало бы знать».
… Встретившись в Москве с моим другом и земляком из соседнего села Сашей
Косицыным, мы начинаем вспоминать наш лес Журавлиху, нашу речушку Воршу, наш
Долгий омут, затерявшийся в Журавлихе.
– Больше всего я люблю в Журавлихе запахи, – зажмуриваясь от блаженства,
вспоминает Саша Косицын. – Нигде, ни на одной реке, ни в одном лесу я не встречал таких
запахов! Нельзя сказать в отдельности, что пахнет крапивой, или мятой, или вот этой… как
ее?.. Ну, знаешь, такая белая трава… пышная, ну, ты знаешь…
– Знаю, о чем ты говоришь, но я сам сто раз собирался спросить у тебя, как называется
эта трава. А ты, оказывается, забыл.
– Ну, знал, да забыл, – рассмеялся Саша. – Вообще-то не мешало бы выяснить. Ты бы
спросил в деревне у местных жителей, скажут.
– Разве я не спрашивал? Много раз!..
– Я придумал: надо будет спросить у моего отца. Он лесником четыре года работал, он
всё знает. Их, лесников, даже заставляют собирать семена деревьев и растений. Он книги на
эту тему читал. И по этой части знает всё досконально. А уж эту траву – и говорить нечего.
Вокруг сторожки, где мы жили, ее целые плантации.

8. 8
Как-то так получилось, что летом, когда мы с Сашей встречались в деревне и когда его
отец, знающий все досконально, бывал поблизости, а часто даже и сидел с нами за одним
столом, мы забывали про нашу душистую траву. Вспоминали же о ней снова зимой в
Москве: начинали сожалеть, что вот была возможность узнать – забыли. На будущий год
непременно надо спросить у бывшего лесника. Наше нетерпение обострялось в такой
степени, что хотелось скорее написать письмо.
Но вспоминали мы о белой траве обыкновенно поздним вечером, не дома, а в гостях, во
время ужина, а то и вовсе в ресторане, когда на нас находили особенно лирические
мгновения и мы особенно ярко вспоминали о Журавлихе и Ворше. Только этим и можно
объяснить, почему мы в течение трех лет не отправили ни письма, ни телеграммы. Однажды
наконец-то совпали все желаемые условия: мы были с Сашей вместе. Павел Иванович сидел
рядом, и мы вспомнили про нашу загадочную белую траву.
– Так-так-так, – энергично поддакивал нам Павел Иванович. – Ну как же! Неужели я не
знаю эту траву?! У нее еще стебли пустые. Бывало, надо напиться, а родничок в глубокой
промоине. Сейчас срежешь стебель метровой длины да через него и напьешься. А листья у
нее немножко на малинные похожи. А цветы белые да пышные. А уж пахнут!.. Бывало,
сидишь на реке с удочкой, за сто шагов – аромат. Ну как же, неужели не знаю я эту траву?!
Да что ты, Саша, неужели не помнишь, сколько ее возле нашей сторожки росло по тому
берегу реки!
– Ну так не тяни душу, говори, как она называется.
– Бела трава.
– Мы знаем, что она белая, но вот название?..
– Какое вам еще название? Я, например, так ее постоянно зову: бела трава. Да и все у
нас так зовут.
Мы с Сашей рассмеялись, хотя причина нашего смеха, я так думаю, была совсем
непонятна для бывалого человека Павла Ивановича. Бела трава – и вдруг смешно! Попробуй
догадайся, над чем тут смеются.

9. 9
Для студентов 1-4 курсов
БУКЕТ
Н. Рубцов
Я буду долго
Гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов.
И подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Я ей скажу:
- С другим наедине
О наших встречах позабыла ты,
И потому на память обо мне
Возьми вот эти
Скромные цветы! -
Она возьмёт.
Но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдёт,
Не поднимая глаз,
Не улыбнувшись даже...
Ну и пусть.
Я буду долго
Гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю.
Я лишь хочу,
Чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю...

10. 10
2. 2011/2012 учебный год
СТИХОТВОРЕНИЕ
В. Солоухин
В зеленой лесной траве, в трех шагах от тропинки,
Выросла ягода, вызрела до красноты.
Сорвать бы... да мало ли ягод в лесу,
Не за этим пришел... Три шага... да еще нагибаться...
Пусть висит. Брызнет дождик — на землю собьет
Или птица склюет.
А ягода мне говорит:
- Не ленись, подойди, наклонись, избалованный жизнью,
Не ценящий мгновенья,
Сорви меня
И
Насладись.
Я мала, это правда. Но запахи летнего леса,
Солнца утренний лучик, упавшая в землю дождинка —
Все в меня воплотились, во мне воедино слились.
Положи меня в рот. Языком разомни меня нежно.
Через зубы меня, прохладную, процеди.
Равнодушно идущий, на солнце глядящий небрежно,
Сколько ягод осталось еще у тебя впереди?
Говорят, умирая, все прошлое перебирают:
Что видали, где были, в чем были правы-неправы.
Меж событий других,
Затемняя их и отстраняя,
Может, я-то и вспомнюсь, кивну из зеленой травы.
Может, вспомнив меня, ярко-красную, с пятнышком белым,
Перед тем как обрушится мрака последний обвал,
Не о том пожалеешь, что где-то чего-то не сделал,
А о том, что сегодня
Меня не сорвал.

11. 11
ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА
А. Вампилов
Николай Николаевич Смирнов был уверен, что до следующей весны он не доживет.
– Скоро умру, – говорил он, вздыхая и виновато поглядывая на свою дочь Лидию
Николаевну, которая убирала его комнату.
– Что ты! Живи до ста лет, – машинально отзывалась Лидия Николаевна, стирая пыль с
книжного шкафа. До ста лет оставалось не так уж много. В начале осени Николай
Николаевич почувствовал, что ходить он уже вовсе не может. Только крайняя
беспомощность и совершенная безнадежность порождают желание умереть. Вконец
одряхлевший, совсем бессильный, Николай Николаевич имел и надежду, и жгучее, как у
юноши, желание, чтобы надежда эта оправдалась. Ему хотелось дожить до весны. Хотелось
еще раз увидеть на столе цветущую сирень, услышать весенних птиц, ему хотелось в
зеленый рай – в березовую рощу, которая начиналась почти сразу от окна его комнаты. Но за
окном березы прогорели бледным пламенем осеннего заката, а скоро пришел и сразу
взбесился лютый зимний месяц декабрь. Чьей-то одинокой, брошенной душой взмыли
ошалелые метели, вселяя в сердце тоску по ласковым весенним дням. Николай Николаевич и
его дочь жили вдвоем. Муж Лидии Николаевны умер, а дети, которые все уже были
взрослыми, жили разными семьями и в разных местах. Николай Николаевич знал, что, когда
он умрет, Лидия Николаевна уедет к своему старшему сыну. Вечерами Лидия Николаевна
садилась на край кровати и спрашивала, не хочет ли чего отец. Николай Николаевич отвечал,
что ничего не надо, что надо бы давно умереть, говорил, что он измучил ее, но что терпеть ей
осталось совсем уже немного. Лидия Николаевна сердилась и всхлипывала. Тогда Николай
Николаевич делал слабое движение своими почти обескровленными руками, Лидия
Николаевна осторожно опускала голову к его груди и тихо плакала, и у Николая
Николаевича разбегались по морщинам две-три пресные старческие слезы. Бывали врачи, но
Николай Николаевич был уверен, что они не лечат его, а только делают вид, что лечат. «Вы
знаете, и я знаю: старость неизлечима», – говорил он им. Раз к нему заходил сын Сергей.
Сергей Николаевич был очень серьезный и очень занятой человек. Часто приходить он не
мог. Он пришел поздно вечером, с папкой под мышкой, не разделся, а только снял шляпу и
смял ее в своих сильных руках. Перед его уходом Николай Николаевич расхрабрился на
шутку, которая, в сущности, была вовсе не шуткой.
– Не хочу умирать зимой, – сказал он. – Хочется покинуть этот мир в цвету, чтобы
оставить о нем хорошее впечатление.
– Ты еще молодец. Мы с тобой еще на уток пойдем, – улыбнувшись, сказал Сергей, но
Николаю Николаевичу показалось, что говорил он это вяло и бесчувственно… Николай

12. 12
Николаевич возненавидел зиму за то, что зимой хорошо только здоровым и сильным, за то,
что зимой нельзя открыть окно, за то, наконец, что зима так долго тянется. Ему стало
казаться, что не старость, а зима отняла у него все и оставила одни только воспоминания,
которые тоже отнимают силы, но от которых становится грустно и хорошо. Но Николай
Николаевич так и не мог привыкнуть жить одними только воспоминаниями. Он ждал весны.
И весна пришла. Николай Николаевич давно уже следил за большой сосновой веткой,
которая заглядывала в окно его комнаты. И вот солнечным мартовским полднем ветка
сбросила с себя белую, великолепную, но, правда, давно уже дырявую шапку. Николай
Николаевич попросил устраивать его в кресле и подолгу просиживал теперь у окна. За окном
зима одну за другой сдавала свои позиции. Сначала почернели натоптанные прохожими
тропинки через рощу, потом стали появляться желтые пятна проталин, и наконец вся земля
предстала перед глазами такой, какой застал ее первый снег…
– Как хорошо! – сказала Лидия Николаевна, в первый раз открывая окно, когда роща
уже чуть повеселела издалека еще незаметной зеленью. Но в душе Николая Николаевича не
было той радости, какую он ожидал с приходом весны. То, что он ждал, пришло, но это
оказалось не тем, чего он хотел. Он хотел жить. «Пройдет весна, – думал он, – высохнут
цветы, а жизнь будет продолжаться. И она хороша всегда и везде: и в цветущем саду, и на
занесенной метелью дороге, и даже у окна в кресле, с которого нельзя подняться…» У
большой старой березы почти каждый вечер встречались девушка и молодой человек, по-
видимому, влюбленные. Николай Николаевич любил наблюдать эти встречи, привык к ним,
думал о них. Почти каждый вечер он говорил Лидии Николаевне: «Лида, посади меня к окну,
я опаздываю на свидание», – и смотрел в рощу до тех пор, пока сумерки не съедали и рощу,
и две фигуры у старой березы. Они ему даже иногда так и снились: девушка сидела,
прислонившись к стволу березы, а молодой человек стоял, упершись головой в толстый сук
и держась за него обеими руками, и смотрел на девушку. Но как-то Николай Николаевич
заметил, что молодые люди вдруг стали посещать рощу в разное время. По всем признакам
это была ссора. «Какие глупые и какие счастливые, – думал Николай Николаевич. – Они
страдают, ходят в разное время в одну и ту же рощу, но они молоды, и… звезды над ними
одни и те же». В первый душный день, перед первой грозой, старость и болезни обступили
постель Николая Николаевича, протягивая к нему свои костлявые руки. Николай Николаевич
задыхался.
– Лида, – сказал он, с трудом отыскав среди тяжелых видений бледное лицо дочери, –
позови Сережу… Сейчас же… в последний раз… Ударил гром, и за окнами началась
бешеная пляска стихий. Порывы ветра гулко разбивали об оконное стекло тяжелые струи
воды. Роща стонала, выла, всхлипывала. У Николая Николаевича стучало в висках, но

13. 13
дышать стало легче. А когда гроза кончилась, Николай Николаевич почувствовал себя так
хорошо, так легко, что вдруг сел в постели и бодрым голосом потребовал:
– К окну! Испуганная Лидия Николаевна запротестовала.
– В кресло! – повторил Николай Николаевич твердо. – И открой окно настежь. Я здоров,
и мне кажется, что я молод. Он сидел у окна улыбаясь, и, действительно, на душе у него
было так радостно и спокойно, будто ему двадцать лет и он только что помирился с любимой
девушкой. Прошедшая гроза – праздник всего зеленого мира. Солнце еще не закатилось, и
необсохшая роща ликовала в пронизывающих ее лучах. Николай Николаевич видел, как у
ближних деревьев вздрагивали нижние листья от падающих с мокрой листвы капель. У
старой березы стоял молодой человек. Николай Николаевич взглянул на часы, которые давно
уже велел поставить на подоконник. Молодой человек должен был скоро уйти, а через
полчаса должна прийти девушка. Скоро вошел запыхавшийся и растревоженный Сергей.
– Отец! Ну, как ты? – спросил он, быстро приближаясь к креслу. Отец и сын
поцеловались.
– Я звал тебя, Сережа… – спокойно заговорил Николай Николаевич. – Мне кажется, я…
– Николай Николаевич замолчал, повернулся лицом к окну и несколько мгновений глядел в
рощу. Когда он снова посмотрел на сына, Сергея Николаевича удивил необычный, давно уже
не появлявшийся живой и веселый взгляд отца. Николай Николаевич тихо сказал:
– Сережа, ты видишь вон там, в роще, парня? У большой березы. Иди и скажи ему,
чтобы он задержался там на полчаса… – И глядя на недоуменное лицо Сергея Николаевича,
продолжал: – Да, да. Сходи и скажи ему, что это очень нужно. Пусть подождет.
– Отец… – начал обеспокоенный Сергей Николаевич.
– Нет, нет… Я в своем уме, – перебил Николай Николаевич. – Сходи… я прошу тебя…
иди, иди… Пожимая плечами и оглядываясь, Сергей Николаевич вышел из комнаты. Окно
было открыто настежь, и комнату заполнял неповторимый запах обновленной грозой
березовой рощи. Николай Николаевич сидел в кресле, слегка склонившись в сторону. Черты
лица его застыли в спокойном, осмысленном движении. Вернувшийся Сергей не сразу
понял, что Николай Николаевич умер.

14. 14
3. 2012/2013 учебный год
Для студентов 1-4 курсов
САРАФАННОЕ РАДИО
Н. Нестерова
- Степан из восемнадцатой квартиры бандит бандитом, а дочь на виолончели учится
играть.
Раиса Тимофеевна сидит на моей кухне, пьет чай и рассказывает новости нашего дома.
Пятнадцать лет назад, когда мы въехали в этот дом, ведомственный, от фабрики,
большинство из общежития переселились, друг друга знали и жили почти коммуной. На
субботники выходили весной и осенью, двор обустраивали, после работы тащили снедь на
общий стол, гуляли до полуночи, танцевали под магнитофон. Молодые специалисты,
приехавшие в городок при фабрике по распределению, мы обретали новую родину, на
которой соседи становились чем-то вроде близких и дальних родственников.
Сейчас посаженные нами деревья выросли, как и дети, а двор одичал. На месте детских
песочниц - стоянка автомобилей, где была карусель - мусорные баки, на хоккейной
площадке, которую заливали зимой, выгуливают собак. Наша коммуна распалась на
отдельные интересы в отдельных квартирах. И уже почему-то не бежишь к соседям занять
сахар или соль. Не кончаются спички, деньги до получки занимать стало неловко.
Испеченные пироги поедаются за закрытой дверью, никто никого не спешит угощать. При
встрече перекинемся парой фраз, и каждый пошел своей дорогой. Хотя большинство в
нашем двухподъездном доме - старожилы, есть и новенькие, с которыми и не здороваешься
даже.
Единственная, кто продолжает нас связывать, поддерживает минимальный уровень в
сообщающихся сосудах, это - Раиса Тимофеевна. Мой муж зовет ее Сарафанное радио -
деликатное определение для завзятой собирательницы и распространительницы слухов.
Мне кажется, за пятнадцать лет Раиса Тимофеевна нисколько не изменилась. Хотя,
когда мы здесь поселились, она уже собиралась на пенсию и годилась большинству женщин
в матери. Мы постарели, а Раиса Тимофеевна точно законсервировалась. Она одинока - муж
умер рано, детей не было. Но по характеру, по страстному интересу к чужой жизни Раисе
Тимофеевне следовало бы иметь выводок детей и внуков. Не сложилось.
Безо всякого смущения, по-соседски она ходит по квартирам, чайку попить и лясы
поточить, как сама выражается. Получается, что наносит визиты каждой квартире примерно
раз в две недели.
Чего греха таить, слушать сплетни очень интересно. Кто куда в отпуск собирается:
Сорокины из пятой квартиры - в деревню, старенькую мать забирать, а Красавины, второй

15. 15
подъезд, пятый этаж, накопили денег, в Турцию едут. Сидорчуки сыну мотоцикл купили, к
Лене из восьмой квартиры уже пятый котенок прибился, как с мужем разошлась, так на
кошках повернулась. Дочка Петровых - на седьмом месяце, а сноха Воропаевых мальчика
родила, четыре сто, с молоком проблемы, с детской кухни прикорм берут. Зять Филипповых
с тещей на ножах, у Курчатовых второй год ремонт, к Савенкам племянник приехал, вроде
погостить, а застрял на полгода, спит на кухне. Захаровы тараканов травили, а те к Гурвичам
перебежали. Лена Гурвич, известное дело, - неженка и трепетная, при виде таракана пищит и
в обморок падает. Лева Гурвич санэпидемстанцию вызвал, а те говорят, надо книжки
обрабатывать, в книгах тараканы поселились. Лева уперся - не дам библиотеку портить. Вот
точно у них в книгах деньжищи спрятаны! Как не быть деньгам, если он - ведущий технолог
на фабрике!
К жильцам неславянской национальности - евреям Гурвичам и осетинам Кациевым -
Раиса Тимофеевна испытывала повышенный интерес. Про Кациевых говорила: «Хоть вы
меня режьте, а Ольга и Марат - душевные люди!» Будто кто-то спорил! А Гурвичей считала,
безо всякого основания, замечу, тайными миллионерами.
Обогащенные информацией, которую транслировала Раиса Тимофеевна, мы легко
общались при случайной встрече.
- Выздоровел Коленька? - спрашивала меня о сыне какая-нибудь соседка. - Где он
умудрился желтуху подхватить?
- Спасибо, поправился. Прививку делали, заразили через шприц. А как твои кактусы?
Зацвели, говорят.
Собственно, говорила одна Раиса Тимофеевна, но всем и обо всех. И возникало какое-то
странное, очень мной любимое чувство единения с людьми, территориально тебе близкими,
живущими за стенкой, через стенку, самое дальнее - в сотне метров.
- Ведь это правильно и естественно, - убеждала я мужа, который подшучивал над
визитами Сарафанного радио и моим горячим интересом к сплетням, - знать о том, что
вокруг тебя творится! В противном случае что получается? О страшном землетрясении в
Юго-Восточной Азии все наслышаны, а о том, что Петра Афанасьевича, помнишь, такой
балагур из двадцатой квартиры, парализовало, никто не ведает. Спасибо Раисе Тимофеевне,
денег собрали. Если бы не она, мы бы жили как в батискафах. Работа, кухня, телевизор,
Интернет у детей - и все общение с миром.
Сбор денег был постоянной статьей визитов Раисы Тимофеевны. Она никогда не
просила больше, чем люди могли дать. У Раисы Тимофеевны существовала своя система
тарифов на каждую семью. Собирала на похороны, болеющим, пострадавшим от возгорания,
от ограбления и прочим крайне нуждающимся. Записывала взносы в толстую тетрадь с

16. 16
коленкоровой обложкой. В школе у меня были такие тетради по математике. Мы решали
столько примеров, что их могла вместить только толстая тетрадь в девяносто шесть страниц.
Про нашу семью с красной строки, после заголовка «Кузьмичевым на рождение внука»
было, например, написано: «Уколовы, квартира 5, - 10 рублей». Эта была наша постоянная
ставка, определенная Раисой Тимофеевной. Десять рублей - не разорение. Пусть это плохо
отдает, будто откупились, но было приятно сознавать свою посильную благотворительную
помощь нуждающимся людям. Или, напротив, переживавшим радостные события - свадьбы,
рождения. Когда у меня муж тяжело заболел, потребовалась дорогая операция, Раиса
Тимофеевна принесла в конверте (почтовом, с маркой) пять тысяч четыреста тринадцать
рублей. Соседи собрали. Я разрыдалась.
- Все правильно! И по-людски, - сказала Раиса Тимофеевна.
Не обходила Раиса Тимофеевна стороной и новых жильцов. Обустроятся люди, а тут и
Раиса Тимофеевна на пороге:
- Здравствуйте вам, соседушки! Пришла знакомиться. Пустите?
Конечно, дверь нараспашку и угощение на стол.
Благодаря Раисе Тимофеевне мы многое знали о новичках. А они, соответственно, о
нас. Странное подчас возникало чувство: входишь в подъезд, сталкиваешься с новым
соседом с пятого этажа, не здороваемся - не принято, коль не представлены; он смотрит на
мою загипсованную руку и знает (Раиса Тимофеевна донесла, конечно), что я сломала
лучевую кость, свалившись с табуретки, когда вешала гардины; а я, в свою очередь, про него
знаю, что лишили водительских прав за управление автомобилем в нетрезвом состоянии.
Расходимся в разные стороны - чужие и одновременно не чужие.
Говорят, за границей, как в деревне, принято с незнакомыми здороваться, если вместе в
лифт вошли, или в парадном столкнулись, или на лестничную клетку одновременно вышли.
У нас не так. Не потому что мы грубы и невоспитанны, а потому что желание здравствовать
накладывает на тебя какие-то, возможно, надуманные обязательства. Ты ему - «Добрый
день!», а он тебе - «У вас не найдется лишнего холодильника?» Шучу! Но с долей
правдивого смущения. Или вот я еще опасаюсь внутренне - поздороваюсь, а мне в ответ
скажут: «Я вас не знаю!» Неловко!
Раиса Тимофеевна подобной неловкости не ведала, что служило предметом зависти и
вместе с тем легкого пренебрежения. Каюсь, всерьез мы Раису Тимофеевну не
воспринимали. Да и ангелом бескрылым она не была. Своими сплетнями могла динамит под
чью-нибудь семью подложить. Донесла Лизе Коршуновой из тридцатой квартиры, что ее
мужа после работы дамочка на машине подвозит. Останавливается за квартал, дальше он
пехом двигается. Чтобы, понятно, не застукали. А это - коллега Лизиного супруга, жившая
на соседней улице! И ничего между ними не было! Бедная Лиза неделю в засаде за

17. 17
трансформаторной будкой просидела, компромат собирала. Раиса Тимофеевна потом (после
бурного разговора с Лизой) доносила соседям, губки поджимала:
- Не знаю, не знаю. В наше время бабы за просто так мужиков не катали.
Благодаря Раисе Тимофеевне мы всегда знали, кто из подростков закурил, кто к бутылке
пива прикладывается, кто с кем в подъезде целуется.
За подобную бдительность дети Раису Тимофеевну недолюбливали и однажды
разрисовали ей краской дверь. На месяц хватило переживаний. Следствий мы не проводили,
а каждый своему ребенку фитиль вставил - в зависимости от семейных традиций. Олег
Савенко выпорол своего великовозрастного сына, а мы ограничились внушением. Раиса
Тимофеевна выходила вечерами к лавочкам в кустах, где подростки кучковались, и стыдила
их:
- Вы ж мне все - как родные! С пеленок вас помню. Ты, Петя, до пяти лет пустышку
сосал, потому что нервный. Ты, Ваня, такой золотушный был, что неопытная докторша
ветрянку поставила. У тебя, Галочка, с детства чудные волосики - беленькие, кудрявые. И
зачем под рыжую лисицу выкрасилась? А ты, Миша, никак не хотел на горшок проситься…
Умилительные подробности, которые ласкают слух в семейной беседе, заставляли
подростков краснеть и служили материалом для взаимных насмешек. Кончилось тем, что
под покровом ночи (как и рисовали) дети отмыли дверь Раисы Тимофеевны. Надо отдать ей
должное: граффити на собственных дверях она восприняла как детскую шалость, а
обработку двери растворителем краски как благородный поступок прекрасных деток.
***
- Степан из восемнадцатой квартиры бандит бандитом, а дочь на виолончели учится
играть.
Раиса Тимофеевна сидит на моей кухне, пьет чай и рассказывает о новеньком жильце.
- Почему бандит-то?
- Лысый. Не от природы, побрили. Наверное, в милиции.
- Вы не правы, Раиса Тимофеевна. Теперь на лысых мода. Видели в телевизоре Федора
Бондарчука? Тоже бреется.
- Это который Сергея Бондарчука сын? - спрашивает, точно речь идет о соседе по
лестничной клетке. - Наверное, у мальчика проблемы. Разве его отец по доброй воле
постригся бы под ноль?
- Если бы для роли, то постригся.
- Думаешь, у Феденьки роль тяжелая? Вот у Кати из квартиры двадцать пять тоже
тяжелая роль. С одной стороны Катя - невестка, а с другой - свекровь. Меж двух огней.
Катина свекровь - в маразме, с придурью, а невестка - с гонором: вы, говорит Кате,
некультурная женщина, потому что, когда чихают, «будьте здоровы!» произносите. А надо

18. 18
тому, кто чихнул, извиниться перед присутствующими, а им сделать вид, что чиха не
заметили. Это где ж такую культуру вывели? Катя, добрая душа, теперь и чихнуть боится,
чтобы отношений не испортить.
Мы проговорили с Раисой Тимофеевной еще полчаса, прошлись по всем квартирам. Я
похвасталась: сын областную олимпиаду программистов выиграл. Теперь о Колиных
успехах пойдет молва. Мне приятно.
Раиса Тимофеевна достала свой гроссбух.
- На что собираем?
- Новенькие, квартира девять. Он, Федор, в милиции работает. Тут нам повезло, как ты
считаешь? Всегда хорошо из органов в соседстве иметь.
Я не могла не согласиться.
- Она, Настя, в музыкальной школе преподает. Ой! Надо подсказать, чтоб за бандитовой
виолончелисткой присмотрела. Правильно? Когда из школы привести, ведь по дороге и
вообще. Сыночку шесть лет, в этом году в первый класс. Федор и Настя все деньги в
квартиру вбухали, в долги влезли. Мебели - пшик. На кухне - холодильник и плита,
кастрюли на полу стоят. Вместо стола - коробка, сидят на ящиках. Вот и думаю: сбросимся,
пусть хоть табуретки купят. Вам как? Десятка не в урон будет?
- Не в урон, сказала я и достала деньги.
Раиса Тимофеевна надела очки и вписала ниже заголовка «Игнатовы, кв. 9 на
обзаведение» - «Уколовы, кв. 5 - 10 руб.». А выше нашей фамилии шел столбец цифр от
десяти до ста «руб». С Гурвичей Раиса Тимофеевна меньше сотни не брала.
- Вот и славно! - Раиса Тимофеевна закрыла тетрадь. - А то Даша из пятнадцатой
кривится: я новеньких не знаю, почему на них сдавать обязана? Да никто не обязан! Но по-
соседски, по-людски жить надо! Правильно?
Тот визит Раисы Тимофеевны был последним. Откровенно говоря, что Сарафанное
радио пропало, никто не заметил. Нам в голову не могло прийти, что с ней может случиться
недоброе. Раиса Тимофеевна была вечной, или - надежно долговечной, как стены нашего
дома.
О ее смерти мы узнали почти случайно. В доме погас свет. Час сидим без
электричества, второй, третий. Лето, жара, в разгаре заготовка консервов, холодильники
текут… Высыпали на улицу, мужики, не дожидаясь монтеров, в трансформатор полезли…
Рубильником пощелкали - электричество появилось. И тут мы обращаем внимание, что
Раисы Тимофеевны среди нас нет. Такого не бывало! Стали друг друга спрашивать, к кому
она в последнее время наведывалась. Оказалось, никого не навещала уж несколько дней. И
вдруг стало нам тревожно и страшно, словно лишились электричества на всю оставшуюся
жизнь. Как без него?

19. 19
***
Хоронили ее как народного лидера. И одновременно - как вора в законе. Потому что
кладбищенский сторож, когда увидел нашу большую процессию, спросил:
- Кто из мафии преставился?
Поминки на улице перед домом организовали. Дорогу перегородили, вынесли каждая
семья по столу, в ряд выстроили, метров на сто протянулось. Договорились белыми
простынями накрыть, чтоб одинаково. Все женщины готовили, даже Люся Козлова, у
которой семья круглогодично на магазинных пельменях сидит. С новенькими
перезнакомились. Вот ведь как получилось: и после смерти Раиса Тимофеевна доброе дело
сделала. Осуществилась ее мечта видеть нас единым коллективом. За стол даже детей
посадили, мужчины вынесли полупарализованного Петра Афанасьевича из второй квартиры.
Наверное, всем, как и мне, при взгляде на огромный поминальный стол приходила в
голову мысль: коллектив - великая сила. Раиса Тимофеевна именно это имела в виду, когда
говорила: по-людски надо жить.
Она не была ханжой и не обиделась бы на то, что после традиционных тостов,
памятных речей, к вечеру за столом то там, то здесь вспыхивал смех, и пение хмельное
доносилось.
Немудреные обстановку и вещи Раисы Тимофеевны забрали какие-то ее дальние
родственники из деревни. Подчистую все вывезли, сломанной вилки не осталось, только
обои не отодрали и выключатели не отвинтили. Некоторое время квартира стояла пустая. А
потом ее дали беженцам из Чечни. Муж, жена и двое детей - младших школьников. Немного
странные: смотрят исподлобья, как затравленные зверьки, точно ждут агрессии.
Однажды я случайно увидела, как мальчик Чеченцев (так все их звали), воровато
оглянувшись, поднял с земли надкусанное яблоко и стал быстро есть. У меня сердце кровью
облилось. Вечером испекла пироги и отправилась к ним знакомиться.
Ой, какая беспросветная нищета! Голь перекатная! Ни мебели, ни утвари, окна газетами
завешаны, тусклые лампочки на проводе вместо люстры свешиваются. А в глазах у Чеченцев
- мучительный стыд, оскорбленная гордость. Дети на пироги смотрят голодными глазами, но
руки за угощением не протянули, пока мама не кивнула, взглядом не разрешила.
Потолкались мы в коридоре, обменялись ничего не значащими фразами, Чеченцы
смущенные своей бедностью, а я - тем, что ее увидела. Пришла домой, места себе не нахожу.
Нет Раисы Тимофеевны, и некому о людях позаботиться? Томилась я, томилась, а потом
попросила у сына чистую тетрадь и пошла по квартирам собирать на Чеченцев. Деньги -
само собой, но ведь у каждого найдется лишняя кастрюля или тарелка, стакан или кружка,
белье постельное, одежда детская… Кто-то мебель собирался менять. Кажется, Гурвичи…

20. 20
Для студентов 1-2 курсов
СА И СО
Л. Петрушевская
Дело-то было в летнем лагере, причем в старшем отряде, и роли распределялись так:
был мальчик Владик, который ходил с девочкой Ирой, как будто был ее собственность, и
были две двоюродные сестры - Са и Со, Саня и Соня.
Теперь Ира: в свои пятнадцать лет какая-то, как будто ей уже восемнадцать, и одетая в
простые, но все время новые тряпки, вообще-то висящие на ней как на вешалке, но
правильные на второй взгляд. Короче, сама уродина, толстый рот, маленькие глазки, но
спокойная на этот счет. Фигура никакая, волос на голове мало, какой-то ежик, сверху платок
на лоб, при этом хорошо понимает, так сказать, свою внутреннюю ценность.
Все девочки старшего отряда сразу невзлюбили ее, тем более при ней находился этот
Владик, с которым она немедленно стала повсюду появляться, он-то был жутко красивый
парень, похож на какого-то американского киноартиста. Причем упрямый как бык,
неразговорчивый, ни на какие слова и шутки не отвечал и все время таскался за этой Ирой.
То ли они вместе приехали, но оказалось, что нет, девочки прямо спросили Иру во второй
вечер: "Вы с Владиком вместе приехали?", а она ответила: "А какая разница?", то есть не
вместе. В столовой за одним столом, в кино рядом, танцуют неразлучно и так далее с
первого дня.
И тут Са и Со. Са в расчет не принимается, такая рыба, талии нет, глаза белые,
здоровенная и как охранник при сестре, их вместе привезли мамы - типа будьте рядом перед
лицом судьбы. Отражайте удары. Дальше идет Со, Соня, маленькая, не худая, черные волосы
кудрявые до плеч, все время смеется. Тоже так себе.
И вот в спальне у девочек (неделя прошла) возникает разговор, почему это Владик
ходит с Ирой. Все недовольны: кто эта Ира? Она ни с кем не разговаривает, слишком такая
гордая, что ли? Одна, Леля, хотела с ней подружиться (с дальним прицелом, конечно, на
Владика), и Ира ей ответила, что нет, эти юбки не итальянские, сама себе она как бы шьет по
выкройкам, а потом из разговора выяснилось, что Ира живет без мамы, у мамы новый муж,
ха-ха, Иру отселили к бабушке, а та больная, и Ира все делает, готовит, стирает: Золушка!
Говоришь по-английски - говорит, а кем будешь - будет дизайнером, не что-нибудь. Никто из
ребят еще не знает точно, куда пойдет после школы, все-таки еще время есть, а у этой уже
все схвачено. Занимается с педагогами. А кто мамин муж - а вот на это она ответила "а в чем
дело". С такими сведениями вернулась из разведки Леля.
Теперь: что в ней нашел Владик? Некрасивая, стрижка никакая, если бы под ноль, тогда
понятно. Юбки и шорты классные. Врет, что сама сшила.

21. 21
Все остальные девочки на разных стадиях возраста, одни прыщавые, другие уже
выровнялись, все нервно смеются, многие бреют ноги в душевой, косметику употребляют
повально, мажутся-красятся до завтрака! Ира, что Ира - слегка проводит помадой по своему
толстому рту. Маленькие глаза не красит. Ходит при этом прямая как спичка.
Короче, Са и Со все время рядом вроде близнецов, какие-то сросшиеся, тихо
разговаривают, они тоже выпали из общей жизни отряда. Не обращают внимания ни на кого,
им достаточно друг друга.
Но разговоры о Владике и Ире доходят до них тоже. Они, Са и Со, смеются тихо и
самоуверенно. Высокая, толстая, как рыба Са и маленькая Со хихикают, а сами ничего из
себя не представляют.
И вдруг, поговорив и посмеявшись с Са, Со замечает, что может отбить Владика у Иры.
Все охотно хохочут, даже язвительно. Дело происходит на берегу огромного пруда.
Девочки лежат на полотенцах, загорают. Это первый жаркий день после приезда. Все уже
знают, что с Са и Со некому было сидеть на даче и их запихнули в этот лагерь. Как на
каторгу, нормально?
А Ира с Владиком уже разделись, идут в воду, глядите, семейная пара, он ее
поддерживает. У Иры обыкновенное худое тело, никаких особенных изгибов, кожа бледная,
талия длинноватая, на голове наверчен платок. Ноги нормальные. Владик уже где-то загорел,
сильный как бычок, ноги красивые, плечи в порядке. Хорош.
И тут Со произносит эту фразу, что может отбить Владика у этой Иры. Она тоже уже
разделась и идет с Са в воду. У Са белое детское брюхо, длинные сильные ноги как колонны,
длинные руки. Что же касается Со, то она в тесном купальнике, такая маленькая, черные
кудри по плечам и все время смеется. Са и Со брызгают друг на друга, хохочут, вот обе
плюхнулись в воду как рыбы и помчались хорошим кролем, обученные девки. Спасатель на
лодке спохватился и погнал наперерез, очень уж напоказ они пошли.
Остальные девочки пожали плечами и слегка макнулись, преувеличенно визжа и
оберегая накрашенные ресницы. Поплыли, высоко торча башками из воды и глядя,
разумеется, куда - вслед Владику, нет вопросов.
Ира, вон она, плывет не спеша, на голове намотано, голову не погружает. Владик
ускакал далеко вперед, и там, ближе к лодке спасателей, вся тройка пловцов повернула назад
- Са, Со и Владик, и пошли обратно с большой мощью, а потом, как дельфины по команде,
метнулись опять вперед. Весело было наблюдать за ними, все увлеклись: кто сдастся
первым? И откуда же у Са такое брюхо неспортивное? И что же она сутулится-то? А Со,
смотрите, Со как летит! Уже старается.
Владик их, конечно, обогнал и уже мчится обратно и наперерез, навстречу. Это тебе не
мелкое хулиганство на воде, которое затеяли остальные мужские крестьяне отряда - утопить,

22. 22
с гоготом поднырнуть, зацепить за резинку чужих трусов, вынырнуть с комком ила и
плюхнуть им в морду товарища, потом им кинули мяч, они с размаху бацают мячом в
девочек, девочки с визгом, панически гребут к берегу, сейчас потечет тушь с ресниц - а
Владик сосредоточенно бороздит пруд, красавец, спортсмен. Правда, на полотенцах
шушукаются, что Владик оказался маленький, ему всего четырнадцать лет, а Ире-то
пятнадцать! И Са пятнадцать, а вот Со четырнадцать с половиной.
Вот они выходят на бережок, дылда Са и маленькая Со, мальчики удваивают активность
в своем хулиганстве на воде, плюхи, гогот, взволнованные крики, нырки, сопли под носом.
Мелькают белые пятки. Мужики.
Са и Со сохнут. У Со мокрые кудри как у какой-то итальянской артистки, крупная
стружка, черные глаза горят. Они с Са стоят спиной к пруду, Леля их фотографирует их же
мыльницей. Сразу выстраивается толпа девочек, вроде как очередь на съемки, наблюдает. У
Со неожиданно тоненькая талия, а грудь будь здоров, размер второй, наверно.
Потом Со сидит лицом к пруду и рассеянно смотрит вокруг, водит черными глазками, у
нее лохматые ресницы оказались, вот неожиданность. Что значит девушка обнажилась!
Парни на воде гогочут как гуси, всполошились почему-то. Со смеется тихо, но довольно
явственно (это Са ей что-то говорит). На этот журчащий смех Владик, идущий из воды,
вдруг вскидывает голову и глупо ищет источник звука. Как будто его позвали!
Смех Со - ее фирменный знак, она смеется постоянно, но тут, над водой, над зеленой и
синей поверхностью, сверкающей как бы множеством стеклышек, при запахе воды и
помятой травы смех Со резко отличается от всех других звуков, криков, грубого хохота и
визга: явственный звон ручья, вот это что.
Вот все идут обедать, Владик за одним столом с Ирой, все нормально. Но тут Со опять
засмеялась, что-то произошло там у них, через два столика направо. Владик непроизвольно
поворачивает туда свою стриженую голову упрямого бычка. Со не видать, она прячется за
широкие плечи Са. Два парня, их соседи, дружно ржут. Над кем они гогочут, эти кони?
Владик смущен и невпопад отвечает Ире, механически допивая сок. Там, за тем столиком
направо, опять грохнули смехом. На глазах у всех явно образуется новое бандформирование,
эти четверо теперь повсюду ходят вместе, трое вокруг малютки Со. Вместе на танцы, вместе
в кино, гуляют, хохочут до визга.
Са явно довольна, те двое парней тоже, а Со мила, скромна и прячется в центре своей
свиты, ее уже не достать. Они и плавают теперь все вместе, а Владик гоняет отдельно,
мощно и на скорость, а те теперь плещутся, беседуя и смеясь, и шалят по дороге. Временами
Владик выныривает прямо перед Со, как-то угадывает ее передвижения. Со щурит
слипшиеся стрелками ресницы и смеется - прямо ему в лицо, такая у нее привычка. Над ним
смеется? Владик в панике ныряет, спасается в толщу воды.

23. 23
Да, Владик печален теперь, видно, что он задет, как-то ранен, он загрустил, он рассеян
за столом и тоскливо поглядывает вправо, глаза какие-то растерянные, а густые брови
сомкнуты на переносице. Он не понимает, что с ним, это видно. Он невольно следует
глазами за хитрой Со, которая прячется в центре своего кружка. Кружок этот вырос, еще
один мальчик появился. Больше всех довольна высокая, толстая Са. Она, оказывается, очень
остроумная и свободная девка и дико смешит Со и ребят. Она плевать хотела на свою
внешность, правда, за отчетное время Са явно похорошела, загорела, над алыми щеками (нос
тоже алый) горят бесовским огнем светлые глаза, мелкие кудри свисают надо лбом, скрывая
прыщи, и слова летят как стрелы! Со негромко смеется. Ребята ржут и тоже вставляют свои
реплики. Как им там хорошо, как интересно! И над кем они так хохочут? Другим сразу
становится одиноко, хочется быть поближе к этой компании, народ побойчее помаленьку
стягивается к ним. Та самая Леля уже завоевала себе место рядом. Это теперь самое веселое
ядро отряда, они (все это знают) придумывают какую-то пьесу "Жопа", они садятся всюду
рядом, гуляют толпой и т.д.
Наконец, какой-то якобы традиционный костер. Трещат сучья, пламя летит в черноту, в
темень, лица освещены дрожащим огнем, все неотрывно смотрят в костер, как первобытные
зверьки, и вот грянула музыка, люди вскочили, начали дико прыгать, плясать, а Со, тихая и
хитрая девочка, сидит на чьей-то куртке у костра. Ее глаза сверкают сквозь ресницы, лицо
ярко-розовое, кудри как черные змеи, потемневшие губы неизвестно почему улыбаются, она
осталась временно одна, Са танцует в толпе ребят, а вот и Владик, он подошел к Со и присел
на одно колено перед ней, протянул руку и вдруг погладил Со по голове! Что-то ей сказал.
Она ответила. Они встали и ушли от костра. Все.
Потом уже Владик не отходил от Со ни на шаг, только в столовой сидел за другим
столом, но глазами водил все время направо. У него был по-прежнему загнанный, какой-то
взъерошенный вид, он невнимательно ел и все выворачивал глаз в сторону, как молодой бык,
при неподвижной шее.
Ира, спокойная и простая, осталась вообще одна, одна ходила всюду, нимало не
смущаясь, поскольку у нее появился друг физрук, студент. Днем он был занят, видимо.
Отряд ею уже не интересовался. Но и Со осталась без своей компании, Владик увел ее от
ребят, там теперь Са была центром и веселилась все так же, там возникли и другие девочки,
образовались пары, народ пил, курил, бегал ночью на пруд купаться голышом. И Со тоже
каждую полночь испарялась из спальни и приходила на раннем рассвете. Она тоже
выглядела не ахти, с обветренным ртом, запавшими глазами.
Уезжали из лагеря на автобусах, Со и Владик на заднем сиденье, оба серьезные,
исхудавшие, взрослые, держатся за руки. Владик то и дело целует Со в щеку, залезает
губами в ее рот. Маленькая Со совсем затуркана. Впрочем, Владик тоже как бы пребывает

24. 24
без памяти. Автобусы едут уже по городу, быстро тает это последнее время, вот-вот разлука!
Девочки знают, что Со с родителями едет за границу, а Владик должен отправляться куда-то
на дачу чуть ли не в деревню, где его ждет бабушка на садовом участке, он каждое лето там,
ремонтирует дом, у него мама учительница, а отца нет. Со встревожена, а Владик больше ни
о чем не думает, его открытый рот ищет, куда приткнуться на гладкой, мокрой щеке Со.
Прощание, Монтекки и Капулетти ждут своих детей, хватают Со, целуют, запихивают их с
Са в свой транспорт, Владик с рюкзаком склоняется к окну машины, где сидит Со, и говорит
что-то, Со безудержно плачет и кивает. Но тут ее увозят. Владик быстро идет к метро, едет
домой и сразу же кидается к телефону, и вот тут начинается то, что зовется реальной
жизнью, условиями существования, первой бедой человека. Где-то там плачет Со и, как
договорились, отказывается ехать с родителями. Скоро август, ничего, надо укрепиться и
ждать сентября...

25. 25
Для студентов 1-4 курсов
СНЕГ
И. Анненский
Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка...
От неё даже дыму
Не уйти в облака.
Эта резанность линий,
Этот грузный полёт,
Этот нищенский синий
И заплаканный лёд!
Но люблю ослабелый
От заоблачных нег -
То сверкающе белый,
То сиреневый снег...
И особенно талый,
Когда, выси открыв,
Он ложится усталый
На скользящий обрыв,
Точно стада в тумане
Непорочные сны -
На томительной грани
Всесожженья весны.

26. 26
4. 2013/2014 учебный год
Для студентов 1-4 курсов
ДРУГ
Л. Андреев
Когда поздней ночью он звонил у своих дверей, первым звуком после колокольчика был
звонкий собачий лай, в котором слышались и боязнь чужого и радость, что это идет свой.
Потом доносилось шлепанье калош и скрип снимаемого крючка.
Он входил и раздевался в темноте, чувствуя недалеко от себя молчаливую женскую
фигуру. А колена его ласково царапали когти собаки, и горячий язык лизал застывшую руку.
– Ну, что? – спрашивал заспанный голос тоном официального участия.
– Ничего. Устал, – коротко отвечал Владимир Михайлович и шел в свою комнату.
За ним, стуча когтями по вощеному полу, шла собака и вспрыгивала на кровать. Когда
свет зажженной лампы наполнял комнату, взор Владимира Михайловича встречал упорный
взгляд черных глаз собаки. Они говорили: приди же, приласкай меня. И, чтобы сделать это
желание более понятным, собака вытягивала передние лапы, клала на них боком голову, а
зад ее потешно поднимался, и хвост вертелся, как ручка у шарманки.
– Друг ты мой единственный! – говорил Владимир Михайлович и гладил черную
блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась на спину, скалила
белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он вздыхал, ласкал ее и думал,
что нет больше на свете никого, кто любил бы его.
Если Владимир Михайлович возвращался рано и не уставал от работы, он садился
писать, и тогда собака укладывалась комочком где-нибудь на стуле возле него, изредка
открывала один черный глаз и спросонья виляла хвостом. И когда, взволнованный
процессом творчества, измученный муками своих героев, задыхающийся от наплыва мыслей
и образов, он ходил по комнате и курил папиросу за папиросой, она следила за ним
беспокойным взглядом и сильнее виляла хвостом.
– Будем мы с тобой знамениты, Васюк? – спрашивал он собаку, и та утвердительно
махала хвостом.
– Будем тогда печенку есть, ладно?
«Ладно», – отвечала собака и сладко потягивалась: она любила печенку.
У Владимира Михайловича часто собирались гости. Тогда его тетка, с которой он жил,
добывала у соседей посуду, поила чаем, ставя самовар за самоваром, ходила покупать водку
и колбасу и тяжело вздыхала, доставая со дна кармана засаленный рубль. В накуренной
комнате звучали громкие голоса. Спорили, смеялись, говорили смешные и острые вещи,

27. 27
жаловались на свою судьбу и завидовали друг другу; советовали Владимиру Михайловичу
бросить литературу и заняться другим, более выгодным делом. Одни говорили, что ему
нужно лечиться, другие чокались с ним рюмками и говорили о вреде водки для его здоровья.
Он такой больной, постоянно нервничающий. Оттого у него припадки тоски, оттого он ищет
в жизни невозможного. Все говорили с ним на «ты», и в голосе их звучало участье, и они
дружески звали его с собой ехать за город продолжать попойку. И когда он, веселый,
кричащий больше всех и беспричинно смеющийся, уезжал, его провожали две пары глаз:
серые глаза тетки, сердитые и упрекающие, и черные, беспокойно ласковые глаза собаки.
Он не помнил, что он делал, когда пил и когда к утру возвращался домой, выпачканный
в грязи и мелу и потерявший шляпу. Передавали ему, что во время попойки он оскорблял
друзей, а дома обижал тетку, которая плакала и говорила, что не выдержит такой жизни и
удавится, и мучил собаку за то, что она не идет к нему ласкаться. Когда же она, испуганная и
дрожащая, скалила зубы, то бил ее ремнем. Наступал следующий день; все уже кончали
свою дневную работу, а он просыпался, больной и страдающий. Сердце неровно колотилось
в груди и замирало, наполняя его страхом близкой смерти, руки дрожали. За стеной, в кухне,
стучала тетка, и звук ее шагов разносился по пустой и холодной квартире. Она не
заговаривала с Владимиром Михайловичем и молча подавала ему воду, суровая,
непрощающая. И он молчал, смотрел на потолок в одно давно им замеченное пятнышко и
думал, что он сжигает свою жизнь, и никогда у него не будет ни славы, ни счастья. Он
сознавал себя ничтожным, и слабым, и одиноким до ужаса. Бесконечный мир кишел
движущимися людьми, и не было ни одного человека, который пришел бы к нему и разделил
его муки, безумно-горделивые помыслы о славе и убийственное сознание ничтожества.
Дрожащей, ошибающейся рукой он хватался за холодный лоб и сжимал веки, но, как ни
крепко он их сжимал, слеза просачивалась и скользила по щеке, еще сохранившей запах
продажных поцелуев. А когда он опускал руку, она падала на другой лоб, шерстистый и
гладкий, и затуманенный слезой взгляд встречал черные, ласковые глаза собаки, и ухо
ловило ее тихие вздохи. И он шептал, тронутый, утешенный:
– Друг, друг мой единственный!..
Когда он выздоравливал, к нему приходили друзья и мягко упрекали его, давали советы
и говорили о вреде водки. А те из друзей, кого он оскорбил пьяный, переставали кланяться
ему. Они понимали, что он не хотел им зла, но они не желали натыкаться на неприятность.
Так, в борьбе с самим собой, неизвестностью и одиночеством, протекали угарные, чадные
ночи и строго карающие светлые дни. И часто в пустой квартире гулко отдавались шаги
тетки, и на кровати слышался шепот, похожий на вздох:
– Друг, друг мой единственный!..